Падение "черного берета" - Александр Ольбик

— Но ты учти, что это лишь казарага, а нам нужны сами барракуды. И их гнезда и то, на чем они делают бешеные деньги. Или я сказал что-то не то?

— Нет, Саня, ты как всегда абсолютно прав…"Ниссан" сворачивает, немного тормозни, пусть проедет трейлер.

Они миновали микрорайон из нескольких 16-этажек и выехали к развилке. Микроавтобус направился вправо, к видневшимся домам старой застройки. Это уже было Замоскворечье, куда Лужковские стройки еще не дошли. Припарковался «ниссан» возле высокого, полинявшего забора и тот, что был в коричневой куртке, вышел и ключом открыл ворота. В проеме они увидели оштукатуренный одноэтажный дом, стены которого были в больших трещинах. «Ниссан» подрулил вплотную к невысокому крыльцу.

Татарина вместе с ящиком внесли в открытую дверь. Затем развозящие вернулись и по одному отнесли в дом остальных двух калек.

— Ты заметил, на окнах решетки? — спросил Одинец. — Неплохая тюряга для Татарина. В двух, серединных, окнах зажегся свет. Вскоре вышли «хозяева», один из них на ходу пересчитывал деньги. Перед тем как сесть в кабину, он отстегнул на куртке молнию и спрятал в карман выручку. Водитель, не выпуская изо рта сигареты, стал причесываться.

— Которого будем брать? — спросил Одинец.

— Который в кожанке. Заодно узнаем, сколько защитники Отечества собрали для них денег… Мне надоело быть пассажиром, может, поменяемся местами?

— Идет, кандидатура одобрена, — Одинец с удовольствием затянулся сигаретой. — Он, правда, бугаёк, но ведь и мы с тобой еще не таких лошаков осаживали, верно?

Не выходя из кабины, они поменялись местами.

— Согласен, но у него под полой может оказаться дура.

— Они уже трогаются.

Несмотря на вечер, движение было интенсивное и они, теряясь в потоке машин, повели красный «ниссан» по улицам окраинной Москвы. Ехали недолго. Парень в кожанке покинул машину перед самой церковью Казанской Божьей матери и дальше пошел пешком в сторону Садовой улицы. Очевидно, ему надо было миновать часть территории музея-заповедника, чтобы выйти к искомой точке. Карташов свернул на гаревую дорожку с таким расчетом, чтобы выехать преследуемому наперерез.

Когда они сравнялись, Одинец сильным тычком откинул дверцу и сшиб парня на землю. Когда Саня выскочил из машины и попытался заломить ему руку, тот перевернулся на спину и ногой отбил нападение. В глазах жертвы плясали недоумение и страх. "Ты мой!" — крикнул Одинец незнакомцу и придавил того коленом к гаревой дорожке. Однако сопротивление было сломлено только после того, как он нанес сильнейший удар в челюсть поверженного.

— Мцыри, давай сюда наручники! — крикнул Одинец.

Карташов пошарил в «бардачке», но там наручников не оказалось. Они лежали за сиденьем, вместе с фонариком и перчатками.

Он вышел из машины и сам защелкнул браслеты на запястьях пленника.

— Ручки-то у мальчишки интеллигентные, — сказал Одинец и подхватил парня под мышки. — Мцыри, давай сюда мешок…

— Куда его повезем? — уже из кабины спросил Карташов.

— На бывшую целлюлозно-бумажную фабрику. На Учинское водохранилище, там с ним и обсудим международное положение.

Ехали долго. Несколько раз за их спиной слышалась возня и тогда Одинец брал фонарик и светил на резиновый мешок, в котором находился похищенный.

— Он меня, падла, саданул ногой в пах…Если оставит без потомства, я из него сделаю майонез…

— В таких случаях надо заходить с головы, — сказал Карташов.

— Да знаю я, откуда надо заходить, — раздраженно бросил Одинец. — У нас же не было времени, чтобы все сделать грамотно.

Дорога была знакомая и Карташов довольно уверенно вел машину. И к ЦБФ свернул без подсказки Одинца. Два, стоящих друг против друга огромных корпуса, напоминали то, что обычно остается от сильнейшего землетрясения. Ни одного целого стекла, ни одной двери — темные зияющие провалы….

— Тормози! — сказал Одинец и выбрался из машины. Прошел в здание.

Карташов смотрел на всеобщую запущенность и подумал о своей бывшей рижской казарме. Наверное, ее тоже постигла столь же печальная судьба.

Показавшийся в проеме дверей Одинец крикнул:

— Подай задом, тут есть довольно укромный уголок.

Парень был тяжелый и дважды резиновый мешок выскальзывал у них из рук. Минуя длинный, пронизанный сквозняками коридор, они завернули за угол и уперлись в ржавые металлические двери. В свете фонаря на табличке можно было прочесть: «Генераторная». Комнатушка два на два метра, пол которой сплошь усыпан битым стеклом, пластмассой, на стенах узоры старой паутины.

Они вытряхнули пленного из мешка и обыскали. На пол легли сигареты, зажигалка, портмоне, набитое российской валютой, нож-кастет и записная книжка, которую Одинец сразу же положил себе в карман. Однако главным трофеем были связка ключей — возможно, от подвала, где сидел Татаринов, и новенький пистолет «глок-19» на пятнадцать патронов.

— Возьми себе, — сказал Одинец и протянул оружие Карташову. — Этот фраер имеет неплохой вкус к таким игрушкам.

Одинец принялся допрашивать плененного.

— Кто твой хозяин? — вот, пожалуй, и все, что нам от тебя надо узнать. — Одинец сунул в губы парню зажженную сигарету. Парень затянулся, закашлялся. Сигарета выпала из его губ…

— И что дальше? — спросил он.

— В любом случае ты останешься здесь, но все завесит от тебя — в каком виде ты тут останешься…

— Сегодня с ним говорить бесполезно, — сказал Карташов.

— Я думаю, и завтра тоже будет бесполезно, — поддакнул Одинец. — А вот через неделю мы к этому вернемся. Верно, кент?

Парень не прореагировал. Играл в молчанку. И Одинец, не сдержавшись, наотмашь ударил его в челюсть. И снова отключил. На подбородке блеснула сукровица — вытекла из разбитого рта.

— Такие не колются…Во всяком случае, не сразу, — подвел черту Карташов.

— Это в ментовке они не колются, а на природе и перед такими, как сами, с удовольствием делают явку с повинной. Посмотришь, сколько завтра будет соплей и чистосердечных признаний.

Карташов взял в руки паспорт и открыл его: "Сучков Руслан Иванович, 1974 года рождения, Москва…" — Перелистал странички документа. — Не женат, прописан по улице Садовая, дом 15…Что еще?"

Забрав трофеи и, закрыв дверь с помощью куска проволоки, они вышли из генераторной.

Уже в машине пересчитали деньги. Трое нищих калек за один день собрали 6788 рублей, о чем свидетельствовала приложенная к деньгам записка.

— Ё….е олигархи! — выругался Одинец. — Эти денежки им отольются кровавыми слезами.

— Я зверски хочу напиться, — Карташов включил зажигание. — С точки зрения буквы закона, мы не правы — презумпция невиновности еще не отменена…

— Хотел бы я видеть тебя с твоей презумпцией, когда этот нож по самую рукоятку вошел бы в твое горячее ментовское сердце… Неужели ты не видел его глаза? Это же взгляд убийцы…

— Возможно, ты прав, но в жизни чего только не бывает, — Карташов жадно курил, время от времени стряхивая пепел в форточку. — Самая точная наука — это наука забывать ненужное…

— Во-во, это как раз тебя касается, а то — презумпция невиновности, презумпция невиновности…Все виноваты и… никто не виноват. Жизнь такая и хоть умри, но ее не переспоришь…

После нескольких партий, сыгранных в нарды, Карташов отправился в душ. Одинец вышел на балкон и сделал полсотни приседаний. Потом они вместе пили на кухне чай с крекерами. Но перед этим употребили бутылку «Кристалла». То ли водка, то ли крепкий чай сподвигли их на сумбурный обмен мнениями.

Одинцу не давала покоя информация, которую он услышал по телевизору: американские астрофизики открыли зарождение новой Вселенной на расстоянии двенадцати миллиардов световых лет от земли.

— Я этого не могу представить, — горячился Саня и было видно, что сообщение, казалось бы, далекое от повседневной жизни, его страшно поразило. — По-моему, все это фигня, на таком расстоянии ни черта нельзя разглядеть…

Карташов вяло втягивался в тему.

— Если бы, допустим, там кто-то зажег карманный фонарик, тогда, конечно, никакой телескоп этого не уловил бы, — сказал Карташов и пальцем нарисовал на столе невидимую окружность. — Может, ты что-то не так понял? И речь идет не о Вселенной, а о новом созвездии, а это разные вещи…

— Если врет телевизор, значит, вру и я… Но что интересно: пока свет дошел до Земли, прошли миллиарды лет и не исключено, что на данный момент той Вселенной уже нет и в помине — рассыпалась или улетела к черту на кулички.

— А кто его знает! У меня тоже не хватает воображения представить, что всюду бесконечность — ни края, ни тупика, ни половины пути… Ум за разум цепляет. Выходит, все, что нас окружает и мы сами — ничтожные величины. Звездная пыль, атомы…