Король сусликов - Гоян Николич

Не знаю, сколько времени я провел у могилы. Я пытался перебрать все события своей долгой жизни, что, сплетаясь друг с другом, привели меня сюда, в этот день. Как обычно, ничего не получилось.

— Все эти годы день за днем я вгонял тебя в гроб. Да?

Я пошел прочь, а потом сел под тополем, на то самое место, где когда-то сфотографировал ее. Неподалеку от усыпанной гравием пустынной дорожки, тянувшейся прямо до города, серебристой лентой изгибался ручей.

Этот древний тополь был настоящим исполином на фоне своих собратьев. Складывалось впечатление, что за долгие годы жизни он много раз менял решение, в какую именно сторону ему расти. Мощные ветви были столь многочисленны и густы, что мне начинало казаться, что я в джунглях.

Ветви тянулись к солнцу, будто бы состязаясь со стволом. Кто знает, быть может, именно поэтому дереву удалось вымахать до таких исполинских размеров, оставив в своей тени иных собратьев, выглядевших так, словно они давно уже отказались от борьбы за солнечный свет, уступив пальму первенства великану.

Давным-давно кто-то оставил у подножия дерева ось от грузовика с торчащей из нее рулевой колонкой. Шли годы, и с течением времени тополь вобрал в себя проржавевшее железо, будто бы вплавив его в кору. Теперь казалось, что ось растет из дерева, словно некий потемневший железный плод. Невероятно, но то, что терпеливое, несокрушимое дерево поглотило железо, казалось вполне естественным. Я провел пальцами по грубой коре, зная, что где-то там, за этими глубокими, словно у слона, морщинами скрывается память о крошечном побеге, которым некогда был этот исполин.

Я попытался представить, как это дерево будет смотреться на прилизанном поле для гольфа, строительство которого скоро обещали закончить. Большинство сусличьих нор исчезнет, а их обитателям останется только уйти в горы. Их мир находился на грани гибели. Впрочем, ничего уникального в этом не было.

Взять, к примеру, этот старый тополь. Когда ему будет не с кем сражаться, он зачахнет и умрет.

Я сел в пикап и отправился в местный центр ВВС Национальной гвардии. Парковку запрудили желтые школьные автобусы, на которых подвозили переброшенные к нам бригады пожарных из других штатов.

Утром почти у вершины горы я увидел вспышку света, выгнувшуюся дугой, но счел ее очередным плодом воображения.

Я зарегистрировался в будочке Бюро землепользования, после чего еле-еле втиснул свою машину за передвижным ларьком, в котором можно было получить бесплатный кофе и какой-нибудь перекус. Взял пакет чипсов и шоколадный батончик, взвалил на плечо снаряжение, поглядывая, как одна из пожарных бригад строится возле вертолетной площадки, над которой кружила тройка «черных ястребов».

Я сел прямо в траву и развязал шнурки липнувших к рукам ботинок — обувь покрывала высохшая противопожарная смесь красного цвета, в которую я вляпался, когда в предыдущий разделал фотографии для газеты. Сорвав носок, я принялся растирать ступню.

Шрамы на голени были цвета перца. Давным-давно в этом месте у меня полностью сошла кожа, когда я подцепил грибок. Наш медик Андерс назвал это тропическим дерматозом, причем самым большим, что он когда-либо видел. Как ни странно, но по тем временам это звучало очень экзотично — о таком, например, можно было поведать в письме родным. Что я и сделал, причем неоднократно. В те времена разговоры о том, как нам плохо, помогали держаться на плаву. Равно как и рассказы о дурных предчувствиях — это было еще хуже. Грибок разъел плоть до кости, икру покалывало, словно от удара током, и она постоянно немела. От ногтей на ноге ничего не осталось, пальцы сделались бесформенными.

Я поскреб под нижней челюстью, там под кожей проступал какой-то узелок, который чертовски чесался. Его заметила во время турне по Вьетнаму неугомонная жена Эрла, сказала, что у нее есть волшебное бабушкино снадобье, которое способно излечить любую сыпь, а потом добавила, что ее супруг тоже страдает от экземы. На это я ответил, что у меня нет экземы. Чтобы скрыть расчесанную шею, я надел дурацкий пестрый шейный платок, но снял его после того, как кто-то из туристов поинтересовался, не собираюсь ли я сплясать кадриль.

Верхняя часть моих армейских ботинок из старых запасов была отделана холщовой тканью. Подошва прорезиненная, а шнурки длинные — не по уставу. У меня на них пунктик. Длинными шнурками пользоваться запрещено: они могут за что-нибудь зацепиться или вспыхнуть при тушении пожара. В стародавние времена начальник службы техники безопасности Бюро землепользования житья мне не давал из-за этих шнурков. И тем не менее ботинки ни разу не загорелись. Я вообще ни разу не горел — сколько ни тушил пожаров.

Я закинул на плечи старый парусиновый армейский рюкзак. Отрегулировал и затянул лямки. Надел желтую каску, снял ее, а потом нацепил снова. Хлопнул рукой по сумочке, висевшей слева на кусочке старого ремешка от подтяжек, чтобы убедиться, на месте ли компас и, что не менее важно, таблетки от головы. С щелчком я застегнул плетеный пистолетный ремень. Скользнул по нему большим пальцем, нащупав потертость там, где когда-то висела кобура. Покрутил поясную сумку — простую, армейскую, из вполне себе горючей парусины, после чего положил ее на колени и разгладил рукой. Три металлических зажима давным-давно отвалились. На них когда-то висели запасные гранаты, а зажимы фиксировали чеки, чтобы я ими случайно не зацепился за какое-нибудь дерево, продираясь сквозь джунгли.

Достал фляжку. Проглотил таблетку. «Возможны побочные эффекты. Если почувствуете головокружение, обратитесь к вашему врачу».

Обратитесь к вашему врачу, если ослепнете, почувствуете зуд, ломоту в суставах, дурноту, тяжесть в желудке, онемение конечностей, головные боли, повышение температуры, сонливость, если вы вдруг покроетесь сыпью или огромными нарывами, заметите утрату либидо, потерю интереса к спорту или вдруг начнете ходить задом наперед.

На плечи вновь навалилась тяжесть, и, несмотря на закрытые глаза, я все равно увидел перед собой яркие вспышки, которые будто предвещали неминуемое. Нет, речь идет вовсе не о простой необъяснимой тоске. Меня захлестнула волна отравляющей душу безысходности. Я принялся ждать, когда она схлынет. Скользнул взглядом по рукаву огнеупорной рубашки и уставился на свою голую обезображенную ступню, очень надеясь, что сейчас никто не станет лезть ко мне с разговорами. Я знал, что надо чуток обождать и меня отпустит.

Впрочем, в последнее время все стало иначе, словно я своей дурацкой попыткой повеситься на кухне пробудил в себе что-то зловещее. Покусившись на свою жизнь, я словно пересек запретную черту.

Я попытался подумать о сусликах, моих крошечных друзьях. Не