Демократы - Янко Есенский

Грнчарика прервал телефонный звонок. Масный, сидя, взял трубку. Но тут же вскочил, низко поклонился, стал нервничать.

— Президент, — испуганно зашептал он, прикрыв рукою трубку. — Слушаю, пан президент… Да… Да… Да… Сейчас… Пожалуйста… Да…

Телефонная трубка в его руке сильно дрожала, когда он клал ее на вилку аппарата. В панике с недоумением посмотрел он на Грнчарика.

— Тебя срочно требует к себе президент. Говорит, что разыскивает по всему управлению. По делу Ландика…

— Иисус Мария! — подскочил и Грнчарик, хватаясь за сердце. Поспешно собрав все бумаги в дело Ландика, он торопливо вышел в коридор, даже не попрощавшись.

Держась за сердце, он, прихрамывая, спешил по тому же коридору. Опять за ним захлопнулось по меньшей мере пять дверей, пока он вышел в коридор, ведущий к кабинету президента.

Там он увидел несколько высших чиновников краевого управления с портфелями под мышкой. Одни из них сидели, другие стояли. Просителей тоже было много. Пожилая седая дама в очках, в маленькой темной шляпке с пером, в длинной черной юбке, высоких желтых ботинках, с дорожным чемоданчиком в руках. В чемоданчике, наверно, были документы — свидетельство того, что с ней обошлись несправедливо. Она стояла склонив голову, неподвижно, как заколдованная, — словно воплощение той правды, которой она добивалась. Неподалеку от нее, опершись о стену, ждал своей очереди пожилой лысоватый господин в поношенном сером костюме, с прыщавым узким лицом и острым красным носом. В сухой жилистой руке он держал какие-то засаленные бумаги. На стульях расположились две молодые монашки — сестры милосердия в грубых голубых платьях и накрахмаленных белых косынках. Поодаль дремал в кресле тучный католический священник, подпоясанный лиловым поясом. Несколько человек слонялись по коридору, ожидая своей очереди.

Выполняя те же обязанности, что и делопроизводитель Сакулик в окружном управлении, здесь стоял на страже и поддерживал порядок «служащий» Ондрей Тобиаш — щуплый сероглазый блондин в темном мундире, но без блестящих пуговиц. Учтивый, серьезный добряк, он отличался большой строгостью. Он сознавал, сколь ответственную миссию выполняет и кто поручен его заботам. Он четко выполнял возложенные на него обязанности, был беззаветно предан своему господину, заботился о нем и ревностно охранял заведенный им порядок. Он не отклонялся от этого порядка ни на сантиметр, хотя его господин то и дело находил целые метры пробелов в его работе и вознаграждал незаслуженными упреками. Тобиаш воспринимал эти упреки как неизбежность и необходимость. Должен же кто-то быть громоотводом и в семье и на службе, говаривал он. Тобиаш не роптал, не жаловался никому, разве что жене, но это оставалось семейной тайной.

Его прозвали «Осушатко». Осушатко — промокательная бумага, вкладываемая в пресс-папье, она поглощает чернила и другие жидкие вещества. В словарях этого слова нет. Тобиаша потому прозвали «Осушатко», что именно он осушал слезы всех, кто с плачем выходил из кабинета начальника, когда не мог, а по их мнению, не хотел им помочь тот, от кого они ожидали спасения. А ведь иногда он даже «намыливал» им голову, зачем-де ходят к нему с такой «ерундой»! Чувствуя сострадание к людям, Осушатко так утешал некоторых:

— Не расстраивайтесь. Я каждое утро умываюсь дважды: раз дома, а второй — здесь. Если б я еще плакал, это было бы третьим умыванием. Не плачьте. Пан президент — добрый человек, он делает все, что может, но и он не всесилен, хотя ему дана большая власть. Прага сильнее его.

Некоторые чиновники к кличке «Осушатко» прибавляли «генеральный секретарь», так как только Тобиаш мог сказать, придет ли пан президент в управление, куда он ушел и когда возвратится, кто у него на приеме, и через сколько часов примерно подойдет твоя очередь, можно ли еще подремать в кресле или уже нет времени, и нельзя ли с помощью любезного «генерального секретаря» (скажем, за каких-нибудь две кроны, максимум за пять) попасть к президенту немного скорее.

Тобиаш остановил Грнчарика:

— Там пан председатель верховного суда.

— Но пан президент вызвал меня по телефону.

Показывая на ожидающих чиновников, Тобиаш возразил:

— Он и этих панов вызвал.

— Ну, тут насидишься, пока председатель суда расскажет все новые анекдоты!

Грнчарик поискал глазами свободный стул, но все стулья были заняты. Расхаживая взад и вперед по длинному коридору, он разглядывал фотографии на стенах. Высокие Татры, ратуша в Левоче, кошицкий кафедральный собор, Деменовская пещера, Любохня. Тут же — таблички в черных рамках с именами советников, главных советников, вице-президентов, главных комиссаров и комиссаров… Заяц… Грдличка… Неедлый… Доктор Зимак… Доктор Кияк… Краткий… Кертвийеши… Шкврнитый… Доктор Альтман…

Тут Грнчарик остановился. Альтман, его земляк, был личным секретарем президента и arbiter elegantiarum[12], то бишь законодатель мод. Он не знал и половины того, что было известно Осушатко. Да и не мог знать, ибо обычно подготовлял тексты писем, направляемых министрам, секретарям министров, депутатам, сенаторам, членам краевого управления, членам краевого представительства и другим большим и меньшим начальникам, которые интересовались какими-нибудь делами и людьми, просили за кого-нибудь, торопили с решением каких-либо дел, жаловались. Он поздравлял, выражал соболезнование, благодарил за всевозможные приглашения, извещал о согласии президента присутствовать там-то и там-то, извинялся за то, что пан президент не может присутствовать там-то и там-то ввиду срочных и неотложных дел, что он весьма сожалеет, но, хотя он бы с огромной радостью приехал, это абсолютно невозможно, и поэтому вместо себя он посылает того или иного вице-президента, правительственного советника или советника. Альтман иногда — правда, весьма редко — рассылал приглашения на обеды, чаи и ужины, которые давал президент, зовя на них «верхушку» учреждений, а также других крупных деятелей. Он составлял меню и распределял места за столом согласно занимаемому положению. Труднее всего ему приходилось в период от рождества до Нового года, когда он должен был принимать по меньшей мере триста поздравлений и отвечать на них, особенно на Новый год — тогда полагалось закупать для визитеров и поздравляющих «Кюрасао Трипльсек» и «Шартрез», коньяк и хотя бы пять бутылок шампанского. Тяжело было и 28 октября:{60} ему приходилось устраивать холодный завтрак с бутербродами, сладостями и спиртными напитками — не очень крепкими и в умеренном количестве. На этих завтраках пили корректно, сдержанно, как на дипломатических консульских приемах, изредка чокаясь после официального чехословацко-французского тоста.

В процессе разглядывания картинок и табличек Грнчарик, оправившись от первого испуга, слегка успокоился и решил заглянуть к Альтману. Тот гораздо более приятный человек, чем Масный. Масный во всем ему противоречил, а Альтман не станет возражать хотя бы из одной учтивости. Альтман, даже расходясь с собеседником во мнении, так убедительно и изящно высказывает свои взгляды, что ты сам примешь его точку зрения и не заметишь, как согласишься с мнением пана секретаря, — так умеет он привлечь на свою сторону. Недаром он arbiter elegantiarum.

Грнчарик постучал и, услышав громкое «войдите», вошел, но сразу же остановился: в комнате Альтмана на кожаном диване и в креслах сидело четверо посетителей.

— Пардон! — сказал Грнчарик и вышел, прикрыв дверь.

Секретарь вышел за ним в коридор.

— Ты ко мне? — спросил он.

— Да, хотел только взглянуть на тебя… Что это за люди?

— Депутация из голодающего района. Начальник из Грона, священник, нотар и староста. Округ получает мало карточек{61}. Они просят, чтоб пан президент нажал на министра социального обеспечения.

— Ну, извини, что я тебя побеспокоил.

— Какое беспокойство? Я рад. Зайди.

— В другой раз.

Когда Грнчарик вернулся к дверям президентского кабинета, он увидел, что число ожидающих приема увеличилось. Появились два фабриканта. Из их разговора Грнчарик понял, что моравские кирпичные заводы ввозят свою продукцию в Словакию и забивают таким образом словацкую кирпичную промышленность. Они могут продавать свой кирпич дешево, потому что получают скидку на железных дорогах. А словакам геллера не скинули с железнодорожного тарифа. Фабриканты считают необходимым обратить на это внимание президента Словакии и потребовать его вмешательства.

Старая седая дама в очках все еще стояла неподвижно, склонив голову, держа чемоданчик. Грнчарику стало жаль ее.

— Что она хочет? — спросил он у Тобиаша.

— Это вдова учителя, — ответил тот. — Пенсия у нее двести пятьдесят крон в месяц, она просит господина президента повысить ее, то есть помочь бедной вдове, и написать письмо пану министру — разъяснить, что на эту пенсию прожить невозможно. Она говорит, что идет к нему, как к отцу, чтобы высказать все обиды… Ну что ж, пусть идет…