Ленин и мы. Разоблачение мифов - Рустем Ринатович Вахитов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очевидно, Латынина готова была смириться с тем, что российская хунта убьёт три тысячи «неправильных», «левоориентированных» россиян ради торжества либеральных реформ. И этот человек ещё смеет рассуждать о «кровавом сталинизме»…
Люди постарше помнят, что, когда разваливающийся от алкоголизма Ельцин представил «дорогим россиянам» скромного, невысокого человека с отличным немецким, некоторые либералы даже шумно радовались. Казалось, мечта сбылась. Теперь они вспоминать об этом не любят. Видимо, «сильный лидер» не оправдал ожиданий. Под тяжёлую руку силовых структур стали попадать не одни только коммунисты. Поэтому сегодня Латынина и ей подобные проклинают «нацлидера» и его соратников – глав корпораций и членов правительства. Но поверьте: все это до поры до времени. История показала, что русский либерал тявкает на правительство, лишь пока народ безмолвствует или, в худшем случае, глухо ворчит. Если же русский народ встанет во весь свой рост, опрокидывая стоявшую на его горбу пирамиду из чиновников и нуворишей, отношение либерала к правительству резко поменяется. И вчерашний поборник свобод и критик «кровавого режима» будет требовать арестов, тюрем, «железного порядка». Как либералы начала ХХ века после революции 1905 года. Как либералы конца ХХ века после внушительных побед левопатриотического движения девяностых. И может статься, что мы ещё услышим, как Латынина завопит: «Напрасно мы ругали власть, ведь власть одна может оградить нас своими штыками и тюрьмами от ярости народной…» И уж конечно, как дама эмоциональная, снова потребует убить «всего-то» три тысячи человек, которые вышли на улицы требовать повышения зарплат…
4
Почему же выходит так? Как объяснить это обстоятельство, замеченное Лениным ещё сто лет назад: что российские либералы – ярые противники демократии, что они боятся своего народа пуще власти, что, критикуя власть, они перед ней стелются, перед ней заискивают и в случае опасности только у неё ищут защиту и опору?
Ответ на этот вопрос нам даёт теория мир-системного анализа Валлерстайна, истоки которой уходят к учению об империализме (одну из разновидностей которого, кстати, Ленин и создал).
И Россия начала ХХ века, и современная Россия представляют собой ресурсные государства на полупериферии мирового капитализма. Изменился лишь ресурс – при Александре Третьем и Николае Втором это был хлеб, а при Ельцине и Путине – это нефть и газ. Иными словами, Россия последних царей снабжала Европу пшеницей и рожью, а Россия постсоветских президентов снабжает её углеводородами. К этому и сводится их место в мировой системе разделения труда, всемирно-историческая суть их бытия с точки зрения экономики.
Именно поэтому и тогда, и сейчас в России и существуют две буржуазии с совершенно противоположными экономическими и политическими интересами, на что прозорливо указал Ленин ещё в 1912 году. Первая, крупная буржуазия, узкий слой «перезрелых капиталистов» – это те, кто ведёт торговлю с Западом, кто наживается на продаже за рубеж основного ресурса. В России Романовых – это немногочисленные хлебные олигархи, всего лишь 1 % населения, семьсот семей крупных помещиков, владельцев огромных латифундий, передовых хозяйств, выращивавших хлеб на продажу. Они владели семьюдесятью миллионами десятин земли и на их долю приходилось 47 % всего хлебного экспорта Российской империи. В современной России – это нефтегазовые, алюминиевые, стальные, фосфорные и прочие «короли», которые продают за рубеж продукцию бывшей государственной нефтегазовой и тяжёлой индустрии. Впрочем, в последнее время появились и сельскохозяйственные олигархи, продолжающие традиции «хлебной сверхдержавы» начала ХХ века. Александр Ткачев, губернатор Краснодарского края, заявил уже в 2007 году, что после введения санкций против России, продажа хлеба за рубеж вышла на третье место после нефти и газа.
Вторая буржуазия – широкие слои «недозрелых», мелких и средних хозяйчиков, как охарактеризовал их Ленин. В России Романовых она состояла из многомиллионной массы крестьян, которые торговали на внутреннем рынке скудными излишками сельхозпродукции, произведённой на собственных клочках земли. Причём не стоит забывать, что эти же самые крестьяне, которые как хозяйчики поставляли хлеб и масло на ярмарки, в качестве наёмных работников обеспечивали богатство владельцев латифундий и фабрик (куда крестьяне нанимались после окончания сельскохозяйственного сезона).
Она никуда не делась и сейчас. Это – многочисленные фермеры, владельцы и работники мелких сельских хозяйств, разного рода умельцы в городах – представители «гаражной экономики», о которой в последнее время много стали писать. Причём зачастую они этим занимаются во время, свободное от труда по основному месту – на заводе крупного капиталиста или в агрохолдинге.
Есть у нас и аналог разлагающейся крестьянской общины – «советская трудовая община», которая ещё сохранилась на госпредприятиях и в учреждениях, но переживает очень тяжёлые времена.
И конечно, было и остаётся государство как крупный экономический игрок, который ведёт свою игру на обоих полях – и на внешнем, и на внутреннем рынке. В эпоху царей государство, наряду с частными латифундистами, торговало хлебом, сейчас оно контролирует значительную часть экспорта нефти и газа и в этом плане оно – конкурент крупной буржуазии. Но точно так же и раньше, и сейчас оно производит сельхозпродукцию и т. д., и в этом плане конкурирует со «второй буржуазией».
Впрочем, есть существенная разница в отношениях между государством и двумя типами буржуазии. Вспомним, Ленин писал: либеральная буржуазия нуждается в государстве и боится его свержения, хотя и имеет с ним свои разногласия. Это и понятно: самодержавие для либеральной буржуазии – это и конкурент, и партнёр. Либеральной буржуазии нужна дешёвая рабочая сила, а кто поможет припугнуть и укротить рабочих, желающих повышения зарплат и человеческих условий труда и отдыха? Самодержавие с его штыками и тюрьмами. Но и самодержавию нужна либеральная буржуазия. С тех пор как самодержавие включило свою страну в систему мирового капитализма, оно имеет обязанность перед метрополией бесперебойно снабжать её ресурсами. Государство одно с этим не справляется, и тут как раз к месту хватка и расторопность «частника», крупного буржуа.
Низовая же, мелкая буржуазия видела в самодержавном государстве только лишь врага, особенно после того, как оно стало вмешиваться в его жизнь, начав на селе непопулярную реформу. С этих пор такое государство – самодержавное, но одновременно активно занимающееся внутренней торговлей в ущерб крестьянам – им
