Логово зверя. Исход зверя. Укрощение зверя - Василий Головачев

Руна вдруг вспыхнула на мгновение, пустив веер призрачных лучиков. Данила вздрогнул. Какая-то серая струйка вырвалась у него изо рта, метнулась прочь.

Лицо парня побледнело. Он посмотрел на внимательно разглядывающих его мужчин и притихших женщин. В глазах рунописца протаяла горестно-виноватая тень. Губы задрожали.

– Простите… меня…

– Все в порядке, – ожил Антон. – Молодец, Ломов, не подкачал. Ну, а ты что ж, голосистый наш?

Максим скривил губы, собираясь ответить ругательством, но сдержался. Открыл рот, закрыл. Покраснел. Он не знал, что нужно делать, да и морок, сидевший внутри, мешал думать.

– Спой! – тихо сказал Данила.

Максим сглотнул, борясь с желанием послать приятеля куда подальше, однако все же справился с собой, вспомнил уроки Иннокентия.

Первый взятый им «аккорд» оказался неуверенным и слабым. Максим снова покраснел, бросил взгляд на слушателей, но никто из них не улыбался ехидно и не сделал ни одного презрительного жеста. Все стояли и внимательно слушали. Тогда певец сосредоточился на внутреннем «обретении веры», как учил волхв, прижал ладони к вискам и запел.

Дивной красоты баритон взлетел над холмами и мертвым морем Нави, породив множество звонких отголосков.

– М-рр-а-а-к с-ги-и-и-нь!..

И не успел затихнуть последний зов эха, как из головы Бусова вырвалась серая спиралька и с визгом умчалась прочь, растаяла в воздухе.

Максим пошатнулся, бледнея, и, наверное, упал бы, но Данила подскочил к нему и поддержал под локоть.

– Блин! – сказал Антон, облизнув губы, покачал головой. – Ну и голосище! Аж до нутра пробрало! Что скажете, Витязь? Он избавился от этого дерьма в голове?

Георгий приблизился к певцу, заглянул ему в глаза.

Максим криво улыбнулся:

– Моя голова со мной не дружит.

– Уже дружит, – усмехнулся в ответ Георгий. – Как самочувствие?

– Словно у меня вырезали что-то. – Максим ткнул пальцем в грудь и в голову. – Здесь и здесь…

– Мороки оставляют следы, изменяющие мироощущение. Иногда человек незаметно для самого себя перерождается, поэтому с этими следами надо бороться еще долго.

– А чем это ты изгонял из нас бесов? – полюбопытствовал Антон. – Похоже на пламя зажигалки.

– Это перо Финиста.

– Перо? Не может быть!

– Благодарю, поручик, – подал Илья руку Георгию. – Ты вовремя вмешался. К стыду своему, я не смог воспротивиться своему мороку. Не знаю, чем бы все закончилось.

– Это было страшно! – передернула плечами бледная Владислава, беря мужа под руку.

Валерия подошла к мужу, неожиданно робко обняла его.

Антон погладил ее по волосам, ошеломленный признанием Георгия, что тот изгнал мороков «пером Финиста», проворчал:

– Нет смысла об этом вспоминать. Все кончилось хорошо. Пора подумать о переправе.

– Да, ладья Харона не помешала бы, – кивнула Валерия с бледной улыбкой. – Терентия надо на чем-то везти.

Все оглянулись на Ратникова.

– Черт, мы же совсем забыли про полковника! – Антон быстрым шагом направился к раненому. – Что-то он не шевелится!

Илья бросился вслед за другом к Ратникову, нагнулся и увидел широко раскрытые глаза Терентия, устремленные в небо.

Ратников был мертв!

Глава 33

Корабль духа

Известие о смерти верного товарища поразило ходоков как гром среди ясного неба, заставив их испытать отчаяние и страх. Но длилось это замешательство недолго. Георгий принялся командовать отрядом, и люди оживились.

– Мы можем спасти его, – заявил Витязь, осмотрев Ратникова. – Он умер недавно, и душа еще не покинула тело. Станьте в круг. Представьте, что он оживает, встает, улыбается, ну, и так далее. Подпитайте его мысленно.

– И все? – спросил Антон.

– Все! – отрезал Георгий.

Люди повиновались.

Георгий кивком позвал Влада, и они раздели Ратникова до пояса, положили поудобнее. Стало видно, что вокруг зарубцевавшейся раны на груди полковника разлилась фиолетовая чернота с красными и зеленоватыми разводами. Морок, проникший в тело полковника, не смог завладеть его душой, но смог остановить сердце.

Георгий достал флягу фиолетово-синего стекла с двумя горлышками, отвинтил колпачок и пролил на грудь Терентия струйку жидкого голубоватого пламени. Струйка зашипела, пробила дырку в рубце раны, всосалась в кожу. Тело Ратникова конвульсивно содрогнулось.

Собравшиеся вокруг десантники вздрогнули.

Влад положил руки на грудь Ратникова, соединив пальцы кольцом вокруг раны.

Георгий достал уморь, затем «язычок пламени», действительно оказавшийся светящимся, переливающимся всеми цветами радуги птичьим пером.

Люди затаили дыхание.

– Максим, пой! – скомандовал Георгий.

– Что петь?! – растерялся Бусов.

– Вспомни «розовый шум», октаву «ми».

Максим открыл рот, закрыл, не издав ни звука. Просипел, бледнея:

– Горло… перехватило!

– Соберись! – сжал его локоть Антон.

Максим закашлялся, сделался багровым, на лбу его выступили капли пота.

– Ты сможешь, Максим! – убежденно прошептала Владислава. – Давай!

Бусов сжал кулаки так, что ногти впились в ладонь, закрыл глаза.

Сначала тихо, потом громче из уст его полилась-потекла странная песня без слов, гортанная, зудящая, вибрирующая в диапазоне лада «ми».

И у слушателей вдруг прояснились головы, заблестели глаза, дыхание перехватило, в сердцах родилось радостное томление, ожидание чуда и счастья.

Георгий взмахнул уморем, вонзая в голову Ратникова клинок бледного лунного сияния. Тело полковника выгнулось дугой! Из головы с визгом вылетела серая струя, крутанулась змеей туда-сюда и умчалась в небо.

Ратников застонал.

Вскрикнули женщины.

Влад отнял руки, сел, буквально позеленевший от потери энергии.

Георгий провел пером по груди Терентия, по лбу, по щекам, спрятал в карман, похлопал раненого по плечу.

– Вставай, друже, пора в путь.

Ратников, бесцельно шаривший вокруг себя руками, поднял голову. Глаза его наполнились жизнью.

– Где я?

– На том свете, – серьезно ответил Витязь.

Антон засмеялся с облегчением.

– Эт точно! Мы все на том свете, полковник. Но – живые!

Ратникову дружно помогли встать, Илья коротко пересказал ему последние события, упустив подробности всеобщей драки, случившейся в результате помрачения рассудка, а также о сеансе оживления полковника, и повеселевший отряд собрался на краю плато, глядя вниз, на каменистый, усеянный крупной галькой берег.