Страж неприступных гор - Феликс Крес

Скучающий матрос на ящике какое-то время сидел вместе с ним, наконец убрался и он. Готах мог побиться об заклад, что этот пошел вовсе не туда, куда остальные.

Было совершенно ясно, почему престарелому Брорроку удалось дожить до своих лет. Человек этот не был дураком, он обладал разумом и хитростью… и, пожалуй, всем необходимым. Он немногое знал о способностях посланников, но наверняка умел заботиться о собственной шкуре.

В опустевшей комнате философ-историк Шерни уселся за стол, на то место, где до этого сидел Броррок, и начал хихикать себе под нос, хотя ему было вовсе не смешно. Ребенок со свечкой… На сеновале. Если бы сто таких умников, как он, размахивая Шернью, бросились на изысканную команду Броррока, то нескольким наверняка удалось бы пробиться.

Насмеявшись вволю, Готах внезапно посерьезнел, вскочил и пошел искать хозяина, так как ему пришла в голову неприятная мысль, что добряк мог пострадать не по своей вине. Островитянина он встретил на лестнице — тот спешил ему навстречу.

— Ваше благородие! Что тут творилось! — проговорил хозяин, не скрывая облегчения и нервно перекладывая фонарь из руки в руку. — Кто вы, господа? В самом деле ученые? Весь вечер двое детин держали меня и жену под ножами…

— Вы не пострадали?

— Нет, но… я слова не мог вымолвить. Они только что ушли.

— Капитан Броррок, — сказал Готах.

— Капитан… Броррок?..

— Знаешь его?

— Капитана Броррока?

Вид у хозяина был крайне глупый.

— Идем ко мне, — сказал Готах.

Посланник показал на стул. Островитянин сел.

— Да, мы ученые. У нас украли ценные документы и книги, которые, однако, не представляют ценности ни для кого, кроме нас. И мы искали того, кто сумеет их найти и выкупить для нас, если их еще не уничтожили, — не моргнув глазом, сочинял Готах. — Мой товарищ обидел наемника, наемник похитил его и… силой вынудил нас поручить ему эту работу. Все будет хорошо, мои товарищи скоро вернутся. А теперь скажи мне, господин: кто такой капитан Броррок?

Ошеломленный известием хозяин долго молчал, пытаясь привести мысли в порядок.

— Капитан Броррок? Это были его…

— Его моряки и он сам, собственной персоной. Кто он такой?

— Ну, ваше благородие… это первый пират Шерера. С тех пор, как нет Демона, — первый. Говорят, что он настолько стар…

— Он действительно стар.

— То и дело ходят слухи, будто он умер. Я это слышу каждый год уже… наверное, лет тридцать. Отец, когда первый раз рассказывал мне о Брорроке, уже тогда говорил «старый Броррок». Ему наверняка лет сто.

— Так оно и есть.

— Ему сто лет?

— Не меньше.

— Ты видел капитана Броррока, господин… И разговаривал с ним?

Готах вздохнул. Если бы он сказал: «Это именно я придумал письмо и изобрел порох», и то его слова не вызвали бы большего удивления. Он разговаривал с Брорроком, королем и прадедом всех морских разбойников.

— Капитан Рапис, Бесстрашный Демон, как звали его дартанцы, — сказал хозяин, — был куда более знаменитым пиратом, чем Броррок. Говорят, будто Слепая Тюлениха Риди, та красотка, что теперь ходит по морям, — родная дочь Демона. Вот только Броррок был еще задолго до него. Демон погиб, потом будто бы его призрак плавал на сожженном остове корабля, призрак тоже пропал, а Броррок все так же ходит по морям. И так, наверное, будет всегда.

— Бессмертный? — язвительно спросил Готах и прикусил язык, едва не добавив: «Еще один?»

— Нет… Только некоторые говорят, ваше благородие, будто он давно уже умер. Но он настолько знаменит, что те, кто с ним плавал, будто бы находят всяких разных старичков и для устрашения показывают всем, что капитан Броррок все еще жив…

— О нет, этот был настоящий, — решительно заявил Готах. — Уж точно не старичок, которого показывают для виду.

6

За полтора с небольшим месяца едва не разваливавшийся на части парусник превратился в настоящее морское чудо: на новеньких, как следует укрепленных мачтах красовались на реях темно-зеленые паруса — еще свернутые, поскольку корабль шел на буксире. Фальшборт был сделан полностью заново, кроме того, в кормовой части вырезали по две орудийные амбразуры с каждой стороны (подобное до сих пор оставалось новинкой), а в носовой по одной, поскольку высокий борт это позволял. Вооружение корабля составляли теперь двадцать орудий. Картину дополняли надраенная палуба и развевающийся военный флаг на грот-мачте с алой буквой «Р» на зеленом фоне. Лишь название, увы, осталось прежним.

В порту собралась толпа зевак, желавших собственными глазами увидеть завершение истории, начало которой положил пожар в таверне. Обычно командам уходивших в море парусников махали на прощание, в порт приходили семьи моряков. Но на этот раз тем, кто взошел на борт, не суждено было вернуться — они уходили в море не по собственной воле.

Жители Ахелии прощались с ними молча.

На борту никто не махал рукой.

Все искали взглядом княжну. Вот она появилась на корме, казалось, будто ищет кого-то в толпе, но не нашла.

Раладан, однако, все же видел, как уходит в море «Гнилой труп». Он стоял у окна в крепости, того самого окна, из которого смотрел на порт, когда вернулся с похорон жены. Он не разговаривал с дочерью уже месяц… и не попрощался. Сперва он послал за ней раз, другой — она не пришла. Он пошел сам, но она где-то спряталась. В конце концов он добился своего, и тогда она сказала ему:

— Ты остаешься в Ахелии, князь, править княжеством и этим городом, который изгнал меня по твоему приказу. О чем ты хочешь со мной говорить? Между нами больше нет ничего общего и никогда не будет. Мы больше не увидимся.

— Увидимся мы или нет — зависит только от нас, — ответил он.

— Именно. Так что — не увидимся.

— А все то, что было в прошлом, Рида?

— В моем прошлом, Раладан, нет ничего такого, о чем мне хотелось бы помнить. Мать видела во мне воспоминание о своем любимом и ничего больше, после ее смерти родственники меня прогнали, найденный через много лет отец изнасиловал, гончий пес трибунала бил, пока… в конце концов не забил… У меня были дочери, которые хотели меня убить, но прикончили друг друга и сдохли, как того заслуживали. Ты помог мне выкарабкаться из того кошмара, но это действительно был кошмар. И я вовсе не хочу о нем помнить. А ты? Хочешь, чтобы я отплатила тебе благодарностью? Ну вот я и отдаю свой долг — ухожу. Ибо я забыла добавить, что мой приемный отец и единственный друг прогнал меня так же, как когда-то родственники. Я помню, что я тебе должна, и потому исполню твое желание — уйду и не убью тебя. А теперь убирайся с моего корабля, паршивец, прежде чем я прикажу всыпать тебе палок.