Фея из Преисподней - Ad Astra
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечерело, но я продолжала сидеть на лавке, переводя взгляд с черного дыма, идущего со стороны леса, на голубые цветки, листья которых печально опускались к земле с закатом. Ночью меня обычно сменял Харон, чтобы следить за «плаксами», однако, утром я вновь возвращалась к своему посту, что словно бы насмехался над моими стараниями. Уверена, только я отворачивалась от цветов, с их лепестков скатывалась затаившаяся капля целительного сока.
Неожиданно перед глазами всплыло очередное воспоминание, наполненное такими тяжелыми чувствами, что нижние веки заполнились слезами. Я сидела в саду, на этом самом месте, осматривая догорающий сад и задохнувшихся угарным газом животных. Подданные в спешке покидали замок вместе со своими вещами, и глупый розовый флаг, который, оказывается, ненавидела даже Сисиль, с грохотом падал по крышам, пока не свалился в ручей. В небе парили виверны, напавшие на девятый регион во время отступления после войны с четвертой Императрицей. Чья-то рука опустилась на плечо Сисиль, но ощущение было настолько реальным, что я и сама обернулась, не разглядев из-за слез того, кто стоял позади.
– Госпожа? – услышала я взволнованный голос, и тут же вытерла глаза. Рядом с лавкой стоял Азазель, настороженно рассматривая моё раскрасневшееся лицо, и, громко шмыгнув носом, я отвернулась.
– Вот черт, никому не говори. Я ни перед кем не плачу. Понятно?
– Почему? – спросил он, усаживаясь на лавку и не сводя с меня черных склер. Как будто бы плачущую женщину первый раз видел, честное слово. – Почему вы ни перед кем не плачете?
– Потому что я сильная. Если даже я захочу поплакать, никто не должен этого видеть.
– Сильным людям нельзя плакать при других?
– Ты надоел мне со своими вопросами! – задыхаясь, произнесла я, а слезы как текли, так и продолжали течь. – Я своим видом должна подбадривать других, а не наводить на них тоску. Иди отсюда вообще. Что пришел?
– Чужие слезы могут стать огромной силой для других, – вдруг произнес он, наклоняя голову вперед, чтобы не упустить из виду мою опухшую физиономию. – Вы кажетесь в жизни язвительной и злобной, но, когда плачете, очень милая.
– Ну, спасибо! Дашь высморкаться в рубашку?
– Нет.
– Жлоб.
– Это моя рубашка.
– Жло-о-об.
– Держите свои сопли при себе, – усмехнулся он, увидев, что я улыбнулась, но тут же посерьезнел, взглянув на цветы, – Госпожа, смотрите!
Если бы я могла сквозь слезящиеся глаза всё рассмотреть, то увидела бы внезапно побелевшие «плаксы», что скудно выделяли приятно пахнущий сок золотистого цвета. Вот только стоило мне успокоиться и насухо вытереть глаза, как цветы вновь стали голубыми, моментально впитав в себя весь тот сок, который они собирались уже отдать Азазелю с пробиркой в руках. Серьезно? Ответ всегда лежал на поверхности, а я постоянно копала лишь глубже, надеясь разрыть ценный и никому не ведомый клад. Чувствую себя и глупой, и радостной. Будто бы с души кто-то снял груз…
– Госпожа, – произнес ифрит, – простите, но вам придется поплакать.
– Да, знаю.
Расскажи я кому, что «плаксы» источают сок только тогда, когда рядом кто-то плачет, покрутили бы у виска, не обнаружив никакой чудной и интересной информации. Ну, что ж, поехали. Хатико, померший хомяк, китобойный промысел…
Воспоминания Харона, телохранителя Императрицы Сисиль Ебельмании.
Кровать я видите ли во время секса ломаю…Значит, это очень хороший секс! К чему был этот приказ выращивать настоящую нежнятину среди мира цветов? Да, я только тыкну пальцем в эти розовые лепестки, как они тут же отлетают! Я уже две недели хожу без того, что мне причитается, а грядка как не цвела, так и не цветет. Наверное, я засохну вместе с ними такими темпами.
Атланты – сильнейшая раса, наги – жесточайшая раса. Почему я, гордый представитель мужественных народов, сижу в огороде в надежде получить урожай, а вместе с ним и секс? Мне теперь жить по принципу «ебать-копать»? Мои предки находили женщину, закидывали её на плечо и уносили в дом. Так и женились, так и плодились. И ничего. Никто из них не выращивал хреновые цветы, на которые подышишь, и они помрут. Успокаивает лишь то, что и Лайму не перепадает. Он то болеет, то книги с позами определенными читает.
Уже поздно, пора идти на новый пост. Какой? Опять следить за цветами. Но Сисиль весь день сидит над ними, и я обязан следить всю ночь хотя бы потому, что ценю все её старания. Беру с собой книгу, чтобы не заскучать, обхожу дворец, захожу в сад и слышу безумный надрывный плач. Сисиль? Со всех ног бегу к лавке, на которой она всегда сидит, и сталкиваюсь с Эльфией, Подсолнухом и Лаймом, что смотрят на меня безумными и встревоженными глазами. Что вообще происходит?
Подхожу ближе и вижу дико орущую Сисиль. Рядом с ней сидит Азазель и едва поспевает подставлять под цветы пробирки. Взглянув в мою сторону, он неопределенно жмет плечами, сохраняя потрясающее равнодушие:
– Мы сок собираем.
Воспоминание № 19
Благодаря таланту и сообразительности Азазеля лекарство было приготовлено в считанные сроки, а после роздано населению для скорейшего выздоровления. Могу совершенно точно, без переносного смысла сказать, что данное зелье я выстрадала, и в некотором роде ныне селяне лечатся моими аристократичными розовыми слезами. Я плакала так долго и так сильно, что мои глаза болели ещё два дня, а тереть их было вовсе невозможно – кожа воспалилась и жутко зудела. Но это малая жертва за решенную проблему, ведь цветочная болезнь миновала, и даже пожары стали тише, а после и вовсе сошли на нет стараниями поданных, вернувшихся в строй. Наступил очередной период затишья, после которого, как я уже поняла, вновь последует очередное испытание моей помотанной нервной системы. Обычно, после черной полосы наступает белая, будто бы в поощрение за потраченные труды, однако, у нас она была серой – после всех трагедий мы вступали в трудовые будни, в которых не менялось ничего, кроме количества производимого товара.
Сегодня был тоскливый день. В небе, затянутом мрачными, почти черными, тучами, сверкала молния,
