Институт моих кошмаров. Здесь водятся драконы - Алиса Дорн

— Нет, — наконец решила я, — не страшно.

— Ну и правильно, — он загнул уголки у нескольких страниц, протянул мне книгу и откинулся на стуле, еще глубже натянув капюшон серой толстовки. — Карин обожает эти сцены. Если сможешь что-то про них сказать, считай, сегодняшнее занятие ты сдала. Разбуди меня, когда пара кончится.

Он, что, на полном серьезе собирается спать на глазах у Карин и думает, что это ему сойдет с рук? Было бы слишком наивно.

— Эй, — любопытство, которое сгубило кошку и (я всего лишь исходила из своего жизненного опыта) сулило мне в будущем похожую участь, все не отпускало, — а про кровавые слезы — это была метафора или…

— Нет, блин, это была гемолакрия, — донесся из-под капюшона недовольный голос. — Конечно же, это была метафора.

На этой ноте я от него отстала, понимая, что большего не добьюсь. Вполуха слушая обсуждение и выводя на листке тетради абстрактные загогулины, я задумалась над более актуальной для меня темой, чем страдания Беллы Свон. Итак, что мы имеем?

Что такого я забыла про ночь первого сентября? Неизвестно.

Единственное, в чем я была уверена, так это в том, что мои потерянные воспоминания как-то были связаны с демонами. Не зря же один из них (я покосилась на айтишника; как ни странно, сиделось и думалось рядом с ним довольно комфортно, даже паранойя затихла, пока он спал) постоянно попадался мне на пути.

Что этим чертовым демонам от меня нужно? Также неизвестно. Почему? Да потому что мне вообще ничего про демонов неизвестно. Мне была нужна информация. Как можно больше и как можно скорее, желательно еще вчера.

Если я и оставила Диза в покое, то ожидать того же от Карин, как я уже говорила, было наивно. Не вытерпев и получаса, преподавательница подошла и пнула его. Ногой, обутой в тяжелый, «докмартинсовский» ботинок. Класс вздрогнул. Да уж, никому не пожелала бы такой побудки.

— Мы говорили о целях и стремлениях Беллы, о том, что…

— Что на протяжении всей серии она видит смысл своей жизни в Эдварде, а потом, после рождения Ренесми, — в своей семье. Знаю, — айтишник поднял на нее совершенно бодрые глаза.

— И каковы твои мысли на эту тему? — сахарно-сладким тоном поинтересовалась преподавательница.

Компьютерщик безразлично пожал плечами.

— Лишь бы она сама была довольна.

— Но?..

— «Напрасно утверждают, что человек должен довольствоваться спокойной жизнью: ему необходима жизнь деятельная; и он создает ее, если она не дана ему судьбой. Предполагается, что женщине присуще спокойствие; но женщины испытывают то же, что и мужчины; у них та же потребность проявлять свои способности и искать для себя поле деятельности, как и у их собратьев мужчин…»

— «Вынужденные жить под суровым гнетом традиций, в косной среде, они страдают совершенно так же, как страдали бы на их месте мужчины. И когда привилегированный пол утверждает, что призвание женщины — только печь пудинги да вязать чулки, играть на рояле да вышивать сумочки, то это слишком ограниченное суждение. Неразумно порицать их или смеяться над ними, если они хотят делать нечто большее и учиться большему, чем то, к чему обычай принуждает их пол», — закончила цитату Карин.

Вау. Просто вау. Глядя, как эти двое наизусть цитируют Бронте, я почувствовала себя ущербной. А еще мне стало стыдно за свое образование: ладно Карин, она учитель, ей положено любить литературу, но Диз… Даже не говоря о том, что «Джейн Эйр» наверняка не была самой любимой его книгой, чтобы ее запоминать, — откуда он вообще все это знал, он же якобы из другого мира?

— И вот еще один пример того, как современная литература дает более архаичное представление о женщине как хранительнице семейного очага и о ее главной роли, роли матери семейства, чем книга девятнадцатого века, — резюмировала Карин. — Ладно, за цитату прощаю. Можешь спать дальше. Остальные, — хищно улыбнулась она, — только попробуйте отвлечься.

Помня о «мартинсах», класс пообещал слушать очень внимательно. А Диз шутливо козырнул ей, устроился поудобнее и, кажется, опять задремал. По крайней мере, когда после занятия я исполнила обещание и попыталась его разбудить, очнулся он не сразу.

— Что, уже всё?

Зеленые глаза осоловело моргнули, пытаясь сфокусироваться.

— Да, — коротко ответила я. Полтора часа пролетели вовсе не так страшно, как я ожидала, — во многом благодаря подсказкам айтишника, знавшего, на что Карин обратит внимание.

Пока мы сидели в классе, снова пошел дождь. Зима, терроризировавшая нас на протяжении нескольких недель, все же сдалась и ушла, но погода от этого намного лучше не стала. Вчера, к примеру, ГООУ пережил четвертый за время моего пребывания здесь ураган. Корпус каппа-ню-сигма, глядя на творившийся на улице хаос, даже решил вспомнить молодость и попробовать улететь — не иначе как в Изумрудный город, из-за чего было объявлено, что студенты, решившие вылезти из общежития до «урегулирования инцидента» (как хороший политик, ГООУ всегда находил обтекаемые и безопасно звучащие формулировки, что бы ни случилось: летающие дома, землетрясение или восстание разумных грибов в столовой — спасибо, дорогие коллеги-алхимики, за последнее!), поступают так на свой страх и риск, и университет нести ответственность за судьбы этих храбрецов и дураков отказывается. Сегодня же небо с утра затянуло свинцово-серыми тучами. «И разверзнутся хляби небесные», — проком ментировала картину за окном София, лишенная ночных тусовок, а значит, бодрая и отвратительно хмурая в восемь часов утра. Оставалось надеяться, что ее пессимистичный прогноз не оправдается: насколько я помнила, в Ветхом Завете после этого говорилось что-то вроде «и бысть дождь на землю четыредесять дней и четыредесять ночей». Я понятия не имела, означало ли «четыредесять» четырнадцать или сорок, но в любом случае была против.

Остановившись на пороге корпуса, я попыталась одновременно запихнуть в сумку полученную на уроке литературу, достать зонтик и не выпустить из рук пакет с распечатками для Оливера, которые утром забрала из типографии, но не успела отнести в редакцию. Нелегкая задача, сейчас я бы не отказалась от дополнительной конечности.

— Помощь не нужна? Знаешь, я мог бы понести твой зонт, — раздалось у меня над ухом.

Я подняла глаза: рядом на крыльце стоял Диз, с отвращением рассматривавший серое небо. Надо же, какая галантность! Я хмыкнула.

— Признайся, ты просто боишься промокнуть.

— Боюсь? Никогда! Но, — согласился он, — скажем так, перспектива не вдохновляет.

Подумав, я сунула ему в руки зонтик. Почему бы и нет, если нам идти в одну сторону?