Ангел на метле - Дарья Донцова

Я опустил глаза и обрадовался: вот и Мамзель. Прямо по курсу виднелись женские ноги, обутые в белые сапоги-ботфорты на золотых каблуках.

Внезапно меня охватил азарт. За всю свою жизнь я ни разу не дрался в трактире, с детства предпочитал решать конфликты вербально. Вам это может показаться странным, но среди моих друзей нет хулиганов, мне никогда не приходилось доказывать свою правоту при помощи «кулачных» аргументов, разве что в очень юном возрасте. Я не сохранил никаких воспоминаний о драках, а вот слова отца: «Ваня, воспитанный человек всегда сумеет найти общий язык даже с каннибалом» я никогда не забываю и старательно следую им. Но сейчас мне почему-то показалось, что это забавно – поучаствовать в розыгрыше! В школьные годы я играл в спектаклях, получал главные роли и снискал успех у местной публики. Одно время я даже грезил о профессиональной сцене, хотел пойти учиться во ВГИК или в ГИТИС. Все-таки во мне течет кровь Николетты, гены маменьки усиленно толкали меня на подмостки сцены. Но отец объяснил мне мое заблуждение.

– Актер – зависимая профессия, – сказал он. – Тебе может повезти, ты станешь популярным, а ну как не придет удача? Не найдешь своего режиссера? Имей в виду, Ваняша, творческие профессии делятся на первичные и вторичные.

– Это как? – не понял я.

Отец улыбнулся:

– Певец исполняет песню, но кто-то должен придумать слова и музыку! Следовательно: поэт и композитор первичны, а исполнитель вторичен, он всего лишь старательно озвучивает созданное другими. Писатель, драматург первичны, режиссер, актер вторичны. Понимаешь, дружочек? Лучше оказаться в стане первичных, они менее зависимы. В конце концов, всегда можно писать, складывать рукописи в ящик и чувствовать себя не понятым современниками, а вот танцевать, петь или актерствовать в стол не получится. На мой взгляд, нет ничего печальнее нереализованного лицедея. Лишенный сцены, он начнет играть в жизни.

И я, поверив отцу, отправился учиться на писателя, но я определенно обладаю талантом артиста и сейчас легко докажу это.

Глубоко вздохнув, я решительно шагнул к обладательнице белых ботфортов с золотыми каблуками.

Глава 22

Перед тем как начать импровизацию, я машинально окинул глазами стол. В двух помятых алюминиевых мисках лежал салат «Оливье» самого жуткого вида, на газетке распотрошенная вобла, полупустая бутылка из-под пива российского производства. Кружки, в которые, похоже, налита самогонка, куски черного хлеба, головка чеснока…

– Тебе чего? – спросил Жорж.

Лица актера не было видно, сизый дым закрывал физиономии и плечи присутствующих, а вот столики и ноги были хорошо различимы.

– Заткнись, – рявкнул я, – молчи, пока жив, морковка!

Не успев упомянуть корнеплод, я сообразил, что перепутал овощи, и живо поправился:

– То есть редиска!

Жорж вполне натурально ойкнул, а Мамзель визгливо заверещала:

– Вау, обожаю «Каторгу», каждый раз новый прикол!

– Сегодня это не прикол, – рявкнул я. – А ну, отвечай, с кем время проводишь?

– С Костей, – ответила Мамзель.

– Какое право ты имеешь с ним разгуливать?

– Но…

– Я возмущен!

– Простите…

– Изменщица!!!

– Я… – попыталась ответить Мамзель, очень убедительно изображая изумление.

– Офигеть! – вклинился в диалог Жорж. – Ты, ваще, кто?

И тут я вжился в роль хулигана целиком и полностью, я поймал волну, оседлал ее и понесся на гребне ударившего в голову адреналина.

– Здесь задаю вопросы я! Вывез девушку из провинции, отмыл, откормил, одел, обул, а она теперь с другими по ресторациям шляется, – прошипел я и, вспомнив о полученных от Ильи указаниях, схватил миску с салатом и вытряхнул ее на колени Мамзель, потом сцапал бутылку с самогоном и выплеснул содержимое на Жоржа.

Парочка завизжала, Жорж вскочил и ринулся на меня, я выставил вперед сжатые кулаки, попал во что-то мягкое, податливое, сильно ушиб большие пальцы и услышал звук глухого удара. Жорж мастерски разыграл падение.

В зале зашумели, присутствующие явно обрадовались драке. Мамзель засучила ботфортами и завизжала фистулой:

– Помогите, охрана!

Из тумана материализовалось двое парней в грязных лохмотьях, я слегка удивился, о секьюрити в сценарии не было ни слова, но поскольку спектакль шел без репетиций, возможны накладки, перестраиваться придется на ходу.

Я схватил стул, поднял его над головой и заревел, как разбуженный медведь:

– Прочь отсюда, смерды!

Уж и не знаю, из каких глубин памяти всплыла последняя фраза? Может, во мне ожила родовая память бояр Подушкиных?

Охранники отступили, я, испытывая нервное возбуждение, вцепился в Мамзель и стал трясти ее, как грушу, приговаривая:

– Надеюсь, теперь ты понимаешь, что наши отношения закончены!

Девица отчего-то молчала. Чем сильнее я ее тряс, тем податливее становилась она.

– Идиот, – шепнул кто-то мне в ухо, – это не она!

От неожиданности я отпустил жертву и спросил:

– Кто тут?

Ответа не последовало, Мамзель внезапно свалилась со стула на пол, я увидел ее лицо и чуть не лишился чувств.

На грязных досках лежала не певичка, возжелавшая пиара и рекламы, а абсолютно неизвестная мне бабенка лет этак сорока.

В полнейшей растерянности я присел возле лишившейся чувств дамы и только тут понял трагизм случившегося. Не хочется, конечно, признавать, но в последний год мое зрение стало терять былую остроту, а в «Каторге» стоит темень вкупе с туманом. Лиц присутствующих не разглядеть, меня ввели в заблуждение белые ботфорты, вот я и напал на ни в чем не повинных людей.

– Господи! – вырвалось из груди. – Врача! Скорей! Простите меня великодушно! Молодой человек! Спутник этой дамы, вы где?

Ответа не последовало, мужчина, сопровождавший даму, предпочел скрыться.

Я стал озираться по сторонам, и тут к месту происшествия подоспели два лакея, одетые надзирателями. Фальшивые конвойные подхватили несчастную и споро утащили ее в служебное помещение.

– Идиот, – тихо сказало «ухо», – иди левее, они там.

Я поднялся и пошел сквозь туман, сопровождаемый возгласами:

– Вау, он снова движется.

– Ой, ой, боюсь.

– Остановите его! Он всех перебьет!

– Кто это такой? Почему я его не знаю?

– И-и-и! Стра-а-ашно!

– О-о-о! Какой симпотный!

Наконец я снова заметил во мгле ботфорты, но на этот раз я решил действовать наверняка, приблизился к владелице шикарной обуви и, понизив голос, спросил:

– Ты Мамзель?

– Нет, – ответил испуганный тенорок, – ты ошибся, сладенький, меня зовут Ленечка.

– Пардон, – сказал я и поковылял дальше, мысленно проклиная модниц, щеголяющих на золотых каблуках.

К счастью, «ухо» снова подсказало:

– Бери резко вправо!

Я шарахнулся вправо и перевел дух. Слава богу, вот они, сладкая парочка: Жорж и Мамзель.

– Изменяешь мне? – заревел я белугой.

– Вовсе нет! – завопила в ответ певичка и, нарушив план, швырнула в меня бутылку с самогоном.

Жорж вскочил и вцепился мне в плечи, я начал отбиваться, Мамзель ринулась к нам. Народ в зале принялся визжать, опять прибежали официанты-надзиратели и охранники-бомжи. Последних, похоже, никто о спектакле не предупреждал, поэтому парни действовали жестко. Я, сообразив, что потасовка из постановочной стихийно перерастает в настоящую, решил ретироваться. В конце концов, у папарацци было полно времени для съемок, если он не успел нащелкать кадров, я тут ни при чем. Нужно уносить ноги, иначе я могу оказаться жертвой.

Не успел я осуществить свое решение, как что-то твердое треснуло меня в глаз, я увидел взорвавшийся сноп разноцветных искр, у меня подогнулись колени. И тут меня подхватила крепкая рука.

– Давай, давай, – шептало «ухо», – не тормози, шкандыбай по-быстрому, ща там жара начнется! Ну на хрена ты полез! Полно сосок вокруг! Сдалась тебе эта б…ь, опорка рваная! Ей сто лет завтра! Ну я тащусь!

Слова медленно проникали в мой мозг, постепенно звон в ушах и разноцветные птички, мелькавшие перед глазами, исчезли, и я сообразил: говорит не «ухо», а девушка, маленькая, даже хрупкая, которая с недюжинной силой тащит меня по узкому коридору, выкрашенному серо-синей краской. Где-то за спиной слышатся вопли, мат, звон, стук…

– Ну че, доволен? – повернулась ко мне девица, и я узнал бомжиху Раечку.

– Устроил, блин, базар, – продолжала она, – теперь подрывайся, пока не поймали! Скажи спасибо, что я тебя уволокла, а то башлять заставят! Хотя у тебя, учитывая «Бентли», небось денег лом?

– Я вовсе не богат, – отдуваясь, произнес я, – автомобиль не мой, а хозяйский!

В глазах Раечки блеснул огонек, она ухмыльнулась, потом открыла неприметную дверь и сказала:

– Вали сюда.

Я покорно последовал за своей спасительницей, Рая довела меня до «Бентли», помогла сесть за руль и велела:

– Откатывай! Ща там очнутся и тебя по всей «Каторге» искать начнут.