ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЧЕТЫРЕХ ДЕРВИШЕЙ - народное

Он повернул вола и поскакал. Я опять последовал за ним, повторяя про себя:

Пойду, пока не ухвачусь за шахский поводок,

Страдаю я за красоту, давно погибнуть мог.

Напрасно разум говорит: «Останься, не сумеешь»;

Но «будь что будет!» — мне твердит Любовь.

Краешком глаза юноша несколько раз взглядывал на меня, но делал вид, что не замечает, и продолжал ехать. Прошли мы почти два фарсаха и показалась садовая ограда. Доехав до ворот, юноша так закричал, что задрожали стены и все окрест. Ворота открыли, юноша погнал вола в сад. Я остался снаружи, удивленный и озадаченный. Тут вышел слуга, пригласил меня войти и сказал:

— О обреченный на смерть! Как же ты повстречался с этим кровожадным сумасшедшим?

Я ответил:

— Такова, знать, судьба. Он сказал:

— Ну что ж, теперь идем, он требует тебя. Да пусть помилует тебя Аллах и сохранит тебя от его гнева.

Войдя, я увидел цветущий и ухоженный сад. Владыка! Невозможно рассказать о его прелестях! В центре сада я увидел здание, высоту которого можно сравнить лишь с расстоянием до луны. Там стояло широкое возвышение; юноша, печальный и несчастный, сел на него. Перед ним раскинули кожаную подстилку, разложили на ней ювелирные принадлежности. Тут же стояли и вазочки. Юноша инкрустировал эти круглые вазочки изумрудами. Слуга сделал мне знак сесть. Я молча сел. Юноша был поглощен украшением вазочек и ни на кого не обращал внимания до самого вечера. Тут он оставил свое занятие, поднял голову и издал такой душераздирающий вопль, что затрепетал весь сад. Рабы и слуги разбежались кто куда. Вокруг возвышения располагалось множество комнат. Увидев такое, я вполз в одну из них. Юноша закрыл каждую дверь, причитая и бормоча, и спустился в сад. Дверь комнаты, в которой я был, выходила в сад. В задней стене комнаты было окно, одна сторона рамы которого совсем сгнила, так что из него можно было запросто выбраться наружу. Я сказал себе: «Нужно пойти за юношей и узнать, куда и зачем он идет». И так я выбрался наружу. Из отдаленного угла сада я услышал мычание вола и звуки ударов палкой. Меж деревьев я стал пробираться к тому месту. Приблизившись, я увидел, как юноша палкой бьет вола по спине и бокам, а вол мычит от боли. Когда юноше это надоело, он отбросил палку, вынул из кармана ключ и направился к зданию, расположенному тут же недалеко, открыл замок и, словно в беспамятстве, кинулся туда. Пробыл он там до полуночи, плакал и стенал, молил о чем-то и унижался. Я не осмеливался подойти ближе. Когда он вышел оттуда, подошел к волу, поцеловал его в голову и глаза и, как у человека, стал просить прощения. Омыл ему ноги, принес охапку травы и направился к дому. Незаметно, прячась за деревьями, я пробрался в ту комнату и улегся в углу. Юноша, войдя в здание, открыл все двери и крикнул:

— До каких пор будете спать? Выходите все!

Рабы выбежали из комнат, засветили огонь и стали готовить еду.

Он опять крикнул:

— Где тот дервиш-тиран?

Я выбежал из комнаты. Когда я подошел к нему, он сделал мне знак сесть. Слуги принесли угощение, раскинули дастархан. Он подозвал меня к себе и предложил покушать... но пища застревала у меня в горле. Все же я вынудил себя проглотить несколько кусков. Дастархан убрали, и он отпустил слуг. Когда люди разошлись, он повернулся ко мне и сказал:

— Ты, человек! Скажи, ради создателя, чего ты хочешь? Почему понапрасну рискуешь жизнью и зачем следуешь за мной? Я знаю, что человек предпочитает смерть вместо жизни лишь тогда, когда терпеть нет мочи. Понятно, что ты, как и я, страдаешь и вступил на этот путь из добрых побуждений. Поэтому, рискуя головой, следуешь за мной и, конечно, с определенной целью. Клянусь храбрецами мира, если скажешь правду — разрешение твоей цели в моих руках, я ее исполню и пока буду жив буду твоим спутником. Но если обманешь и войдешь в двери хитрости, не пощажу жизни твоей.

Услышав это, я набрался смелости и рассказал ему о всем пережитом. Выслушав слова мольбы и любви, он стал, словно весеннее облако, проливать слезы, стонать, метаться и потерял сознание. Я обнял его голову и лаской и уговорами успокоил и привел его в чувство. Очнувшись, он сказал:

— Эй, человек, ты пришел, чтобы увидеть развалины основ моего терпения и спокойствия, ты пришел, чтобы превратить меня в скитальца пустыни! Я поклялся, что помогу исполнению твоей цели и не пожалею для этого своей жизни. Если я чем обижу тебя, что тогда скажу владычице любви? Ибо несчастного поймет лишь несчастный! Ну что же, хорошо, сначала ты достигнешь цели, а там посмотрю, каков будет мой исход.

— Братец! Знай и запомни, что я — сын падишаха этого города. У отца кроме меня нет детей. Да и я достался ему после долгих лет ожидания и мечтаний. За добрую весть о моем рождении он три года не взимал земельную подать и, призвав жрецов и звездочетов, спросил их о моей судьбе и моем будущем. Они, изучив расположение звезд и хорошо поразмыслив, возвестили: «Этого мальчика до четырнадцати лет постигнет или большое счастье, или огромное бедствие при виде солнца и луны. Мнение большинства из нас таково, что пока ему не исполнится четырнадцать лет, он не должен видеть диска солнца и луны. Если это происшествие минует его, он будет преуспевать в жизни. Если же нет, он испытает много мук и возможно, что лишится ума, прольет много крови, будет избегать людей...» О, человек! Ты представляешь, что было с отцом, который так долго ждал и желал ребенка? Тут же с няньками он поместил меня в подвале. После этого мудрые доброжелательные люди сказали ему, что пребывание мальчика до четырнадцати лет в подвале неразумно. Посовещавшись, они пришли к мнению, что нужно разбить за городом новый сад. Обсадили его молодыми саженцами, воздвигли вокруг него высоченный забор, забрали верх сада рамами и вставили в них толстые стекла. Сверху покрыли их специально свалянной кошмой и со всех сторон накрепко прикрепили ее. Затем меня с няней и очень образованным и одаренным специалистом отправили в тот сад.

Семь лет воспитывали меня там. Когда мне исполнилось восемь лет, тот человек научил меня писать и читать. Каждый месяц на некоторое время он исчезал. Я не знал, куда он уходит. Потом выяснилось, что он уходил к моему отцу или же за продуктами.

Прошли еще пять лет в учебе и беседах. Я стал многое понимать, впитывал в себя смысл прочитанных книг. Но так как кроме няни, того учителя и этого сада я никого и ничего не видел, считал это место раем, а их — Адамом и Евой.

Каждое утро я гулял в саду, собирал цветы и рассыпал их в доме, затем принимался за чтение, и учитель приступал к моему обучению.

На тринадцатую весну, как всегда, утром я пошел собирать цветы. Я прогуливался, собирая цветы, как вдруг на краю сада я увидел необычный цветок. Он был удивительных оттенков и такого необычного запаха, что подобного ему я еще не видел. Я присел и протянул руку, чтобы сорвать его, но он исчез. Я очень удивился и встал во весь рост, с пылающим от изумления сердцем вглядываясь в тот цветок. Цветок с каждой минутой все рос и рос. Я глядел на него, и мое сердце охватывало все большее волнение и возбуждение, и я зачарованно смотрел на него, не зная, что это такое. Вдруг сверху я услышал смех. Я поднял голову, чтобы посмотреть, кто же это, и увидел в потолке сада брешь. Войлок лежал уже давно и его побило дождем и снегом, разъело солнцем, и он обветшал. К тому же вытянувшийся саженец кипариса прорвал кошму. Цветком, так меня поразившим, оказался солнечный луч, которого я никогда не видел. Тут я заметил в воздухе трон, который несли на плечах четыре человека, и смех слышался именно с него. Они опускались на землю. Я, не отрывая глаз, смотрел на них. Когда достигли земли, они опустили трон и встали в готовности в сторонке. На троне сидела красавица, сияние которой озарило сад.

Грациозней кипариса, брови — гнутое перо,

Лунолика, розощека, подбородок — серебро.

У нее глаза газели над бутонами ланит,

Озорней ночной метели, притягательный магнит.

Обаянием смущает, кровь в игре ее волны,

Смертоносные ресницы, кудри мускуса полны.

Косы-петли или бури извиванием змеи

Горло сердца захлестнули

Душу сердца оплели.

А дыхание эфира, к нам летящее во мгле —

Заместитель эликсира вечной жизни на земле.

Слаще сладкого набота рот — рубиновый ларец,

Стал он сахарной фисташкой в похищении сердец.

Черной родинкой-крупинкой в уголке горячих губ

Сберегает их от сглаза рута — строгий однолюб.

Ах, рубиновые губы — радость вешняя садов!

Улыбаются, сияют ровной нитью жемчугов!

Грудь — плита слоновой кости, гладко стелющийся хмель.

Гордому изгибу шеи стала данницей газель...