Король сусликов - Гоян Николич

Подземное логово потрясало своей варварской роскошью. Чаз не соврал, суслики и вправду оказались безобразно богаты. Стены были увешаны весьма эклектической коллекцией бесценных шедевров мирового искусства. Поскольку Чаз жил неподалеку от гипермаркета, одну стену украшали сразу три жидкокристаллических телевизора с диагональю сто восемьдесят два сантиметра. Кухня была набита огромными пакетами с чипсами. Там же стояла элитная хромированная газовая плита с электрической духовкой, которой позавидовал бы любой ресторан. «Вот бы кто это увидел», — мелькнула у меня мысль.

Мое внимание привлекла одна из картин, висевшая на стене справа от резной дубовой каминной полки. На полотне была изображена обнаженная женщина с ярко-синими грудями и четырьмя скулами. Ее угловатая голова, похожая на фигурку оригами, была повернута к плечу, словно женщина собиралась оглянуться назад. Художник нарисовал оба глаза на одной стороне лица, а о бровях и вовсе забыл. Мне показалось, что женщина с картины подозрительно смотрит на меня. Ее лишенные суставов и локтей руки разной длины были вытянуты, как будто их сделали из жевательной резинки. Отчасти они напомнили французские багеты. Это изображение женщины с неестественно вывернутыми ногами меня буквально заворожило.

— Пикассо, — с гордостью произнес Чаз, небрежно махнув лапой, и пустился в объяснения занудным тоном самодовольного профессора, читающего лекцию студентам. Художник, мол, на этой картине пытался разобрать на составные части саму реальность и продемонстрировать, что на самом деле нас окружает лишь хаос, а видимый порядок вещей не более чем иллюзия. — Реальности чужда упорядоченность, — с печалью в голосе промолвил Чаз. — В этой работе художник обнажает перед нами голую правду. Жизнь — это вечная череда перемен. Эссенция наших сиюминутных порывов и чаяний…

— В армии я много раз видел, как люди синеют, — бесцеремонно перебил я его. — Мне, знаешь ли, до сих пор снится…

Чаз непонимающе уставился на меня. Он покачал головой, недовольный тем, что я прервал его монолог. Впрочем, я был практически уверен, что он озвучивал не свои мысли, а просто шпарил наизусть то, что узнал из ролика на «Ютьюбе».

— Издеваешься? — спросил Чаз, после чего показал на стену: — Смотри, какие роскошные работы Дега. Вон — Сёра, вон — Моне. Ван Гогу меня внизу, в специальном помещении с особым температурным режимом.

— Но ведь мы и так уже внизу, разве нет? — удивился я. — Ты ведь живешь под землей? Тут, даже если пойдешь наверх, все равно останешься внизу, не находишь?

— У меня тут есть и шедевры итальянских мастеров, — продолжил Чаз, пропустив мои слова мимо ушей. — Тинторетто, Бокаччино, Беллини.

— А у меня есть постер к фильму «Невеста Франкенштейна» тысяча девятьсот тридцать пятого года, — парировал я. — Не настоящий, конечно, репродукция. Там еще, знаешь, голова Бориса Карлоффа и рядом молнии бьют.

Разговор у нас получился долгим. В какой-то момент жена Чаза по имени Тинка принесла нам на подносе закуски и закатила глаза, когда ее супруг указал на огромную картину, которую он заказал после того, как объединил все сусличьи кланы горы Беллиэйк. Чаз тщеславен, как все известные деспоты, — достаточно вспомнить знаменитую картину «Коронация Наполеона» размером шесть на десять метров. Чаз был изображен на портрете в парадной форме с аксельбантами и пышными, украшенными тонкой вышивкой эполетами, очень при этом напоминая какого-то латиноамериканского диктатора.

Я потягивал коньяк из огромного бокала, который запросто сошел бы за аквариум для золотых рыбок, а Чаз втолковывал мне, что суслики крайне пренебрежительно относятся к компьютерам, но при этом их восхищают карандаши. Грызунов завораживало то, что этими деревянными палочками желтого цвета наносятся на бумагу загадочные значки, которые можно читать и понимать.

В ответ я сказал, что карандаши и бумага вышли из моды и сейчас ими мало кто пользуется. Ну разве что дети и суслики.

— Не может быть, тебя обманули, — покачал головой король сусликов.

Чаз заявил, что сама концепция приготовления пищи находится за пределами его понимания, но, несмотря на это, он смотрит канал «Кухня», руководствуясь теми же чувствами, что и люди, обожающие фильмы ужасов. Чаз признался, что, когда впервые увидел на экране, как жарят котлеты, он задался долго мучившим его вопросом, испытывает ли фарш боль в процессе готовки.

Что же касается литературы, то вкусы Чаза тоже оказались весьма занятны. У него имелась огромная коллекция аудиокниг, являющихся по большей части дамскими романами, вышедшими из-под пера Розамунды Пилчер, повествующими о душевных терзаниях и самокопании разных женщин, которые проживают в роскошных домах где-то на Кейп-Код, не платят за них ни гроша и при этом не ходят на работу.

Внезапно Чаз спросил, знаком ли я с Гекльберри Финном. Я ответил утвердительно, добавив, что мы с ним однажды вместе рыбачили на Миссури. Чаз кивнул и сообщил, что еще обожает листать альбомы с репродукциями картин. В этот момент жена Чаза принесла несколько пицц и пиво. Чаз не притронулся к еде и лишь наблюдал, с какой жадностью я набросился на ужин.

Выпив залпом бокал темного эля, я спросил:

— Слушай, а каково это — быть сусликом-волшебником?

Чаз поднес к губам одну из задних лап и задумчиво уставился на сводчатый потолок своей огромной гостиной. На кухне суетилась Тинка с беспроводными наушниками в ушах. Она слушала «Вестсайдскую историю» и подпевала песне Марии: «Я красива, шаловлива и умна…»

— Ну… — задумчиво протянул Чаз. — Ты словно пьяный, но при этом, сколько бы ни выпил, у тебя не заплетаются ни ноги, ни язык.

ГЛАВА 18

Ряды надгробий с высеченными на них скорбными надписями и цитатами из Псалтири начинались неподалеку от дерева, где я когда-то ее сфотографировал. Даты ее первого и последнего дня на этой земле были вырезаны на черном мраморе. Я положил у надгробия цветы и оттер рукой грязь на глиняном горшке.

В последнее время она часто приходит ко мне по ночам и садится на краешек кровати.

День выдался жарким и безоблачным. Бескрайнее синее небо было совершенно чистым, если не считать черного дыма от пожаров. Гас еще раз обратился ко мне с просьбой возглавить отряд молодых пожарных, и я на это ответил, что толку от меня будет как от козла молока.

Я храню фотографию дома — в верхнем ящике рабочего стола. На этой карточке она с улыбкой шлет воздушный поцелуй в камеру, не обращая внимания на туфельку, что болтается у нее на кончике ноги.

Давай, давай, вытри всю грязь, а потом сядь и прижмись щекой к холодному камню. Поцелуй ее имя сквозь разведенные пальцы, прикоснись к словам на мраморе и