Сержант Каро - Мкртич Саркисян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1 мая 1943 года
Последние две недели мы наступаем.
Наши части, как разлившийся поток, сорвались с места и сметают, гонят скопления вражеских войск. Оборонительные рубежи бессильны против нашего наступления. У бойцов настроение приподнятое.
— Если так продолжится, через шесть месяцев мы сойдем в Берлин. Честное слово! — говорит Сергей.
Старший лейтенант Потапов, мой заместитель по политчасти, из-под очков смотрит на меня.
— Работы еще очень много, очень. Еще на целые годы, да, на годы…
Потапову под пятьдесят. Он москвич, долгие годы был преподавателем истории в одной из московских школ. Хороший человек, честный и справедливый. Ребята нашей роты полюбили его, он всегда с солдатами. Потапов и здесь взял на себя роль доброго учителя и воспитателя. В его лексиконе часто путаются слова «солдат» и «ученик».
— Товарищ лейтенант, я недоволен командиром первого отделения второго взвода сержантом Черкасовым. Он вчера был пьян, и ученики смеялись… — Или: — Наши ученики-отличники глазом не моргнут перед врагом…
Оник и Потапов (Оник командир, второго взвода нашей роты) очень подружились, но спорят друг с другом каждый день. Потапов находит, что Оник очень сентиментален и что он должен устранить этот недостаток, если хочет быть более полезным фронту.
— Оник Варданович, вы не должны обижаться, у меня сын старше вас, но поймите же, нельзя быть таким сентиментальным, нельзя.
Оник с ним не согласен.
— Нет, дорогой товарищ старший лейтенант, я молод и живу сердцем и чувствами. И еще: я не люблю это слово «сентиментальный», в нем есть какой-то подчеркнуто политический смысл.
Политрук молча улыбается, но немного погодя снова начинается надоевший всем спор.
Оник последнее время чувствует себя хорошо, потому что и фронтовые дела идут хорошо, и мы вместе. Он очень привязан ко мне. Если часа два не видит меня, бежит разыскивать, а не найдет, — уже глаза влажные. Вот это и делает его в глазах Потапова сентиментальным. Связной Оника погиб, и он рыдал, как ребенок. Об этом рассказал мне Потапов.
— Плаксив, как младенец, но в атаке несется прямо на танки. Удивительная персона, удивительная…
Ну, что поделаешь, таков уж наш Оник, слезы и чувства не подчиняются ни воинскому уставу, ни приказам.
Когда Оник со мной, он непременно начинает разговор о Маник.
— Соскучился я по ней. На последней карточке она как будто выросла, больше стала похожа на девушку. Но письма сухие, не знаю — от застенчивости или от чего. Если останусь жив, только с ней я смогу забыть весь этот ужас…
О Маник я слышу несколько раз в день. Оник говорит, что завидует мне.
— Эх, счастливец же ты, брат, что ни в кого не влюблен.
А я, говоря правду, завидую ему, Онику. Он хоть облегчает сердце свое, рассказывая мне о своих чувствах. Как мне сказать, как раскрыть свое сердце, если любовь моя не имеет определенного образа. Как было бы хорошо вместе с письмами матери читать и ласковые письма любимой девушки!..
Погибшего командира батальона Абрамова замещает капитан Хохлов, здоровый, мрачный человек с красной шеей. Краснолицые, толстые мужчины всегда кажутся мне добрыми и жизнерадостными людьми. Хохлов же мрачный и неразговорчивый. Первая встреча его с командирами рот была довольно странной.
— Значит, мне это с вами сражаться, да?.. Почему не отвечаете?
Командир третьей роты Петров громко сморкается.
— А вам, товарищ капитан, как кажется?
— Мне кажется, что вы, товарищ лейтенант, невоспитанный человек.
У Петрова подрагивает бровь.
— Извините, товарищ капитан, по-вашему, мы должны сражаться вместе или друг против друга?..
Лицо Хохлова делается еще краснее, жилы на шее вздуваются так, словно вот-вот лопнут.
— Молчать! Это что такое? Молчать!..
Молчание тяжелое и грозное.
— Это еще что? Я вам покажу, вы еще не знаете капитана Хохлова. Да, не знаете!.. Вы еще наплачетесь у меня!
— Вы уже показали себя, хватит! — взрывается Петров.
Назревает скандал. Разъяренный капитан протягивает руку к пистолету…
— Я тебя, как собаку!..
Петров направляет дуло автомата прямо в грудь Хохлова.
— Еще одно движение, и я вас разрежу пополам…
Капитан бледнеет, у него дрожат руки.
— Товарищ капитан, — прерывает молчание Воронцов, заместитель командира по политчасти, и становится между ними. — Мы плохо начали наше знакомство, вам бы надо найти более подобающую форму беседы с ребятами.
Капитан молчит.
— Мы не бездельники, — добавляет другой. — У нас нет времени слушать ругань. Разойдемся…
Расходимся без разрешения, и нам ясно, что батальон с первого же дня ускользнул из рук капитана Хохлова.
Неразговорчивый капитан иногда делается болтливым. Секрет этого нам известен. У Хохлова страсть к спиртным напиткам.
Несколько дней назад он тяжело ввалился в блиндаж с опухшими, красными веками. От него несло водкой и чесноком.
— Привет, лейтенант, надеюсь, дела идут хорошо, — дохнув на меня винным перегаром, начал он. — Вы не любите меня… вы все герои, а я среди вас, как говорится, чужой…
— Я вас не понимаю, капитан…
— Ясно, вы меня и не поймете. Меня никогда никто не понимал, да, никто не понимал… А мне наплевать. Не хочу понимать никого, и все… Я вот и эту войну не понимаю, для чего она. Зачем капитан Хохлов должен умереть? Зачем?..
— Успокойтесь, капитан.
— Я спрашиваю вас, зачем?
Я с трудом сдерживаю застрявшие между губ слова: «Чтобы мир очистился от такой грязи, как ты…»
— Лейтенант, — продолжает он болтать. — Все ложь — и цель, и идеалы, но при чем же тут Хохлов?
— Капитан, прекратите!..
— Почему кончать, мой лейтенантик? Я тебе мешать не буду, я сам найду выход и прошу мне не мешать. Да… мне!
Я начинаю сомневаться, пьян ли он? Что он хочет со своей «моралью»? Хохлов еще долго продолжает излагать свои мысли, пока у меня не иссякает терпение.
— Прекратите это безобразие, хватит!
— Ого, ты уже угрожаешь! Может быть, еще донесешь в спецотдел? — неожиданно становится серьезным Хохлов. — Не пройдет, лейтенантик, не пройдет, — Хохлов выходит из блиндажа.
— Грязный боров, — громко говорит Сергей.
Наши отношения дошли до предела двадцать восьмого апреля, когда мы готовились к наступлению на сильно укрепленное немцами село Обухова. Хохлов потребовал у командиров рот план наступления. Позиции нашей роты были очень удобны для того, чтобы провести наступление удачно и без потерь. Небольшой овражек мог безопасно довести нас до рубежа. По этому принципу и был построен мною план атаки моей роты.
Хохлову эта «осторожность» не понравилась.
— Я не могу принять ваш план. Эта игра в «прятки» не вяжется с современной войной. Забудьте неуместную осторожность и представьте мне план наступления без всяких проволочек.
— Позвольте, но надо постараться добиться успеха без больших потерь. Надо подумать о людях…
— О людях, о людях!.. Бросьте ложную манеру казаться гуманистом и благодетелем! В лобовую атаку — и конец!
— Товарищ капитан, — вступается начальник штаба, — мне кажется, что надо принять во внимание предложение лейтенанта.
— Оставьте, товарищ старший лейтенант! — выходит из себя Хохлов. — Ваше сочувствие не поможет делу.
— Значит? — спрашиваю я.
— В лобовую атаку!
— Удариться лбом о свинец и сталь?
— Не возражать и выполнить приказ! Вы свободны.
Наше наступление было отбито. Твердолобость капитана обошлась нам дорого: нет ничего тяжелее ненужных жертв. Командиры рот начинают громко роптать и ругать капитана. Он пытается искать защиты у командира полка и обвиняет нас, особенно меня, в ложном гуманизме и анархизме.
Подполковник Жданов настораживается.
— В чем дело, капитан? Доложите обстоятельнее.
Капитан, а затем и мы докладываем и анализируем подробности неудачного наступления. Подполковник мрачнеет.
— Не понимаю, почему вполне приемлемое предложение лейтенанта вы сочли ложным гуманизмом. Да, мы должны думать о сохранении жизни бойцов, о том, чтобы вести их к победе, а не к смерти. Это, капитан, вопрос не второстепенный.
Хохлов вытирает мокрую от пота шею.
— Ваш батальон в плохом состоянии, капитан, и в этом виноваты вы. Если вы не наведете порядок, мы вынуждены будем прибегнуть к решительным мерам. Идите и постарайтесь привести в порядок батальон.
Мы расходимся по ротам. Хохлов следует за мной.
— Лейтенант, я вам очень благодарен.
— За что?
— Вы не предали меня, когда я в пьяном виде, помните?.. Вы могли бы сказать об этом…
Я ускоряю шаги.
— Давайте помиримся, — протягивает руку Хохлов. — Я человек не злой…