Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Черчилль продолжил, перефразировав слова из книги экономиста Фридриха Хайека[2240] «Дорога к рабству»:

«Друзья, должен сказать, что политика социалистов несовместима с британскими идеалами свободы.

Социализм неразрывно связан с тоталитаризмом и подобострастным почитанием государства… Взгляните, как даже сегодня они [социалисты] жаждут контроля сверху по каждому поводу, как будто это что-то приятное, а не ограничение и уродство военного времени. Они считают, что должно быть одно государство, которому все послушны в любом своем действии. Это государство будет главным работодателем, главным планировщиком, главным администратором и правителем… Социализм, по своей сути, посягательство не только на британское предпринимательство, но и на право обычных мужчин или женщин свободно дышать, чтобы грубая, неуклюжая рука тирании не зажимала им рот и нос».

Он набросился на лейбориста Герберта Моррисона с его планом «сократить парламентскую процедуру и принимать законы простым решением большинства в палате общин». Он подверг резкой критике сэра Стаффорда Криппса за то, что тот отвел парламенту роль поддакивателя в новом социалистическом государстве. А потом он подошел к той части, которую Клементина сочла чудовищной: «Я заявляю вам, из глубины своего сердца, что никакая социалистическая система не может быть создана без политической полиции… Им придется прибегнуть к организации вроде гестапо, которая поначалу, несомненно, будет действовать довольно гуманно. И она подавит в зародыше любое мнение; она пресечет растущую критику, она сконцентрирует всю власть в руках правящей партии и партийных лидеров, которые будут, словно величественные вершины, подниматься над огромной бюрократией государственных служащих, больше не слуг и не граждан»[2241].

Черчилль обличал и метал громы и молнии, уверенный, что Клементу Эттли не хватит ораторских навыков, чтобы достойно ответить. Того же мнения придерживался Эд Марроу из Cи-би-эс, который считал, что Эттли имел обыкновение говорить так, «словно объяснял неясный, незначительный отрывок в переводе с латыни». На следующий вечер после выступления Черчилля, в котором он упомянул гестапо, Эттли – которого Колвилл описывал как человека, «начисто лишенного тщеславия и самомнения», – выступил по радио и нанес Черчиллю сокрушительный удар. Черчилль поставил задачу, заявил Эттли, «показать избирателям, насколько велика разница между Уинстоном Черчиллем, великим лидером, который провел сплоченный народ через войну, и господином Черчиллем, лидером партии консерваторов… Голос, который мы слышали вчера вечером, был голосом господина Черчилля, а мнения – мнениями лорда Бивербрука». Робкий, лысеющий, порой суетливый Эттли за один вечер превратился в лидера кампании. Что касается роли Бивербрука в составлении речи премьер-министра, то, по свидетельству Колвилла, он был к ней непричастен. Бивербрук в последнее время проводил «массовый обстрел» из своих газет, но большинство его выстрелов, как считал Колвилл, «не попадали в цель». Черчилль, пытаясь выставить Эттли страшилищем, тоже не попал в цель, зато Эттли, выставляя таковыми Бивербрука и Черчилля, попал[2242].

Бивер упорно, громко и неуклюже демонстрировал преданность Черчиллю на страницах своей Express, но Бивербрук никогда по-настоящему не понимал англичан и, что более важно, англичанок. Зато их понимал таблоид Daily Mirror, самая продаваемая газета в Британии. Единственная крупная газета, которую не контролировали Камроуз, Бивербрук и Брекен, Mirror обратилась к женам солдат, призывая британских женщин накануне выборов: «Голосуйте за них!» [солдат], которые «в течение пяти долгих лет… от Берлина до Бирмы… воевали и продолжают воевать за ВАС… Вы знаете, какой путь они выберут. Голосуйте за них!» Даже верные сторонники Черчилля начали в нем сомневаться; Вита Сэквилл-Уэст написала мужу Гарольду Николсону: «Ты знаешь, что мое восхищение Черчиллем граничит с поклонением, но я очень расстроена его неудачными предвыборными выступлениями по радио… Если бы я была оппортунисткой, они бы перетянули меня на свою сторону». Друг Николсона, литературный критик Рэймонд Мортимер, написал Николсону короткую записку: «Я думаю, что Черчилль больше, чем кто-либо другой, несет ответственность за низкую ложь на этих выборах. О чем он думал, когда сказал о гестапо господина Эттли»[2243].

Согласно опросу Гэллапа, «положительный рейтинг» Черчилля превышал 90 процентов после Эль-Аламейна, но ненадолго падал в январе 1944 года во время его реабилитации в Марракеше и его рождественской поездки в Грецию в 1944 году. После дня победы рейтинг снизился до 80 процентов, казалось, сущий пустяк, поскольку он был самым популярным лидером в современной истории, спасителем Англии. Но новомодные расчеты Гэллапа были неточными. На вопрос, производит ли Черчилль «в целом» приятное впечатление, англичане вежливо отвечали «да». В ходе предвыборной кампании Черчилль разъезжал по стране на своем личном поезде и в открытом автомобиле, произносил десятки речей, выступал по радио и, написал Иден, был глубоко тронут тем, как на протяжении всего пути его приветствовали толпы благожелательно настроенных людей, скандировавших: «Уинстон, Уинстон». Однако, позже написал Иден, «он [Черчилль] не мог не почувствовать, что в их приветствиях было что-то от прощания. Иначе он не был бы Уинстоном Черчиллем»[2244].

Колвилл, который не ждал ничего хорошего от предстоящих выборов, написал в дневнике: «Без личного авторитета Уинстона у тори не будет ни единого шанса. Но даже с ним я не уверен в успехе, хотя почти все их лидеры считают, что получат большинство мест». Так и было: Черчилль, Иден и Бивербрук предполагали, что в палате общин они получат большинство, займут восемьдесят, а может, и сто мест. Даже Эттли считал, что победят консерваторы. Он признался Колвиллу, что «при удачном стечении обстоятельств мы можем рассчитывать, что численный перевес консерваторов составит всего сорок мест». Многое зависело от голосов 4 миллионов солдат, почти 20 процентов всех избирателей. За завтраком Черчилль спросил генерала Билли Слима, героя Бирмы, за кого, по его мнению, отдадут голоса солдаты. Слим ответил: «90 процентов за лейбористов». Черчилль крякнул. «А что остальные десять?» – «Они вообще не будут голосовать», – ответил Слим[2245].

3 июля Черчилль произнес свою последнюю предвыборную речь в Восточном Лондоне, на стадионе Уолтемстоу, где проходили собачьи бега. После того как оркестр разогрел 20-тысячную толпу, сыграв Deep in the Heart of Texas («Глубоко в сердце Техаса») и Umbrella Man («Человек с зонтом»), Черчилль в сопровождении Клементины вышел на сцену под оглушительные аплодисменты. Не успел он начать говорить, как несколько сотен лейбористских буянов, рассредоточенных по всему стадиону, начали скандировать: «Хотим Эттли!» Они перекрикивали Черчилля. Когда он попытался вовлечь их в разговор о свободе слова – «В нашей свободной стране…» – они начали громко шикать. «Это не партийный вопрос, – сказал Черчилль. – Я хочу поздравить Лондон… с выдающимся вкладом в победу… Это вы тоже будете освистывать?» Затем он обрушился на социалистов и их «абсурдные утопии», заявив, что следует «улучшить человеческие сердца и человеческие головы, прежде чем мы сможем достигнуть замечательной утопии, которую рисуют мечтатели-социалисты. А где группа недовольных, почему я не слышу шиканья? С этого момента я буду называть их шикающей партией. Все умеют хорошо шикать». Некоторые в толпе засвистели. Он закончил прогнозом о результатах выборов: «Я полностью прощаю недовольных. Вот что я скажу им напоследок: их ждет взбучка, какой их партия не знала с момента своего возникновения»[2246].