Логово зверя. Исход зверя. Укрощение зверя - Василий Головачев

Попытались отвлечь монстра и Георгий с Пашиным, метнув в дракона клинки бледного света. Их атака оказалась более удачливой и результативной, нежели стрельба товарищей. Дракон, получивший пробоины в черной бугристой броне шкуры, взвыл, дернулся, оглядываясь на обидчиков.

Илья поднял уморь, чтобы направить разряд в морду чудовища, но вдруг побледнел и без сил опустился на разорванную трещинами почву. Он израсходовал практически все запасы энергии.

Владислава бросилась к нему, прижала голову к груди.

– Илюша, милый, не умирай!

Дракон раскрыл пасть средней головы, собираясь метнуть язык пламени, но Георгий опередил его, метнув флягу с ниргуной, вложив в бросок всю свою незаурядную силу.

Сверкнув сине-фиолетовым огоньком, фляга влетела в пасть средней головы зверяи взорвалась!

Дракон потерял обе челюсти, с хриплым воплем взвился вверх, ошеломленно затряс двумя оставшимися головами.

Сокол, израненный, потерявший почти все оперение, погасший, но несломленный, опомнился, снова ринулся на врага, сумев потеснить его к границе острова, за которой начиналась стихия алого огня и света. Но дракон быстро пришел в себя и ударом хвоста выбросил сокола в алую пропасть. Обернулся, разевая две пасти, словно улыбаясь в предвкушении расправы с пришельцами из мира Яви, существами из плоти и крови, и медленно пополз к ним, гримасничая, дергая зазубренным хвостом.

Десантники попятились, сжимая в руках ножи.

– Похоже, кранты, парни! – криво улыбнулся Ратников.

Георгий оглянулся на Данилу, торопливо раскладывающего на плоском бугре дощечки рун. Максим стоял рядом с глазами в пол-лица, находясь в ступоре.

– Что там у вас?!

– Заканчиваю! – отозвался Данила.

– Максим, пой!

Певец отрешенно посмотрел на Витязя, пошевелил губами, но ничего не сказал. По-видимому, он перешел грань эмоционального насыщения и с трудом понимал, где находится.

– Есть! – воскликнул Ломов-младший, укладывая в центр креста-Володаря последнюю дощечку.

Над крестом тихо встал столб призрачного серебристого сияния.

Дракон на мгновение замер, потом с громоподобным рыком бросился вперед.

– Максим!

Бусов посмотрел на стремительно мчавшегося к ним через озеро зверя, сделался белым как бумага, шевельнул губами, по-прежнему находясь в странном оцепенении.

– Максим, милый! – подскочила к нему Владислава, схватила за руку, погладила по щеке. – Пой! Ты сможешь! Иначе мы погибнем!

Певец вздрогнул, открыл рот, заторможенно глядя на приближавшееся исчадие ада.

Владислава развернула его к себе, взмолилась:

– Смотри на меня! Пой!

Максим сглотнул, снова открыл рот и снова не издал ни звука.

Валерия, не выдержав, спрятала голову на груди Антона.

Ратников вдруг бросился навстречу монстру с криком:

– Врешь, не пройдешь!

Дракон домчался до него, наступил передней лапой… точнее, хотел наступить и наверняка раздавил бы как букашку, но в последний миг рядом с островом возникла дымящаяся белая фигура, и огромная рука выхватила полковника прямо из-под лапы зверя. Дракон затормозил, упираясь передними лапами в берег озера, проделал в нем две рваные борозды.

– Светогор! – ахнул Влад.

Дракон выдохнул два клуба пламени.

Великан в дымящейся одежде – складывалось впечатление, что он стоит в море по колено, рядом с островом – небрежно отмахнулся мечом, и два огненных шара с гулом унеслись в багровый «космос».

Ратников трепыхнулся в его руке, и Светогор опустил полковника на берег озера.

Из-за кромки острова вынырнул помятый, израненный сокол. Глаза птицы горели янтарным огнем, и в них не было страха. Легенды, созданные сказителями Яви, точно отражали сутьФиниста – возрождаться из пепла и укреплять тем самым души людей.

Дракон качнулся было к нему, разевая пасти, но Светогор ловко подхватил огненноперую птицу, погрозил пальцем черной твари.

– Птичку нашу попрошу не обижать.

– Это нечестно, – сварливым тоном заговорила вдруг левая голова дракона вполне человеческим языком. – Ты не имеешь права, старик!

– Не имею, не имею, – согласился великан. – Да время мое пришло. Зови своего хозяина.

Обе морды зверя– Илья вдруг узнал в них изображение Лика Беса на Вратах Морока – с сомнением посмотрели на грозного противника и ухмыльнулись. Именно так можно было объяснить эту гримасу.

– Ты белены объелся, старик? Да если я позову Господина…

– Зови, зови, черная душа, пусть гости поговорят с ним. От него не убудет. Они ведь не воевать пришли на самом деле, а только высказать просьбу. Али мы забыли о законах гостеприимства?

Дракон чисто человеческим движением почесал лапой гребень на одной из голов, разинул пасти.

– Ну, смотри, старик. Ты зашел слишком далеко, даром тебе это не пройдет.

Светогор нахмурил седые брови, шевельнул мечом.

– Мне повторить?

Дракон оскалился, посмотрел на отряд, собравшийся дорого продать свои жизни, покачал головами и начал трансформироваться, течь, всасываться в серо-серебряную почву.

Исчез!

Светогор выпустил сокола.

– Лети, воин, ты еще понадобишься Правде.

Финист засиял ярче, взмыл вверх, сделал круг над островом, заклекотал и со свистом унесся в багровый сумрак.

– Пора вызывать светлого, – прогрохотал великан. – Против черногоя слаб.

Все посмотрели на Данилу, стоящего у Володаря, над которым все еще сиял столбик прозрачного золотистого света, потом на Максима.

– Пой! – прошептала Владислава, отступая.

Максим сглотнул, шевельнулся, оживая. В глазах его мелькнула искра понимания.

– Что… петь?

– Чему тебя учил Иннокентий? – напомнил Антон.

Максим закусил губу, порозовел, глянул на Георгия, державшегося только на воле, хотя никто этого не видел, кроме, может быть, Ильи, также отдавшего борьбе с монстром все силы.

– Пой, внучек, – пророкотал Светогор.

Максим сжал кулаки, выпрямился, ушел взглядом в себя, сосредоточился на внутреннем переживании.

Через несколько мгновений над островом зазвучал дивной красоты голос, заставивший слушателей замереть, ощутить сладостную дрожь, боль и радость одновременно.

Этот голос будил воспоминания детства, воскрешал самые лучшие, счастливые и радостные моменты жизни, обещал удивительные переживания, воздаяние всем по справедливости, звал в будущее. От этого звучного бархатного баритона, полного внутренней силы и тепла, хотелось плакать и смеяться одновременно. От него задрожал остров, а по озеру побежали волны, складываясь в красивую интерференционную картину.