Тайные страницы истории - Б Николаевский

ГЛАВА 3 Московское студенчество

в 1922--1924 гг.

В1922 г. Маленков был демобилизован из Красной армии (тогда демобилизовали многих в связи с окончанием гражданской войны) и, переехав в Москву, поступил в Московское высшее техническое училище. Позднее он любил говорить, что его всегда тянуло к инженерному делу, в котором он с юности видел свое призвание. Многое говорит за то, что такая тяга у Маленкова действительно была, и его гимназические планы поступить в Томский технологический институт, которыми он делился с друзьями, несомненно, соответствовали его подлинным настроениям.

В то время Советская Россия, говоря языком тогдашних передовиц, вошла в полосу "трудностей восстановительного периода". Они были велики и остры. Не только потому, что начинать приходилось с величин бесконечно малых. В центре стояла проблема отношений города к деревне, хотя с нею сплеталось много других, более частных, но порою еще более острых.

Зимою 1920--1921 гг., во время споров, выросших позднее в дискуссию о профсоюзах (этим псевдонимом был прикрыт конец большой борьбы коммунистов-профсоюзников против планов Ленина и Троцкого превратить профсоюзы в органы диктатуры для наблюдения за рабочими), Ленин в частных беседах с наиболее близкими друзьями не уставал твердить: "Не в этом, не в профсоюзах, суть момента -- суть в том, что скажет нам деревня весною!"11

Весны дожидаться не пришлось: споры о профсоюзах развернулись, когда деревня уже начинала говорить, а немногим позднее, с января 1921 г., в Сибири и на Урале, по тамбовским лесам и по украинским степям заполыхали пожары крестьянских восстаний. В феврале с ними начали перекликаться рабочие стачки в крупных центрах, подведшие страну к восстанию в Кронштадте, где крестьянская линия протестов сомкнулась с линией протестов рабочих. Диктатура была принуждена к отступлению. И только исключительная маневренная гибкость Ленина спасла большевиков. В спешном порядке Ленин выбросил за борт политику "военного коммунизма", построенную на стремлении к принудительному регулированию всего крестьянского хозяйства, и провозгласил НЭП, новую экономическую политику, признавшую права крестьянина на свободу его индивидуального хозяйства. "Мужик нас регульнул", -- говорил тогда Ленин, обещая

"всерьез и надолго" отказаться от коммунистических экспериментов над деревней. Но борьба между диктатурой и деревней далеко не окончилась. Она только вступала в новую фазу, более затяжную, но не менее беспощадную.

С этого момента начался процесс восстановления хозяйства страны. Но он шел через большие трудности. Промышленность работала с большими перебоями. Отношения с деревней налаживались плохо. Тогда много писали о "ножницах" -о растущем расхождении между ценами на продукты города и деревни. Им трудно было не расходиться: как ни ослаблена была деревня годами гражданской войны, она быстро подняла запашку до 80 % довоенного времени, а производство железа к концу 1922 г., как сообщил тогда на съезде Советов П. Богданов, председатель Высшего совета народного хозяйства, составляло лишь 4 % производства довоенного. Для поднятия продукции руководители промышленности нуждались в помощи государства, но государство дать ее не могло: из доклада наркомфина Сокольникова на том же съезде Советов, в декабре 1922 г., стало известно, что приходная часть государственного бюджета тогда составляла всего 1 % его расходной части.

В этих условиях расхождение в ценах на продукты города и деревни не могло сократиться. Оно должно было расти, и недовольная деревня не могла на него не реагировать.

Проблема отношений с деревней лежала и в основе всех споров внутри коммунистической партии. Как раз в эти годы на верхах коммунистической партии начинали складываться ее основные группировки последующего десятилетия: группировка сторонников политики, которая считается с нуждами крестьянства, идет навстречу его интересам; и группировка сторонников ускоренной индустриализации страны методами государственного насилия над деревней, сторонников применения, как тогда говорил Сокольников, методов "военно-феодальной эксплуатации деревни".

Ленин призывал к осторожности. "Помните о смычке с крестьянством, -предостерегал он, -- помните, что мы едем на крестьянской заморенной лошадке и что попытки перепрыгнуть на пролетарском рысаке, неумение жить с крестьянской лошадкой означали бы доказательство того, что пролетариат плохой, неумелый, нерасчетливый хозяин".

Но Ленин в это время был уже тяжело больным человеком и не мог, не имел силы проводить свои взгляды через паутину партийных канцелярий, во главе которых уже стоял Сталин. А вскоре затем Ленин ушел из жизни, правда, написав завещание с требованием отстранить Сталина, но уже не имея возможности настоять на приведении его в исполнение. Голоса же других, кто думал в том же направлении, звучали далеко не

так авторитетно, хотя среди них было много крупных партийных работников. Фрунзе, недавний командующий Туркестанским фронтом, объехав летом 1923 г. Ивановскую область, предостерегал о росте там антисоветских настроений: "Очевидно, -- делал он вывод из своих наблюдений, -- нами перейдены те грани, которые допустимы политически"12. А ведь Ивановская область с ее крестьянством, которое почти органически срослось с рабочими текстильных фабрик, в течение первых лет революции была одной из наиболее пробольшевистски настроенных областей страны.

Еще более тревожными для власти были впечатления, вынесенные А. И. Рыковым, тогда председателем Совнаркома, из его поездки летом 1924 г. по приволжским районам. Наблюдения убеждали Рыкова, что причины недовольства деревни лежат далеко не в одних "ножницах", даже далеко не в одной только экономике: деревня уже осознавала, что она недовольна и политической диктатурой компартии. Она брала эту диктатуру, как ее видела.

"Никакой выборности в управлении деревней нет, -- так подводил итог своим наблюдениям Рыков, -- начальство все приезжее, назначенное; по приезде обзаводятся первым делом хорошей квартиркой, хозяйством, коровками, свинками и прочими прелестями. Живет начальство обособленно от населения, обставляет себя всеми атрибутами, так что простому смертному без рекомендаций и не узреть начальства"13.

Рыков говорил о невыносимости такого положения, особенна для страны, где на пять миллионов промышленного пролетариата приходится 100 миллионов крестьян. В особенности настойчиво он говорил о недопустимости попыток установления "диктатуры интересов фабрично-заводского производства" над всей экономической жизнью страны. "Мы имеем политическую диктатуру пролетариата, -- предостерегал он на Тринадцатой общепартийной конференции, -- но не экономическую диктатуру фабрики. Это две вещи совершенно различные!"14

Положение русских крестьян на Волге, как видим, мало чем отличалось от положения крестьян -- дехкан в Фергане. Мало чем различались и их настроения в отношении коммунистической диктатуры. И деревня реагировала на политику последней как умела и могла: уже в 1924 г. посевная площадь сократилась на 15 %, а на ближайших же выборах в Советы деревня на политику диктатуры ответила почти полным изгнанием коммунистов из низовых органов советского аппарата, включая Советы и уезд-иые.

Этот кризис в отношениях с деревней не мог не влиять на настроения города, рабочие слои населения которого в России всегда были прочными нитями связаны с деревней. В конечном

счете именно под его влиянием складывались и настроения учащихся высших учебных заведений, т. е. той среды, в которую осенью 1922 г. попал Маленков. Все вузы СССР были тогда переполнены, в особенности вузы московские. Нахлынула масса молодежи с фабрик и заводов, из деревеи. Было много демобилизованных, участников мировой войны и войны гражданской. Многие приезжали недостаточно подготовленными, порою почти малограмотными. Для них были созданы особые отделения, так называемые рабфаки -- рабочие факультеты, куда принимали без каких бы то ни было аттестатов и экзаменов. Их заполняла главным образом молодежь, приезжавшая по командировкам различных профсоюзов и фабзавкомов, коммунистических организаций, сельских Советов и т. п. Знаний у молодежи этой группы часто бывало совсем недостаточно, и они причиняли большие трудности профессорам, снижая уровень их аудиторий Но искреннего желания учиться у этой молодежи обычно было в изобилии. Жили в скверных условиях, ночевали чуть ли не по улицам, голодали и холодали, среди них было катастрофически много больных15. Но, пока хватало сил, они "грызли зубами гранит науки", как сказал о них как раз в то время Троцкий.

В стены учебных заведений они приходили с настроениями той среды, откуда вышли -- из рабочих, крестьянских, разночинных низов "вздыбленной России". Эти настроения были неоднородными. В них вплеталось много внутренних антагонизмов. Страна уставала от гражданской войны и революционной встряски, она хотела внутреннего мира, но была густо насыщена элементами недовольства. Эти противоречивые настроения приносила молодежь в вузы; и атмосфера в них была далеко не умиротворенной, далеко не спокойной.