Третья тропа - Александр Власов

— Та-ак! — ноздри у Сергея взыграли. — Курильщики!.. Считайте, что наряда по три вы схлопотали!

Отпихнув растерявшихся мальчишек, он нагнулся, чтобы собрать и унести сигареты.

— Не тронь!

Богдан схватил его за плечо, рванул кверху, а Сергей Лагутин тянулся вниз — к сигаретам. Что-то затрещало. Курточка лопнула у воротника и разъехалась. Пружинисто выпрямляясь, Сергей Лагутин без размаха стремительно повел кулаком, и Богдан грохнулся на землю.

Боли он не почувствовал. Занятый одной мыслью — не отдать сигареты, он перевалился со спины на живот и прикрыл их собой. В голове гудело.

— Ну погоди, к-командир!

Вложив в удар всю долго копившуюся досаду, Сергей Лагутин сразу остыл и уже виновато смотрел на лежавшего Богдана.

— Куртку, вот, разорвал… — оправдываясь и не находя себе оправдания, пробормотал он. — И сигареты. Курить же запрещено!

— Да не себе мы! — заговорил Фимка.

— Сержанту! — выкрикнул Димка.

Сергей смутился еще больше.

— Сержанту? — переспросил он и, чтобы скрыть свое смущение, добавил: — Я проверю!

Богдан сел. Потрогал назревавший под глазом «фонарь». Заметив, что в правом кулаке все еще зажат погончик от куртки Сергея, швырнул под ноги Лагутину. Потом рассовал пачки сигарет по карманам, встал, пошатываясь. Потряс головой, будто выливая попавшую в уши воду, и побрел к просеке. Фимка с Димкой потащились за ним…

Кульбеда обрадовался мальчишкам. Командиры и юные дзержинцы часто заходили к нему в палатку, а другие ребята то ли стеснялись, то ли боялись. Это был первый визит.

Сразу же заметив «фонарь» на лице Богдана, Кульбеда заботливо осмотрел заплывший, но неповрежденный глаз.

— Где это тебя угораздило?

— Споткнулся! — Богдан скривил в улыбке рот. — Захотел пень головой выкорчевать… Но мы не за тем…

Он начал выкладывать на стол сигареты.

— О-го-го! — обрадовался Кульбеда, но тут же одумался: — Откуда?

— Да все оттуда! — хихикнул Фимка. — С того места, где мы вам задолжали.

Попалась под руку Кульбеде старая газета. Он свернул из нее большой кулек, покидал в него все пачки с сигаретами и решительно направился к выходу, бросив оторопевшим мальчишкам:

— За мной!

Так они и шли: впереди сержант Кульбеда с кульком, который он держал на отлете, точно боялся запачкаться о него, за сержантом — ничего не понимающие мальчишки.

Гришка Распутя проводил их взглядом и даже привстал со своего лежбища, устроенного на этот раз рядом с муравьиной кучей.

Кульбеда подошел к костру и бросил кулек с сигаретами в самую середину.

— Ворованного не принимаю!

Отчаянно вскрикнув, Димка одной ногой прыгнул на уголья, а другой подцепил задымившийся кулек и выпихнул его из огня.

— Какие ворованные? — укоризненно произнес Фимка. — За деньги, за самые настоящие.

— Не было у вас денег! — сказал Кульбеда.

— У Богдана были, — прогудел Гришка от муравьиной кучи.

Распуте Кульбеда поверил без колебаний. Неловко стало сержанту. Он мысленно поменялся местами с мальчишками и почувствовал ту глубокую обиду, которую нанес им. Как хлыстом обожгли короткие слова Богдана:

— Эх вы!

Он выдохнул их из самого нутра и пошел прочь. В два прыжка догнал его Кульбеда, остановил, силой повернул к себе лицом.

— Прости, Богдан. — Сержант крепко обхватил его, подвел обратно к костру, сказал Фимке с Димкой: — И вы меня простите, ребята!.. Всякий может ошибиться. Ошибся и я. А за подарок спасибо!

Кульбеда принялся собирать разлетевшиеся по траве сигареты. Ребята бросились помогать ему. Обиды как не бывало.

— Курите, сколько хотите! — растроганно сказал Фимка.

Кульбеда в обеих руках держал пачки сигарет и думал, стоит ли сейчас делать то, что он должен, обязан сделать? Поймут ли его мальчишки? Пойдет ли это им на пользу? Ребята видели, что сержант хочет сказать что-то, и ждали. «Поймут! — решил Кульбеда. — Не дураки, не тупицы бесчувственные!»

— Вы на меня обиду не держите! — вздохнул он. — Поступаю как умею. Стараюсь по справедливости. Магазин-то, насколько я помню, за флажками.

Богдан вроде бы даже обрадовался и к удивлению Фимки с Димкой закивал головой:

— Все понятно, товарищ сержант!

— Забыл я, — Кульбеда наморщил лоб, — что вы определили за нарушение границы?

— На кухню, — подсказал Богдан.

— Все трое ходили? — уточнил Кульбеда.

— Все! — усмехнулся Богдан. — Там я и споткнулся.

— Тогда, значит, так! — Кульбеда подтянулся, прищелкнул каблуками. — За подарок — еще раз спасибо! За понимание — спасибо вдвойне!.. Ну, а завтра с утра — уж, пожалуйста, на кухню.

— Есть! — весело ответил Богдан.

— Есть, — разноголосо проворчали Фимка с Димкой.

Узнав, что Богдан упал где-то и набил себе синяк и что трое из первого отделения получили от сержанта по наряду вне очереди за нарушение границы, Славка Мощагин зашел в палатку к Сергею Лагутину.

Забудкин валялся на кровати, а Сергей зашивал куртку. Он умел работать иглой. Шов получался почти незаметный. Славка постоял, посмотрел.

— Как же это ты? Зацепился за что-нибудь?

Сергей не ответил и даже голову не поднял, лишь иголка быстрей замелькала в его пальцах. Это молчание и удрученный вид Сергея заставили Славку сопоставить все происшествия последнего часа. Мелькнула тревожная догадка.

— Забудкин! — окликнул Иннокентия Славка. — Ты не спишь?.. Выйди на минутку, очень прошу.

— Ты ударил Богдана? — спросил Славка, когда ушел Забудкин.

— Я, — признался Сергей и, уколов иголкой палец, вскочил, возбужденный и виноватый. — Так ведь выведет же! Будь хоть каменный, выведет из себя!.. Нянькаемся с ними, а они издеваются!.. А с кем нянькаемся? С подонками!.. Сам зарежет в темной подворотне, а тут разнюнился — побили его бедного!

— Он не разнюнился, — возразил Славка. — И никому не сказал. Я сам догадался… Это же настоящее чэпэ! Теперь я должен написать в рапортичке!

— Должен — так и пиши! — взвился Сергей. — Подонок с гривой останется, а твой друг, как уголовник, бритым бегать будет!

— А ты бы, если б был командиром взвода, скрыл, или как?

— Да уж не так!..

Другой разговор происходил в палатке сержанта Кульбеды. Он увидел одиноко слонявшегося Забудкина и позвал к себе. Усадил за стол, на котором лежал разорванный конверт и длинное письмо на трех страницах. Спросил:

— Плечи-то не нажгло на землянике?.. А то смазать можно — есть у меня мазь.

— Нажгло, — пожаловался Забудкин.

Он не чувствовал боли, но хотелось ему, чтобы сержант повозился с ним, как с маленьким. И Кульбеда стал искать мазь, продолжая расспрашивать мальчишку:

— А ноги-то не сопрели?.. Тут главное носки в чистоте содержать. Стираешь носки-то?

— Дыры одни, — захныкал Забудкин. — Стирать нечего.

— Ну, я тебе свою пару дам. Мне они ни к чему — у меня портянки.

Кульбеда достал из чемодана новые носки и тюбик с мазью. Выдавив на ладонь каплю, он расстегнул рубашку у Забудкина, просунул руку за воротник и принялся втирать мазь в его сухонькие плечи и лопатки.

— Письмо вот получил, — как с другом, поделился Кульбеда новостью, не переставая разминать и разглаживать спину Забудкина. — Мне уж сколько стукнуло, а мамка, как с сосунком, в письме со мной разговаривает. И все-то ее страх за меня одолевает — не заболел чтоб, не простыл… Ноги, пишет, соблюдай в тепле и чистоте, а голову в холоде и здравии. Матери, скажу я тебе, они — загадка природы! Еда пропадет — вытерпят, воды не станет — перенесут, солнце не взойдет — выживут. А дети сгинут — зачахнут матери!.. Ты бы хоть весточку подал — мол, жив-здоров, того и вам желаю…

И первый раз не взъерепенился Забудкин, не закричал, что у него никого нет и не было. Дремотная, размягчающая теплота разлилась по всему телу и дошла до самого сердца.

А Кульбеда все говорил и говорил:

— У нас за деревней — вышка. Геологи, что ли, поставили. Высоченная!.. Как-то полез на нее Петруха — наш соседский парнишка. А мать и увидела. Хворостину в руки — и к вышке. Кричит сыну, чтоб слезал. А он возьми и попугай ее — будто ноги сорвались. И повис на одних руках, качается на перекладине. А когда спустился, у мамки одна половина головы, как была, темная, а другая — белая, как у старухи. Петруха тот сейчас тоже в армии. Дак, говорят, каждый день по письму матери шлет…

Вошел Славка Мощагин, сел на свою койку и бессознательно завертел пуговицу на куртке. Была у него такая привычка — вертеть пуговицу, когда что-нибудь не ладилось или волновало его.

Кульбеда застегнул рубашку на Забудкине, последний раз провел ладонью по его спине и подал носки.

— Смени сейчас же.

— Мне уйти? — вздохнул Забудкин, взглянув на Славку Мощагина.

— Сиди, сиди! — отозвался тот, хотя ему и нужно было поговорить с сержантом наедине, но не выпроваживать же Забудкина и из этой палатки.