Искупление - Олег Рой

Сияющая улыбкой Таня обернулась к нему и шутливо раскланялась. Выглядело это, учитывая ее облик, весьма комично, и Стас не удержался от смеха, но девочка нисколько не обиделась. Таня видела, что он оценил ее игру, и ей это было очень приятно.

– Замечательно! – совершенно искренне произнес он. – Где ты так хорошо научилась играть?

– В музыкальной школе, – отвечала довольная Таня. – Я с четырех лет там училась. У меня, кстати, абсолютный слух. И учителя меня очень хвалили. Тебе правда понравилось?

– Да, очень, – Стас ничуть не кривил душой. – Скажи, пожалуйста, а что такое ты играла?

– Эту музыку написал мой педагог, он учится на композиторском отделении в консерватории. Он ее назвал, как пьесу Шекспира, «Сон в летнюю ночь». Я так люблю эту мелодию… Правда, она очень красивая?

– Да, – согласился Стас. – Хорошая музыка, и ты прекрасно ее играла. У тебя действительно талант! Поверь, я знаю, что говорю, я в этом разбираюсь. Еще немного поучиться – и ты могла бы выступать перед публикой, побеждать в конкурсах…

– Как бы не так! – тут же погрустнела девочка. – У моих родителей никогда не хватило бы денег на это…

– Денег? – Стас действительно не понял, что она говорит. – А при чем тут деньги?

Таня искоса взглянула на него:

– Ты что, с Луны свалился? Даже за то, чтобы просто принять участие в конкурсе, нужно заплатить. А уж призовые места и вовсе все раскупаются…

– Но, наверное, не всегда же так? – не слишком уверенно возразил Стас. – На Западе, я точно знаю, все бывает по-другому.

– На Западе – может быть, а у нас только так. Побеждают на конкурсах дети или любовницы богатых людей, сплошные бездарности, а потом, выступая на сцене, только делают вид «под фанеру», что играют и поют – потому что ничего не умеют, – уперлась девочка.

Таня опять заговорила «по-взрослому». Оставалось только гадать – наслушалась ли она разговоров старших или жизненные невзгоды и испытания заставили ее так повзрослеть и набраться горького опыта. Скорее всего – и то и другое.

– Поверь мне, Таня, и в России дело обстоит иначе, – попытался возражать Стас. – Помнишь, я рассказывал тебе про свою девушку, Олесю, будущую певицу? Она неплохо поет и могла бы выступать без всякой «фанеры»…

– А могла бы она сама стать певицей? Без твоих денег?

Таня в упор посмотрела на Стаса, и он не выдержал ее взгляда, отвел глаза.

– Нет, – честно признался он. – Без моей помощи ей ни за что не пробиться.

– Вот о том я и говорю, – хмыкнула девочка. И снова резко, как ей было свойственно, переключилась на другую тему.

– А хочешь послушать, как звучат неисправные клавиши? – совсем по-детски, с озорным огоньком в глазах спросила она.

– Ну, давай, – не без опаски согласился Стас.

Таня ударила по клавишам, и ему тут же захотелось заткнуть уши. Это действительно впечатляло. Грохот и скрежет, похожий на горный обвал, напомнил атональную музыку Кшиштофа Пендерецкого, его «Стабат матэр».

– Хватит, прошу тебя! – взмолился вскоре Стас. – А то у меня голова не выдержит и лопнет!

Таня засмеялась и убрала руки с клавиш. Потом снова дотронулась до них – но уже в той части, которая не угрожала барабанным перепонкам. Она заиграла вальс Грибоедова – милую и приятную мелодию, знакомую каждому ученику музыкальной школы. Знал ее, разумеется, и Стас. Он подошел поближе и здоровой правой рукой стал подыгрывать девочке. Таня взглянула на него, и ее лицо так и осветилось улыбкой. Впервые за все это время Стас заметил, насколько Таня, оказывается, миловидна. Даже несмотря на эти ужасные шапки. Вырастет – будет настоящей красавицей.

И долго еще, пока совсем не озябли, мужчина и девочка так и играли в три руки – в развалинах особняка, в продуваемом всеми ветрами мезонине. Они были уверены, что их никто не слышит, и, конечно, даже не подозревали, что дом и его друг, старый вяз, затаив дыхание, наслаждаются их музыкой. Давненько не слышали они ничего подобного…

Еще долго Стас и Таня находились под впечатлением волшебства, пережитого в мезонине. Когда они наконец спустились вниз, Таня немного отогрелась в комнате и сбегала в магазин, чтобы принести еды – купила четыре сосиски в тесте. Девочка догадалась завернуть их в такой плотный слой газеты, что доставила обед еще даже теплым. И съедены эти сосиски оказались быстрее, чем успели остыть.

А после еды Таня и Стас сидели в комнате, с нетерпением ожидали наступления вечера, когда можно будет затопить камин, и коротали время за беседой. Девочка рассказывала свою историю – трагичную и настолько нелепую, что сознание Стаса просто отказывалось поверить в то, что подобное может произойти на самом деле. Не в фильме, не в романе, а в современной жизни, прямо в центре Москвы.

Семья Кузнецовых была одной из тех интеллигентных московских семей, которые, как ни удивительно, до сих пор еще сохранились в столице. Только теперь это редкий, можно сказать, вымирающий вид. Выселенные из старого центра, с Арбата и Покровских ворот, Сретенки и Якиманки, Таганки и Никитской, они так и не сумели прижиться в окраинных районах-новостройках, поникли и потускнели, поглощенные безликой толпой людей, считающих себя москвичами, но не чувствующих, не понимающих и не знающих свой город… Во всяком случае, именно так относились к новым столичным жителям полуразваленный особняк и большой вяз, которые очень любили обсудить между собой эту тему, повспоминать ушедших людей и поосуждать нынешних. Что греха таить, не любили старики современное поколение москвичей. А вот Танина семья им, безусловно, очень бы понравилась – если б только когда-нибудь довелось познакомиться. Но не довелось. И, увы, уже никогда не доведется.

Еще каких-то полтора-два года назад Кузнецовых было четверо. Бабушка заведовала библиотекой в исследовательском институте, мама и папа были в том же институте научными сотрудниками и, кроме того, подрабатывали чтением лекций, написанием популярных статей и редактированием книг, потому что на зарплату ученого, пусть даже кандидата наук, в наши дни не то что прожить – концы с концами нелегко свести. Так что семья Тани была совсем не богатой – зато счастливой и дружной. И девочка понимала это с первых дней жизни. Пусть у них не было машины и дачи, они не ездили отдыхать за границу и не носили фирменной одежды, пусть шоколадные конфеты и копченая колбаса покупались только по праздникам, а старенький компьютер один служил всей семье и не «тянул» многих красочных современных игр. Зато в доме имелось старинное пианино, звучанием которого восхищались даже опытные настройщики. Зато стеллажи, подпиравшие высокие потолки во всех комнатах, включая прихожую, были битком набиты чудесными книгами. Зато почти каждые выходные мама, папа и Таня всей семьей отправлялись за город – зимой с лыжами, а летом на купание и пикники. У Кузнецовых было много друзей и знакомых, все, как на подбор, замечательные и интереснейшие люди, и оттого в их доме всегда было шумно и весело, кипели горячие споры, звучала хорошая музыка, и пахло вкуснейшими пирожками, печь которые Танина бабушка была большой мастерицей…

Жили Кузнецовы почти в самом центре, недалеко от живописного пруда, который по старой московской привычке до сих пор именовался не одним прудом, а «прудами». Их дом, небольшой и некрасивый, постройки еще двадцатых годов прошлого века, давно уже обветшал, и потому жильцы с тревогой ожидали, как сложится их дальнейшая судьба. Разговоры о том, что дом вот-вот будут сносить, начались еще до рождения Тани – но она уже успела появиться на свет и даже подрасти, а дом все стоял. Но все-таки гром грянул. Почти два года назад, позапрошлой весной, жильцам объявили, что их дом выкупает крупная строительная компания. Разумеется, заинтересовал бизнесменов не сам дом, который не было смысла реставрировать, никакой ценности, ни материальной, ни культурной он собой не представлял, а земля, где он находился. Дом планировалось снести, а на его месте построить новое современное здание. Дело оставалось за малым – освободить дом, расселив жильцов.

Взамен обжитых семейных гнезд строительная фирма предложила им вполне приличные квартиры в Южном Бутове. И многие согласились на такой вариант, так как сочли, что лучше жить в современном муравейнике на «экологически чистой» окраине и добираться до метро на маршрутке, чем оставаться в ветхом здании в загазованном центре. Но нашлись и такие жильцы, кто наотрез отказался переезжать, для кого расставание с видом из окна на старый московский пруд было невыносимо. В их числе оказались и Кузнецовы, обитатели девятой квартиры, а также их соседи из десятой, Медынцевы, молодожены с маленьким сыном. И те, и другие никак не хотели покидать район, в котором родились и выросли, где жили когда-то их родители, бабушки и дедушки, а до них – прабабушки и прадедушки. Люди вросли здесь корнями, они знали и могли рассказать историю не то что каждого строения – каждого дерева и камня в округе. Это был их воздух, их жизнь, их единственно возможная форма существования. Переезд на окраину обернулся бы для них настоящей драмой, они зачахли бы там, как чахнет растение, пересаженное в непривычную, чуждую ему почву.