Падение "черного берета" - Александр Ольбик

— Пуляют из ПМ, — предположил Одинец.

— Здесь идет в ход и кое-что посолиднее, — Николай поднял указательный палец, словно призывая к вниманию. Он отошел к машине и что-то сказал водителю. Из «рафика» вышли люди в белых халатах со свернутыми в рулон носилками. — Подойдите сюда, — позвал Николай Одинца с Карташовым…

Однако не успели они сделать пару шагов, как из дверей с криками и стонами выкатился клубок из человеческих тел. На ступенях крыльца он стал распадаться. Некто, словно споткнувшись, скатился вниз и остался лежать на земле. Двое других вскочили и побежали в разные стороны. Но тот, который лежал у крыльца, поднял руку и несколько раз выстрелил по одному из убегающих.

— Этого стрелка надо брать, — сказал Николай и шагнул в сторону крыльца. Его тень, видимо, не осталась незамеченной стрелявшим, и тот, переместив руку с оружием в сторону приближающегося Николая, дважды выстрелил. Пуля прошла в нескольких сантиметрах от виска и он, полагая, что выстрелы еще повторяться, резко нагнулся и побежал к кафе.

Николай в два прыжка достал стрелявшего человека и рывком придавил его к земле.

— Лежать, сука! Сопротивление органам правопорядка будет расцениваться, как покушение на убийство…

К Николаю подошел Одинец и помог обезоружить любителя ночной перепалки. Карташов шел вдоль стены в сторону крыльца, когда дверь бара вдруг снова распахнулась и на пороге возникла мощная фигура с автоматом в руках.

— Юрик, ты где? — позвал разгоряченный клиент и, подняв ствол, выстрелил в воздух. Тот, кого скручивали Николай с Одинцом, хрипло дал о себе знать.

— Аркаша, меня вяжут менты!

Карташов видел, как человек повел автоматом и раструбом уставился в то место, где угадывалось борение человеческих тел. И когда он спустился на две ступеньки и со словами "Убери, краснопер, свои грязные лапы или я тебя поимею", нажал на курок, Карташов метнулся к стрелявшему, и, обхватив его сзади за шею, стал вместе с ним падать на землю. Выпущенная очередь ушла в грязь, фонтанчики от пуль забрызгали Карташову лицо. Рядом он увидел силуэт — Одинец ударом ноги вырубил автоматчика.

— Грузим, Мцыри, этого пикадора!

Тут же появились люди с носилками. Ловкими, неуловимо расчетливыми движениями, молча, они загрузили носилки и потрюхали к «рафику». Забрали и того, кто первым выбежал из бара и того, кто пытался стрелять по ним из автомата. Николай торопил:

— Саня, быстро посвети, я где-то здесь выронил свой фонарик. Автомат не трожь, оставь ментам…

— Я весь в кровищи, — посетовал Одинец и направил лучик фонарика на раскисшую от дождя землю. Оказавшись рядом с Карташовым, он тихо сказал: — По-моему, нам отсюда пора рвать, пока башка цела…

Они побежали в сторону «девятки», разбрызгивая ногами грязь. Намокшие штанины, словно жестяные желоба, издавали противный звук. Где-то, с лицевой стороны бара, слышались возбужденные голоса. Кто-то кого-то звал, заработал автомобильный движок и на фасаде соседней девятиэтажки заплясали огромные уродливые тени. «Рафик», тяжело оседая на задок, развернулся и направился в их сторону.

— Пропустим, — сказал Одинец. — Кажется у Блузмана сегодня неплохой улов.

Мимо них, переваливаясь с бока на бок, проехала "скорая помощь" и начал с натугой выбираться на асфальт.

— Трогай! — сказал Одинец и нетерпеливо стукнул кулаком по баранке. — Но ты только посмотри, Мцыри, что эти гады вытворяют!

Сзади них полыхнули фары.

— Не вздумай уступать дорогу! — приказал Одинец. — Держись осевой линии… Карташов все время поглядывал в зеркало.

— Они, если захотят, сделают из нас кетчуп.

— А ты, случайно, не помнишь, сколько тебе платит Брод? Если потребуется, подставишь тачку поперек дороги, но этих фраеров не пропустишь, — Одинец взял в руки трубку мобильника и, видимо, соединился с Николаем. — Пока не знаю, с какой целью, но кто-то хочет нас обойти… — сказал он.

Он опять положил руку на баранку, однако Карташов мягким движением смел ее с руля.

— Не мешай, Саня… Я в свое время участвовал в авторалли МВД Латвии и, поверь, был там не последний.

А позади, между тем, рыская, затяжно сигналя, наседал джип. Теперь у него горели все четыре прожектора, висевшие над лобовым стеклом.

— Они хотят нас достать, держи дистанцию, — наставлял Одинец.

— Не мешай, — повторил Карташов. — Пока мы едем по этой грязи, они никуда не денутся. По бокам кюветы с водой.

— У «черокки» оба моста ведущие, хотя, если они будут наглеть, я их вырублю, — Одинец достал из-за сиденья обрез пятизарядного помпового ружья. — Ты только полюбуйся, Мцыри, что сейчас будет.

— Смотри, не ошибись! Может, это пьяные отдыхающие резвятся, — но Карташов тут же получил красноречивое опровержение своим словам. Со стороны джипа начали стрелять. К их счастью, ухабы и выбоины мешали прицелиться тем, кто находился в джипе, и пули ушли мимо «девятки» в низинные туманы.

— А теперь наша очередь ответить любезностью, — Одинец наполовину высунулся из окна и с левой руки выстрелил против движения. Отдача была столь сильной, что его отмахнуло вперед и он едва не вылетел через лобовое стекло. Однако, удержав равновесие, и перезарядив обрез, он снова изготовился и стал ждать, когда джип появится в поле зрения.

— Мцыри, сместись немного влево, только сделай это резко, — и когда Карташов провел нужный маневр, Одинец начал стрелять.

Верхние прожектора и нижняя правая фара мгновенно погасли. Машина преследователей завиляла, зарыскала и, проехав метров сто пятьдесят, сунулась носом в полную воды канаву. Дверцы джипа открылись и из него начали выбираться люди. Вслед «девятки» понеслись огненные светлячки и два из них, пробив заднюю стенку кузова, застряли в сиденье. В салоне запахло паленой обшивкой и порохом.

— Ты, Мцыри, надеюсь, помнишь наш уговор? — неожиданно спросил Одинец.

— Помню.

— Только не к Блузману! Можешь завезти мой труп в лес и там бросить на съедение муравьям. Без обиды…Так как ты там пел: "Сухо щелкнул затвор, оглянулся зека…"

— "Сука!" — выдохнул он и взглянул в облака"… Дай, Саня, сигаретку, свои я где-то выронил..

— А это плохо, оставил ментам вещдок…Приедем домой, выпьем водки, а ты возьмешь гитару…Слушай, Серго Орджоникидзе, почему ты с комвзводом Бандо не мог найти общего языка? Что он — распоследний мудак?

— У нас с ним противоположные взгляды…

— На жизнь? Так у всех они разные. Я уверен, что и ты не согласен с тем, что мы сегодня делали.

Карташов молчал.

— Конечно, не согласен, — повторил Одинец, — твое ментовское чистоплюйство не хочет с этим мириться.

— Возможно, — сквозь зубы процедил Карташов. — Но этого мужика, который с автоматом, брать не следовало. Он практически целый и сейчас, наверное, уже пришел в себя.

— Это не нам решать. Одной мрази больше-меньше, что от этого в природе изменится? Да ни хрена! Один волкодав ушел, другой пришел. Даже два придут на его место, поэтому отстрел никакого баланса между человеком и хищником не нарушит… Сейчас сворачивай на щебенку, объедем Балашиху.

— Лет десять назад я бы тебя за такие разговоры отдал бы под суд офицерской чести.

— Десять лет? Знаешь, сколько биллионов километров Земля вместе с нами пролетела с тех пор?

— А ты знаешь?

— Предполагаю. Ну, давай считать… В секунду она пролетает 30 километров, в минуту — 1800, а за сутки? А за год, пять лет? Охренеешь! Вечность отделяет нас от тех лет. А ты все топчешься на месте.

— Где ты, Саня, набрался всей этой ахинеи? — уже веселее спросил Карташов.

— У Гафарова, которого четыре месяца назад застрелил киллер. Кстати, у краснопресненских бань, на волне кайфа и полного благополучия.

— Большой, видать, ученый этот Гафаров?

— Большой авторитет. Очень большой! Брод его уважал и каждое воскресенье носит на его могилку цветы. Белые каллы — любимые цветы жертвы российского беспредела. В следующее воскресенье можем с тобой туда съездить, посмотришь, какие граниты людям ставят на черепушку.

— Памятники ставят в ногах, — уточнил Карташов, — и ногами выносят вперед и…в дверцы крематория…

— В этот раз, наверное, мы с тобой повезем туда останки…

— Заткнись! Я уже наездился, — категорически заявил Карташов. — Меня от всего этого буквально тошнит.

— Зато там тепло и уютно, как у бабушкиной печки.

— Купи себе вместо бронежилета электрическую грелку, тоже будет тепло и уютно, — Карташов с раздражением выбросил через форточку окурок.

Перед въездом в Лукино им позвонил Николай. Одинец, разговаривая, молча кивал головой.

— Есть, — сказал он, — мы поедем другой дорогой, — дав отбой, сказал:

— Они врубают мигалку с сиреной и на скоростях направятся к Блузману. А мы с тобой сменим номера и по Кольцевой рванем на Химки. Брод велел ехать в Ангелово.