Гнездо Феникса - Евгений Филенко

– А что же вы?

– А я циник, верящий только своим глазам. Хотя при этом я не кричу о своем цинизме на каждом углу, как некоторые. На Уэркаф я прибыл в третий раз, и глаза говорят мне: Хаим, тут нечисто. Милый, честный парень Слава Горяев сочиняет беллетристику о каких-то могильниках. Графии с образцами, что он привез, можно трактовать и так и сяк, здесь Биссонет прав. Но из тьмы отчуждения возникает демоническая фигура плоддера Кратова и вещает одними с Горяевым словами… Не могут же все звездоходы страдать общими галлюцинациями! И я желаю выяснить для себя окончательно, что отражает этот феномен. Был ли мальчик, то бишь дольмен, или нет. Для этого я соберу свору отличных охотничьих собак и дам им понюхать след. А потом спущу их с поводков.

– Жаль, следы уже не свежие.

– Но и у меня непростые борзые… Чем кататься на «туатаре» от камешка до камешка, скорчась в три погибели и не имея возможности даже откашляться в полный голос, так лучше бросить на разведку сотню юрких и умных зондов. Они сделают ту же работу за пару суток. А наше дело, дело взрослых людей, затем в спокойной обстановке, без перебранок, изучить ту информацию, что вызовет у машин обостренный интерес. Что вы ежитесь, Кратов? У вас режутся крылья?

– Меня никак не оставляет ощущение, – признался тот, – что я здесь не был.

– Забавное ощущение, – хохотнул ксенолог. – Может быть, мы по оплошности прихватили вас не на ту планету? Вы же были на Уэркаф сразу после пожара. А теперь пепелище заросло, вот вы и не узнаете местности.

– Ничего не могу с собой поделать, – Кратов виновато вздохнул.

– Бросьте! Я вам больше скажу. Если зонды вернутся ни с чем и никакого дольмена в этих местах не сыщется, я подумаю лишь одно: Хаим, тут и в самом деле нечисто… Сегодня на совете, когда Биссонет объявил вас лжецом, вы промолчали. Мне это понравилось. Это по-мужски.

– Зато мне это не понравилось, – проворчал Кратов.

– И эта ваша самооценка мне тоже нравится. Вообще вы мне симпатичны, Кратов. Будь вы еврей, я выдал бы за вас свою третью дочь, а нет лучше жены, чем еврейская девушка. Хотите чаю? Вы, наверное, шесть лет не пили приличного чая из розовых лепестков. Сейчас мы с вами опрокинем по паре чашечек. А после я сведу вас в медицинский отсек и решу, как поступить с вашими рубцами. На теле и на душе.

– Нет, – сказал Кратов.

Элул откинулся и скрестил руки на груди, лицо его жалобно скривилось, что, вероятно, являлось у него выражением крайнего изумления.

– Нет, благодарю, – повторил Кратов. – От чая из розовых лепестков я, к моему стыду, отказаться не в силах. Что же касается остального…

– Ах, этот несносный Кодекс чести, – с иронией заметил ксенолог.

– Не только.

– В старину имели обычай метить преступников особыми клеймами. И вы, я вижу, со своим клеймом расстаться не торопитесь? Господь вам судья, пусть все ограничится чайной церемонией. Одного только непременного атрибута чаепития нам будет чрезвычайно недоставать, – Элул понизил голос. – И я опасаюсь, это унизит весь ритуал, – он поманил Кратова пальцем и шепнул ему на ухо: – Красивой японской гейши в кимоно. Только, когда будете у меня в гостях, в Хайфе, не проболтайтесь о моих сожалениях госпоже Элул, все же у нас пятеро детей!

К вечеру, когда сошла за горизонт печальная луна странного мира, Джед Торонуолу вырастил из эмбрионов сорок восемь зондов.

– Ты обещал мне сотню, – уныло напомнил ему Элул, на что Джед взревел, будто раненый тигр.

Теперь каждая из полутораметровых металлокерамических блох, укутанных в мимикрирующие шкуры, несла в своей крохотной головке единственную программу: сыскать «Кратовский дольмен», «Горяевский могильник» и вообще все, что не похоже на скальные обнажения естественной природы. Одетый в легкий скафандр модели «конхобар», Джед ворочался в тесном для него тамбуре: напоследок осматривал зонды и чуть ли не оглаживал их по бокам. Зонды копошились вокруг, тычась ему в колени нервно шевелящимися усиками и нетерпеливо перебирая суставчатыми лапами.

– Полифем, – хихикнул Аксютин и покосился на Кратова. – Ищет, не прицепился ли к его овечкам какой-нибудь Улисс…

Они наблюдали за Джедом по видеалу, между тем как первый навигатор где шлепком, где пинком выпроваживал зонды в кромешную тьму.

– Неосмотрительно, – проворчал Кратов.

– Что именно? – встрепенулся Аксютин.

– Такими делами нужно заниматься при полной освещенности. Да и незачем вообще лезть в тамбур. Зонды и без присмотра прекрасно разойдутся по своим секторам. А в темноте, возле распахнутого люка Джед только подставляется. Здесь могут обитать какие-нибудь ночные хищники, не страдающие предрассудками. Или недоброжелатели…

– Серебряные Змеи, – со вкусом произнес Аксютин. – Это правда, людей они невзлюбили. И кабы не высочайшее покровительство Осязающих Мрак…

– Не нужно беспокоиться, Кон-стан-тин, – сказал Татор. – Я внимательно наблюдаю за окрестностями. Ни один движущийся объект крупнее мыши не находится вне контроля. Разумеется, и речи быть не может о Серебряных Змеях.

– И что же вы контролируете? – полюбопытствовал Аксютин.

Татор постучал ногтем по экрану, указывая на сиреневую звездочку, медленно ползущую по серебристому фону:

– Большой неторопливый зверь, похожий на комодосского варана, в шестистах метрах от корабля. Идет по своим делам курсом на юго-восток.

– Между прочим, у него шесть лап, – со значением сказал Дилайт.

– Все это шестилапие местной фауны не дает мне покоя, – откликнулся Вилга.

– Что, что тебе не нравится? – сварливо осведомился Биссонет, и они вполголоса затеяли спор.

– Еще одна массивная тварь размытых очертаний неотступно крадется за нашим вараном, – продолжал Татор. – Мне кажется, сейчас она станет его есть. Тоже шестилапая.

– Вот дьявольщина, – сказал Аксютин.

– Зонды веером расходятся от люка. В общем, все спокойно.

– А нельзя ли, чтобы один из зондов смотался к зверушкам и передал сюда их портреты? – с надеждой спросил Аксютин.

– В другой раз, – ответил Дилайт. – Тебя устроит, если мы сначала решим принципиальный вопрос?

Аксютин недовольно фыркнул и замолчал, погрузившись в размышления. Тем временем Джед отправил в странствие последний зонд.

– Теперь до утра, – сказал он. – И пусть всем снятся добрые сны. Завтра мы откроем глаза и обнаружим, что в этом мире не осталось тайн.

– Размечтался! – усмехнулся Аксютин.

…Этой ночью Кратов не видел ни единого сна – ни доброго, ни злого. Он вообще ни на минуту не сомкнул глаз. Лежал не раздеваясь при тусклом свете ночника, прислушивался к безмятежно ровному дыханию Аксютина и таращился в низкий потолок. Пытался расслабиться, отключиться – он умел это делать. Но сейчас никакое умение не помогало.