Радио Мартын - Филипп Викторович Дзядко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закажи себе свою печень
Будем крутиться на этой карусели у маленького бара
Ты в костюме чижа, я в костюме ежа
Ты в штанах без ножа
Мы здесь уже не будем пить
Нам не нальет слепой Степан
Твой стакан пустой, а ведь я твой стакан
Вот уже трещина пошла через всего меня
– маленькая неядовитая змея
Снимай костюм ежа,
сниму костюм ужа,
не стоит блевать с Карусели,
когда нет штанов у ножа
Мы выйдем с тобой на воздух
И воздух обнимет опрокинет любя
Тогда и ты опрокинешь меня,
И я одна пустая трещина, исчезнувшая змея
И вот гляди, гляди, гляди,
ты и правда теперь совсем один,
только через улицу сам не беги,
Только через улицу сам не беги.
Сжавшись в кулек, я вышел покурить. Спускаясь по лестнице, увидел Меркуцио, похоже уже давно сбежавшего с чтения. Он сидел рядом с женщиной-полицейской в небольшой будке при входе в музей.
Она была красива. Ее звали Люся. Ей очень шла форма. У нее были длинные черные волосы. Ямочки у губ. Она картавила.
Вокруг нее стояли телефоны, какие-то книги, я назвал их про себя амбарными, косметичка.
– Чем докажете, что замужем, – спрашивал ее Меркуцио.
– Вот, смотрите, обручальное кольцо.
– И вы работаете в музее ночью?
– Да, раз в три дня.
– И что муж об этом?
– Об этом что?
– О том, что вы проводите ночи в каком-то музее с бородатым Брюсовым?
– Это я полицейская, а вы меня допрашиваете.
– Мне интересно, как вы живете. Вы Брюсова знаете?
– Нет, у меня времени нет, к сожалению.
– О прикрой мои бледные ноги. Уверены, что хотите охранять дом такого поэта?
– Я здесь недавно.
– А кем работает ваш муж?
– Транспорт. В транспортной компании.
– Кем?
– Перевозчиком. Он перевозчик.
– Крепкий?
– Что?
– Крепкий мужик?
– Большой, да.
– Ясно. Ладно тогда. Вы его любите?
– Люблю.
– Значит, с нами, я так понял, вы не поедете. А то нам нужно молодому человеку жену найти, – он посмотрел на меня.
Она засмеялась.
– Не поеду.
– А такие стихи знаете? Про нас с вашим мужем.
Он стал читать, иногда проборматывая слова:
– Все какие-то странники.
Какие-то Люся, Боб и Большой Медведь.
Их вигвам разбит посреди страны и ее
гарнизонной скуки.
Где-нибудь на закате.
Что-нибудь в ноябре.
Это игра просто, понимаете, просто игра:
Вышли та-та-та, высыпали, забили тревогу…
Но при всем при том не государственный гимн,
не надо к этому так относиться.
Все проходит, как мимо проходят чужие фары.
Здесь он вскочил и почти прокричал следующие строки:
– Остаются та-та, иностранные этикетки.
Много фокусов и подлейших штук.
Много зла и чего угодно.
И чего угодно.
Ничего не знаем наверняка.
Знаете?
– Здорово, красиво. Люся, Боб, Большой Медведь.
– Это как мы с вами втроем.
– А это тоже Брюсов?
– Нет, один агент иностранной разведки. Не поедете с нами выпивать, играть? Хотите посмотреть, как мы ушами автомобили двигаем?
– Не могу, к сожалению.
– А мы поедем.
– Жаль, правда, – сказала она.
Я ей поверил.
– Поехали, – кивнул Меркуцио мне.
Мы вышли на улицу, было очень темно. Я опять пожаловался на то, что меня мутит.
– Знаешь теорию трех стадий?
– Что?
– Сперва болит башка, крутит живот, эта вся дрянь. Харчо, пиво, все понятно. Потом самое мерзкое – моральная боль. Фидбэки и флешбэки. Для этого нет лекарства, диалоги с дементорами. Отходняки. Многие из-за этого пить бросают. Если переживешь, то за этим начинается главное.
– Что?
– Третья стадия похмелья. Когда тебе не больно. Ты уже со всем смирился, согласился с тем, какой ты есть, тебе не стыдно и не страшно, начинаешь растворяться в том, что вокруг, ты пепел и труха, ноль без палочки. Не боишься смерти. Тогда снова начинаешь выпивать. Ты часть огромного всего, где все связано, входишь в любые поля и все чувствуешь, ничего не зная. Но это быстро проходит. Ты начинаешь приручать действительность. Или она тебя. Просто думать о чем-то, что тебе нужно, и оно случается.
– Это как?
– Понятия не имею как. Но из-за этого открытия и пью. Твой единственный план в жизни – добиться третьей стадии, как можно меньше всего разрушив на первых двух.
– А что происходит-то?
– С тобой случаются те вещи, которые тебе нужны. Так, как ты сам бы не мог их достичь никаким хитроумным планом, – просто ложишься на воздух. Знаешь, как было когда-то в Тбилиси. Вот это чудо – постоянный Тбилиси. Только это длится недолго.
– И ты сразу все можешь?
– Не ты, а что-то другое, но можешь.
– А потом что?
– Снова пьешь.
Докурили. Помолчали.
– В воскресенье приходи в «Пропилеи», – сказал он, будто я и так не ходил туда почти каждый день. – Не опаздывай. Нужен будет твой аккордеон. И это не эвфемизм.
Помолчали.
– Может быть, с кем-то познакомлю. Брось невидящий взгляд, черт, вертится, не помнишь, как дальше? «Брось невидящий взгляд, / рыцарь, на жизнь и смерть / и езжай наугад / дальше».
– С кем?
– Что с кем? С кем хочешь!
– С кем познакомишь?
– Да-да. И еще: накануне сделай это, как ты это называешь, скомпрометируй сад, внутренний двор.
– Скоммутируй?
– Да, мутируй. Настрой под себя. Мы будем гулять в саду, – бросил уже на ходу Меркуцио, сел на переднее сидение к Пыху и исчез в «Летел и таял».
3.32
Открыть глаза. Порция капель в ухо. Аппаратик в ухо. К игле. «Никогда не забывай про аппаратик и иглу – иначе черная дыра», – говорил дедушка. Каждый день, годами выученные движения. Затем продолжение ритуала: «Привет, Тамара, привет, заяц, вот тебе вода, заяц, спасибо, Тамара». Пирог с зеленой начинкой, ложка супа, поспать минут двадцать, подъем. Радиоточка передает последние новости «России всегда». Слушаю, узнаю голоса бывших коллег. Иногда они делают специальные фишки: кроме новости дают «авторский комментарий». Это нововведение Кристины Вазгеновны – «живинка».
«Власти города в Калининградской области демонтировали скамейки, чтобы люди не отдыхали на них. А в школе Новочебоксарска сняли двери в туалетах для прозрачности действий. Так держать!
