Эльфийская песнь - Элейн Каннингем

Элайт вышел из освещенного круга. От неимоверного напряжения во время мистического танца его грудь бурно поднималась и опускалась. Он поднял с земли бурдюк, встряхнул его – воды оставалось совсем мало. Эльф осушил емкость и оглянулся в поисках воды.

Данила запустил руку в свою волшебную сумку и достал небольшую флягу.

– Эльфийский эликсир, – негромко сказал он и протянул флягу эльфу.

Элайт пристально взглянул на юношу. Редкий эльфийский напиток считался частью ритуалов и праздников, а теперь, после исполнения древнего танца, предложение эликсира можно было считать наградой или подношением. Все это Данила узнал от Эрилин, когда она вместе с ним совершила обряд прощания с летом, а потом объяснила суть некоторых других ритуалов, в которых эльфийский эликсир участвовал не только в качестве превосходного ликера, но и как магический напиток. Элайт кивнул и принял флягу. Несколько капель он выплеснул на землю и только потом сделал первый глоток – медленно, наслаждаясь чистейшей эссенцией летних фруктов и эльфийской магии.

– Необычный танец, эльф, – похвалила его Моргалла.

Слова дворфа разрушили мистическую атмосферу вокруг лунного эльфа. Элайт присел напротив нее и стал рассматривать, как рассматривают странное существо, неизвестно каким образом попавшее во двор.

– Как могло случиться, что ты забралась так далеко от своего клана и родного очага? – спросил он. – Твой народ вымирает, а женщин у дворфов так мало, что тебе, по-моему, следовало сидеть дома и выполнять свой долг – плодить маленьких шахтеров.

– Следи за своими словами, – тихо заметил Данила. – Эта леди не какое-нибудь племенное животное.

Моргалла подняла свои карие глаза и посмотрела на эльфа.

– Эльфы, как видно, тоже не очень-то заботятся о продолжении рода. Вокруг полно полуэльфов, и все, как я знаю, родились от эльфийских матерей и отцов человеческой расы. Хотя об эльфийских женщинах я не могу сказать ничего плохого.

Глаза Элайта зажглись гневом, опытная в любых сражениях Моргалла заметила это и усилила натиск:

– Вот и ты вроде очень хорош собой, однако вокруг тебя что-то не видно детишек.

– Должен сказать, что наш народ предпочитает держать своих детей подальше от дворфов и гоблинов, хотя бы до тех пор, пока они не научатся отличать их от других созданий.

Моргалла медленно поднялась во весь рост, и пламя костра отчетливо выделило блеск двух лезвий ее топора и полированное дерево дубинки, прикрепленной к поясу.

– Эльф, ты стараешься разозлить меня, а этого делать не стоит. У нас, проводящих много времени под землей, есть одна поговорка: будь осторожен, полагаясь на крепость гранита.

– Или ты можешь об этом пожалеть, – закончил Данила в надежде хоть немного разрядить обстановку.

Ни Моргалла, ни Элайт не обратили на него ни малейшего внимания.

– Прелестная игрушка, – кивнул Элайт, глядя на топор, но всем стало ясно, что он подразумевал не только оружие, но и его владелицу.

Моргалла прищурилась:

– Это самая прелестная игрушка, которую множество орков видели перед смертью, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Знаешь, я недавно понял, что юмор дворфов для меня недоступен, – с язвительным сарказмом ответил Элайт.

Данила предостерегающе сжал плечо разъяренной женщины:

– Заманчиво вывести эльфа из себя, я и сам не могу этого отрицать, но у меня есть другая идея – нарисуй его портрет.

Моргалла окинула эльфа долгим взглядом, а затем медленно кивнула. Сверкнув карими глазами, она потянулась за другим оружием – угольными карандашами. Девушка устроилась на бревне в нескольких шагах от Элайта и приступила к работе.

– А ты становишься дипломатом, не так ли? – неприязненно произнес Элайт. – Но, если ждешь благодарности за то, что предотвратил схватку, тебе предстоит долгое ожидание. Я не нуждаюсь в защите от простого дворфа.

Ответная улыбка Данилы содержала изрядную долю иронии.

– Моргалла далеко не обычный дворф, но мы оставим на время эту тему. О твоем боевом искусстве сложены легенды, и мне не доставит удовольствия наблюдать, как ты поднимаешь прославленный меч против такого примитивного оружия, как топор Моргаллы.

Арфист посидел еще немного, а потом подошел к Моргалле. Она молча протянула ему рисунок.

Изображение напоминало манеру древнего народа Муншаезских островов, когда круги сплетаются друг с другом таким образом, что невозможно отыскать ни начала, ни конца. Но рисунок Моргаллы не был похож ни на одну иллюстрацию виденных Даном книг. В двух взаимно пересекающихся кругах можно было различить два образа: длинную змею с эльфийскими ушами и чертами Элайта и безжизненный, поникший меч с тусклым лунным камнем в рукояти.

Арфист оторвался от рисунка и с изумлением посмотрел на автора. Опять, уже не в первый раз, Моргалла разглядела то, что не могло быть доступно ее физическому зрению. Без всяких объяснений Данила протянул рисунок Элайту. Эльф тоже не проронил ни слова, рассматривая портрет, но его лицо стало бледным, как у мертвеца.

– Как видишь, – спокойно сказал Дан, – ее искусство отточено не хуже, чем боевой топор.

– Что ты сказал? – резко спросила Моргалла, неверно поняв последние слова Арфиста. Она сняла оклеветанное, по ее мнению, оружие и протянула Дану. – Ты можешь им даже побриться, бард!

В ответ Данила погладил едва заметный рыжий пушок на ее щеке:

– И ты тоже, леди дворф, ты тоже можешь побриться.

– Хи-хи-хи, – смущенно засмеялась девушка, довольная, как и всякий юноша-человек, демонстрирующий первый пушок на щеках.

Смех подхватили и остальные члены компании, и никто, кроме Данилы, не заметил, что Элайт потихоньку покинул лагерь. Несмотря на победу в этом раунде, в серых глазах Арфиста не было и намека на торжество, только тревога.

Звезды усеяли темное небо над виллой леди Тион, и редкие ночные цветы наполнили благоуханием теплый летний вечер. В центре полностью закрытого от посторонних глаз дворика негромко журчал фонтан, укромная арка, увитая виноградными лозами, намекала на украденные поцелуи, а диван с мягкими подушками склонял к дальнейшим утехам. Ночную тишину подчеркивали певучие звуки арфы. Однако женщина, склонившаяся над струнами, совсем не испытывала склонности к романтическим удовольствиям. Ее сердцем владело лишь одно стремление к справедливости.

Внезапно ее пальцы пронзила острая боль, и Гарнет, раздраженно выругавшись, оборвала песню. С того самого момента, когда она получила из лап зеленого дракона Жаворонка, колдунья пыталась овладеть магической силой арфы. Женщина в совершенстве владела магией и могла наложить заклятие и словами, и песнями. Но эльфийский артефакт обладал собственной силой, и Гарнет пришлось изобрести новое заклинание, которое позволило бы ей объединить вместе семь сил. Пока она была в состоянии пользоваться лишь четырьмя, да и в тех не всегда была уверена. Причина таилась не в недостатке магических сил, а в ее слабой игре на арфе.