Марко Поло - Сергей Нечаев

Впрочем, были и другие причины, которые заставляли венецианцев думать об отъезде из Китая, и они были куда более серьезными. На самом деле ностальгия — это всего лишь попытка сравнить наихудшее из настоящего с наилучшим из прошлого. И это вполне можно пережить. А вот то, что они пользовались покровительством и великими милостями Хубилай-хана и это просто не могло не вызывать по отношению к ним зависть и ненависть других приближенных Хубилая, это уже было гораздо важнее. И опаснее. Никколо и Маттео Поло прекрасно видели, как стареет и теряет силы великий Хубилай. Он родился в 1215 году, и теперь ему было «под восемьдесят». По тем временам это был весьма преклонный возраст, и венецианцы не могли не бояться того дня, когда великий объединитель Китая умрет. «Стоило их могущественному покровителю “вознестись вверх” на драконе, как они оказались бы перед лицом врагов безоружными, а их богатства почти неизбежно обрекли бы их на гибель»{309}.

Подобные опасения были небезосновательны, ведь во все времена после смерти одного государя и до провозглашения нового начиналась междоусобная борьба за власть среди наследников. А как говорится, паны дерутся, а у холопов чубы трещат…

В случае с венецианцами это значило бы лишь одно: «…если бы Хубилай-хан умер, пайцзы — защита их жизни — перестали бы что-либо стоить»{310}. Таким образом, «своевременное увольнение со службы у хана было вопросом жизни и смерти»{311}. К сожалению, как совершенно справедливо отмечает Генри Харт, «покинуть китайский двор было гораздо труднее, чем приехать туда»{312}.

Однажды Никколо Поло, заметив, что Хубилай пребывает в добром расположении духа, воспользовался случаем и попросил у него разрешения уехать. Он просил не только за себя, но и за своего сына с братом.

Оливье Жермен-Тома в связи с этим замечает: «Можно предположить, что желание уехать было более сильным у отца и дяди. Можно даже дойти до представления о том, что просьба Никколо, адресованная императору, не разделялась Марко. <…> Он вполне мог кончить свои дни в Китае»{313}.

В любом случае, услышав такую просьбу, Хубилай-хан поинтересовался, по какой причине венецианцы хотят пуститься в столь долгий и опасный путь, во время которого они все могут погибнуть. Он сказал:

— Почему вы хотите умереть в пути? Скажите мне. Если вам нужно золото, я дам его намного больше, чем вы получите дома. Впрочем, как и всего иного, о чем вы только попросите…

Никколо Поло бросился на колени и воскликнул:

— То, о чем я говорю, не ради золота, а потому, что в моей стране у меня есть жена и по христианскому закону я не могу ее бросить, пока она жива.

Довод этот, прямо скажем, звучит странно, ведь происходил он от человека, который в свое первое путешествие, погнавшись за барышом, ушел на много лет, а возвратившись в Венецию и взяв новую жену, всего через два года оставил ее. Естественно, главная причина заключалась в другом: думать о возвращении в Венецию он начал «по соображениям личной безопасности — только после семнадцати лет жизни в богатстве и почете»{314}.

Но, как бы то ни было, Хубилай-хан ответил ему так:

— Ни за что на свете я не хотел бы отпускать вас из своей страны, но в ее пределах я позволяю вам ехать, куда вы пожелаете.

Как написано в книге Марко Поло, венецианцев он «любил сильно, при себе хотел держать и об отъезде и слышать не желал»{315}.

Но и это не объяснение. Скорее всего, Хубилай-хан прекрасно понимал, что окружающие увидят в их отъезде признак ослабления его власти, а этого он никак не мог допустить. А посему, сколько ни просили Поло его, великий хан каждый раз отвечал одно и то же. И наши венецианцы уже совсем было впали в отчаяние, но благосклонная судьба вдруг в очередной раз выручила их. И, надо сказать, в самый нужный момент.

По сути, это был счастливый случай…

Монгольская принцесса Кокачин

Этот счастливый для венецианцев случай заключался в следующем: у Аргуна (в некоторых источниках — Аргона), внучатого племянника Хубилая, умерла жена. Жену эту звали Болгана, и умерла она 7 апреля 1286 года.

Лоуренс Бергрин уточняет: «Аргон или Аргун, как его иногда называли, был “правителем Леванта”, западной державы, ненадежно присоединенной к империи монголов»{316}.

Казалось бы, и в чем тут счастье, ведь умер человек? Но, как известно, величина всякого несчастья измеряется не его сутью, а тем, как оно отражается на конкретных людях. Так вот, для венецианцев счастье тут состояло в том, что «у персидских монголов существовал в то время странный обычай: хан, восходя на трон, брал в жены свою мать. Таким образом, покойная жена Аргуна хатун Болгана была в то же время ему и матерью»{317}. А Хубилай-хан, ради сохранения стабильности в своей империи, готов был обеспечить преемственность и в этом далеком царстве. Тем более что, как объясняет нам в своей книге Марко Поло, царица на смертном ложе завещала, «чтобы наследницей ей и женою Аргона стала кто-либо из ее же рода»{318}.

А раз так, то «выбрал Аргон трех своих князей Улятая [Улатая], Апуска [Апушка] да третьего Кожа [Коджа] и со многими провожатыми послал их великому хану за невестой из того же самого рода, как и его жена, что померла»{319}.

Трое послов преодолели длинный и опасный путь ко двору Хубилай-хана, и тот принял их «с почетом, с весельями да пирами»{320}. Затем был произведен выбор невест, и выбрали монгольскую принцессу Кокачин (или Кокечин). Послы утвердили этот выбор, объявив, что невеста им очень нравится. Марко Поло уверяет, что Кокачин была «семнадцати лет, красавица, приятная»{321}.

А потом послы увидели Никколо, Маттео и Марко, «латинян — людей умных, и задумали они, чтобы братья шли с ними вместе за море. Пошли князья к великому хану и стали у него просить как милости, чтобы отослал он их домой морем, да снарядил бы с ними и трех латинян»{322}.

Однако даже этот довод не сразу склонил Хубилай-хана отпустить венецианцев. Но в конце концов он согласился.

В тот момент всем было ясно, что Хубилай постарел и конец его близок. Нужно было торопиться. А посему Никколо, Маттео и Марко Поло сделали всё, чтобы уехать, не откладывая, на любых условиях. А хитрый Хубилай-хан обставил всё так, будто он отпускает своих приближенных не насовсем, а с очередным поручением.

Как бы то ни было, караван с невестой вышел из Ханбалыка и направился в Персию, «а там — из Китая казалось — и Венеция лежит совсем рядом…»{323}.