Рожденные телевизором - Слава Тарощина

Парфенов принялся радостно обустраивать сию экологическую нишу. С одной стороны, он одарил народ нескончаемыми, как прокладки и шампуни, старыми песнями о главном, с другой – новым ритмом, темпом, иронично-парадоксальной интонацией. У мальчика из Череповца оказался звериный нюх на то, что сегодня «носят». Начинал с радикальных проектов типа «Дети ХХ съезда», «Портрет на фоне», но быстро понял, что сиюминутность – штука ненадежная. Перешел на неполитические новости, а вскоре и вовсе эмигрировал в историю. И тем не менее даже такого осторожного господина, как Парфенов, ждала перемена участи. Официальным поводом увольнения с НТВ послужило интервью с вдовой Зелимхана Яндарбиева. Истинная причина, однако, в другом. Уже само наличие таланта в нулевые рассматривается как оппозиционный акт.

Парфенов не сдавался. Он не хотел пасть смертью храбрых, как его коллеги по старому НТВ. Продолжал работать, преодолевая не только внешние обстоятельства, но и борьбу внутренних мотивов. В нем всегда боролись художник и менеджер. Строительным материалом художника Парфенова стали обломки двух империй, советской и российской, а свой звук он нашел в слове «намедни». Явному архаизму автор придал расширительное понятие. И тут он был прав – с точки зрения вечности Петр Первый царствовал намедни. Но художника одергивал менеджер, чей бог – рейтинг. Главное для меня, любил повторять Л. П., сделать модный продукт, не поступаясь темой. Для своих программ он придумывает оригинальный ход: наше прошлое нуждается не столько в трактовках (уж этого добра навалом), сколько в инвентаризации. Он как тот французский философ, который утверждал: самое интересное – знать, сколько стоил пучок лука, когда голова Людовика скатилась в гильотинную корзину. Пучок лука чрезвычайно волнует нашего бытописателя. (Вспомним, как он носился с восстановлением в Нескучном саду настоящего ледяного дома для Анны Иоанновны.) А вот корзины с отрубленными головами Парфенов как бы и не замечает. Историзм мышления для автора – категория унылая. Но без него прошлое превращается в компьютерные комиксы, что не раз случалось с сочинениям автора. С ним трудно не согласиться – история в прайм-тайм – вещь отдельная…

Впрочем, размышления о его творческом методе неуместны. Парфенов один, рядом поставить некого. Тем заметней участившиеся огрехи стиля и вкуса. Призрак писателя в фильме «Птица Гоголь», будто преследующий Парфенова, лучше подарить авторам трэш-документалки.

Лучшее из сделанного в последние годы – четырехсерийная «Крымская война». Современность проекту сообщали не пошловатые аллюзии, но точный анализ структуры власти Николая I, ввергшего страну в войну. Выяснилось, что за истекшие сто пятьдесят лет в этих самых структурах мало что изменилось. А рассказы о том, как блеск николаевской власти скрывал чиновничью коррупцию, как бюрократия промышляла откатами, будто списаны с нынешних первополосных статей. Только теперь торгуют все больше нефтью, а тогда – корпией (лучший перевязочный материал). Парфенов снял фильм о трагическом разрыве между закапсулированной властью и народом, выживающим не благодаря, а вопреки этой власти.

И поражений, и побед – всего было много у Л. П. Из них ткалось полотно нового телеязыка. Одновременно проистекало ваяние собственного имиджа. Парфенов – это всегда модно! Наш герой виртуозно переплавляет стратегию культурного поведения в акт творчества. Неизменное присутствие Л. П. в кадре (хоть в центре новогодней вечеринки, хоть за спиной Хрущева, хоть в покоях Александра Второго) – не прикол, а концепт. Маэстро эстетического камуфляжа, он не создает новую реальность, а лишь блистательно стилизует ее. Лианы, обвивающие дерево, живут за его счет, но они же его и губят.

Сегодня художник (и менеджер) Парфенов выродился в бренд. Фильмы выпускаются в лучшем случае раз в год, но сам юбиляр все чаще мелькает в телевизоре. Теперь он охотно презентует и себя, и свои книги хоть «На ночь глядя», хоть утром, «Пока все дома». А еще он заседает в жюри «Минуты славы», а еще блистает у Диброва, а еще зажигает в «НТВэшниках»…

Жизнь удалась. Парфенов – самый элитарный человек в самом массовом из искусств. Его пятидесятилетие отметили все каналы. Его именуют не иначе как классиком. Его и впредь будут звать всегда и всюду. Главное – чтобы не снимал «Намедни 2010», не сопрягал прошлое с настоящим, не делал ювелирных политических комментариев, на которые он мастер. Быть памятником самому себе – вот формат, уготованный Парфенову второй реальностью.

Ванкувер в ожидании Сочи

Зря клевещут враги, будто у нас нет национальной идеи. Есть, да еще какая – спорт. Только о нем говорят в терминах общего дела. Грядущий сочинский триумф возродил советскую идеологему: мы снова гордимся будущим в обход настоящего. Все у нас получится, считает Валерий Комиссаров – ведь и Петр Первый, и Путин родом из Петербурга. И вот уже Владимир Жириновский, сокрушенный столь убедительными аргументами, выдвигает тезис сочинизации страны, явно путая столицу зимних Игр-2014 с Нью-Васюками. Не остался в долгу перед величием задач и коммунистический аграрий Николай Харитонов. Одергивая футболку с сочинской олимпийской символикой от Bosco, он торжественно провозглашает: «Россия выстрадала Олимпиаду». А еще раньше, смею напомнить, Россия выстрадала марксизм, как заметил тов. Ленин. Только ничего хорошего из этого не вышло.

Сочинские мотивы доминируют и в Ванкувере. Но прежде чем перейти собственно к Олимпиаде, имеет смысл совершить экскурс в новейшую спортивную мифологию.

Олимпийская риторика последнего десятилетия состоит из двух мощных потоков: возбужденного патриотизма и агрессивного неверия в судейскую справедливость. Риторика окончательно сформировалась на зимних Играх в Солт-Лейк-Сити. Сначала ТВ кормило электорат сладкими обещаниями близких рекордов вкупе с шаманскими духоподъемными заклинаниями. Но стоило произойти допинговому скандалу с лыжницей Ларисой Лазуткиной, как рахат-лукум срочно поменяли на красный перец. Никита Михалков, мрачно насупив брови, даже заговорил о «холодной войне», а вся страна с подачи президента Олимпийского комитета России Леонида Тягачева неделю обсуждала особенности менструального цикла Лазуткиной и количество гемоглобина в трепетном лазуткинском организме.

Мифология стремительно обрастала новыми ритуалами. В Турин бойцов уже снаряжали как на войну. На грандиозном шоу «Проводы олимпийской сборной в Кремле» Андрей Малахов вещал голосом одного из двадцати восьми панфиловцев: «Помните – Россия за вами!» Надежда Бабкина по-бабьи причитала: «Каждый раз их ждем назад», а легендарные хоккеисты Третьяк и Старшинов читали горячие стихи собственного изготовления. Игры в Турине не обманули ожиданий – они сразу начались с гневных отповедей комментаторов. Трех наших лыжников на пять дней отстранили от участия в стартах из-за повышенного содержания гемоглобина в крови. Имя Лазуткиной снова зареяло в воздухе буревестником грядущего скандала…

В Турине все было хорошо и понятно: кругом враги, Россия в кольце международного заговора, скорей всего, как водится, масонского. Участники разнообразных ток-шоу и прямых включений прямо-таки пылали на костре патриотизма. Некий юноша, заглядывая в бумажку, сурово вопрошал: а все понимают, что нас пора бояться – русские идут? Чемпионка-фигуристка Татьяна Навка, насупив брови не хуже Михалкова, угрожала из Турина неведомому супостату: «Я вам покажу, что такое русские!» Сам Михалков глаголил о глобальном – мы перестали чувствовать себя третьим миром. Всеобщий подъем потревожила лишь одна неприятность. Пока звенел и ширился спортивный праздник, рухнул Басманный рынок. Крупнейшая техногенная катастрофа ничуть не нарушила плавное течение событий. Из-под бетонных глыб рынка все еще живые люди пытались хоть кому-нибудь дозвониться по мобильным под аккомпанемент речей о величии России.

Никто не удосужился заметить причинно-следственные связи, объединяющие Турин и Басманный рынок. Пока мы будем оставаться империей парадных фасадов, за которыми постоянно что-то рушится, нам никогда не выиграть ничего у тех, кто живет на другом витке цивилизации. Слово в России по-прежнему важнее дела. Оно успешно заменяет ремонт падающих домов, рынков, аквапарков, строительство дорог и даже, не побоюсь этих святых слов, олимпийских объектов. Впрочем, нам не до тонкостей причинно-следственных связей, особенно когда на горизонте замаячила победа.

Путин выиграл Сочи! Бьют барабаны, звенят литавры, ликуют ньюсмейкеры. Одновременно выясняется, что наше ТВ заточено не под победы, а под поражения. Пока были Солт-Лейк-Сити и Турин (с недостатком наград, но переизбытком скандалов), все шло хорошо, ТВ нападало и оборонялось. Но вдруг случился облом – победа Сочи-2014. Что делать? Комментаторы и ведущие ошарашены, они не знают, чем кормить публику в подобной ситуации; в их творческом арсенале нет ничего вдохновляющего, кроме воплей «вау!» и ходульных лозунгов. Если вспомнить бессчетные синхроны из Гватемалы, где решалась судьба Олимпиады, то становится ясно: никто из телевизионных пропагандистов, произносящих жизнеутверждающие мантры, ни на секунду не верил в нашу победу. На что уж Антон Верницкий, первый на Первом, неизменно лучится счастьем от близости начальства, но и тот не уставал повторять: даже если мы не выиграем конкурс, то мы уже победили.