Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне - Белтон Купер

— Ты ему, наверное, просто на мозоль наступил, — ответил я. — Если с ним познакомиться поближе, он неплохой парень.

— Еще посмотришь, — ответил лейтенант.

Ждать мне пришлось недолго. Меня приписали к роте «Эй» руководить мастерской, но я понятия не имел об устройстве танков и бронемашин. Мне повезло, что мастер-сержантом в моей мастерской был Гус Сникерс. Его призвали в армию еще в Первую мировую, и во всем департаменте снабжения он был, должно быть, самым опытным мастер-сержантом.

Рота «Эй» получила приказ снять с танка М3 75‑мм орудие вместе с основанием и укрепить его на деревянной демонстрационной платформе. Танки эти были для нас внове, и никто в дивизии еще не пробовал снимать с них орудия. Как с этим справиться, придумал в конце концов сержант Сникерс.

Покуда механики трудились над орудием, я проектировал деревянный лафет. Я понимал, что он должен быть весьма прочным и тяжелым, чтобы поддерживать орудие во время учебных стрельб, и мне нелегко было подобрать брусья подходящего сечения. Задание отняло у нас больше времени, чем ожидалось.

На следующее утро в офицерской столовой капитан Коуи в окружении старших офицеров батальона за своим столом потягивал после завтрака кофе. Я выяснил, что это был местный обычай: офицеры пытались высказать командиру свою точку зрения, не забывая к нему подластиться. Я сидел за другим столом вместе с приятелями-лейтенантами, когда капитан окликнул:

— Лейтенант Купер!

— Да, сэр! — откликнулся я, подхватив кружку с кофе и шагнув к его столу. Меня захлестывал восторг от того, что я допущен к святая святых, и я понятия не имел, что случится в ближайшие секунды.

— Лейтенант, я как раз упомянул орудийный лафет, которым вы занимались, — заметил Коуи. — Он готов к пробным стрельбам?

— Нет, сэр, — ответил я. — У нас возникли трудности с получением подходящего бруса. Полагаю, он будет готов после полудня.

Коуи переменился в лице. На шее его вздулись жилы, щеки залила краска. Капитан уставился на меня пронизывающим взглядом. Веко его подергивалось. Похоже было, что ему на миг отказал дар речи. В следующий миг он взорвался:

— Лейтенант Купер, когда я задаю вопрос, я ожидаю ответа, а не оправданий! Или «Да, сэр», или «Нет, сэр»! Понятно?!

Я настолько изумился, что не смог ничего сказать. Покуда я собирался с мыслями, капитан продолжил:

— И еще — вы офицер Армии США, и вы должны не «полагать», а знать! Чтобы я больше не слышал от вас слова «полагаю»! Или знаете, или не знаете! Понятно?!

Лишь через несколько секунд я достаточно пришел в себя, чтобы слабо выдавить:

— Так точно, сэр. Понятно.

Поджав хвост, точно щенок, я вернулся к столу, где сидели мои товарищи-лейтенанты. Не слышать, о чем шла речь, они не могли, и на свое место я садился совершенно униженный. Тишина стояла оглушающая. Нарушил ее в конце концов Биссел Тревис, который и предупреждал меня насчет Коуи. Он вполне мог бы заметить «Я же тебе говорил», но вместо того сказал только:

— Не бери в голову, Купер. Он со всеми новичками так обходится, сейчас просто твоя очередь пришла. У него такая манера знакомить молодых офицеров со своим образом мыслей.

Но я знал, что Коуи только что нарушил один из главных принципов поведения офицера: никогда не выговаривать нижестоящему прилюдно. Если человек заслужил выговор — тот должен быть сделан лично и наедине между начальником и подчиненным.

Что ж, в Военном институте штата Виргиния я прошел через кадетскую «дедовщину» едва ли не более суровую, чем Коуи — в своем Вест-Пойнте. Система была отлажена специально для того, чтобы унизить человека и убедить его, что первым делом следует научиться повиноваться, а уж потом — командовать. Если хочешь стать офицером и отдавать приказы, привыкай вначале исполнять их в любых условиях.

Невзирая на свои недостатки, Коуи оказывал на окружающих скорее положительное влияние. Его потрясающую энергию и стремление в любой обстановке выполнить стоящую перед ним задачу как можно быстрее следовало бы развить в себе любому боевому офицеру. Хотя мое личное отношение к Коуи было двойственным, в целом он оказал на меня хорошее влияние, и я всегда буду ему за это благодарен.

На Париж и через Сену

На следующее утро мы двинулись на юг, через Карруж на Алансон. 7‑я бронетанковая дивизия, наши «побратимы» (ее тоже формировали в Кэмп-Полке, на основе кадров, переданных из 3‑й дивизии), продвигалась по другой дороге, чуть обгоняя нас.

Рассказывали, что, когда их передовой заслон вошел в одну из французских деревень, их встретил немецкий офицер с белым флагом. Сдавшийся в плен немец сообщил, что оставил в деревне небольшой отряд для охраны склада с химическим оружием. Он боялся, что, если его люди оставят склад и драпанут в Германию, местные жители могут выпустить отравляющий газ и возложить вину за это на немецкие войска. Офицер-разведчик сообщил об этом случае наверх, взял охрану склада в плен, а склад ОВ запер на замок. Похоже было, что наша разведка не ошиблась и немецкие войска в Северной Франции действительно имели в своем распоряжении химическое оружие.

…В тот день мне несколько раз пришлось отстать от колонны, чтобы выяснить, не нуждаются ли в помощи поломанные машины. В хвосте каждой колонны ехали передвижная мастерская и 3/4‑тонный транспортер с несколькими механиками. Когда сломанные машины разбросаны вдоль дороги на протяжении восьмидесяти километров, важно было сообщать командующему ремонтной частью о каждой аварии.

Во время обычного марша можно было оценить масштаб задачи по техобслуживанию бронетанковой дивизии. Вместе с пополнениями 3‑я бронетанковая дивизия насчитывала 17 000 человек[42] и 4200 машин. Все наше снаряжение было относительно новым и не было достаточно испытано перед тем, как его поставили на вооружение в войска. По неопытности я не вполне мог оценить потрясающий талант и умение, в избытке снабдившие нашу армию отличным снаряжением. Наши машины, пушки, снаряды и системы управления огнем были превосходны. Слабость таилась лишь в подавляющем превосходстве вражеских танков и противотанковых вооружений.

Вступив к вечеру 24 августа в Шартр, мы встретились там с отдельными частями французской 2‑й бронетанковой дивизии. На главной площади перед собором кипело празднество. Молодых французских солдат осыпали цветами, поливали коньяком и увешивали мадемуазельками со всех сторон.

Конечно, мы не только позавидовали им, но и здорово обиделись: покуда мы шли в наступление, эти ребята устроили в тылу вечеринку! Позднее выяснилось, что они ожидали прибытия генерала де Голля из Лондона. На следующий день генерал должен был вместе с французскими войсками пройти парадом через парижскую Триумфальную арку под прицелом кинокамер. Смысл этого был в том, чтобы французские учебники истории могли рассказывать грядущим поколениям школьников, как французская армия освобождала Париж, заретушировав при этом вклад американской армии.