Гнездо Феникса - Евгений Филенко

– Откуда вы это взяли?! – завопил Биссонет. – Мой опыт свидетельствует, что здесь рутина и скука, я таких контактов пропускаю через себя по два десятка в год!

– И в самом деле, – потупившись, сказал Вилга. – Я тоже не вижу здесь ничего экстраординарного. Зачем преувеличивать?

– Ну конечно, гуманоиды, – проговорил Аксютин задумчиво. – Да еще в нестандартных условиях. Здесь присутствует некоторая пища для размышлений. Однако придавать этому контакту черты эпохальности… – он с сомнением покачал головой.

– Для того я и хочу разыскать «Кратовский дольмен», – сказал Дилайт. – Я убежден, что самый поверхностный осмотр его поколебал бы вашу предубежденность.

– Опять интуиция? – язвительно спросил Биссонет, намекая на какой-то неведомый Кратову эпизод обсуждения.

– Конечно, был бы дольмен – многое разъяснилось бы, – согласился Вилга.

– Но только без мистики! – воскликнул Биссонет. – Без «третьей силы», без ЭМ-техники.

– Не знаю, как насчет «третьей силы», – ревниво сказал Аксютин. – Однако умножать число сущностей сверх необходимого и впрямь ни к чему.

– Подите вы со своим Оккамом, – уныло сказал Элул. – Лично я исповедую иной принцип.

– Какой же? – полюбопытствовал Биссонет.

– Если тебя поразило громом – значит, ты грешен.

– Непонятно, – пожал плечами красавчик.

– Отнюдь, – сказал Аксютин, оживляясь. – Коли случилось чудо – докажи, что его сотворил не бог. Правильно, Хаим?

– Тоже мне чудо, – фыркнул Вилга. – Обычная феноменологическая статистика…

Накал в разговоре с какого-то момента резко пошел на убыль. Казалось, о Кратове позабыли. Он сидел молча, отгороженный ото всех стеной отчуждения. Словно его тут и не было… Грозовая туча, раздутая от скрытой угрозы, покружила над его головой и, не разродясь ни единой каплей, канула прочь. Хотя и во многом благодаря громоотводу, роль которого отчего-то взял на себя пасмурный Элул. И Кратов не понимал, был ли он за то ему признателен. Либо же, наоборот, предпочел бы принять грозу на себя.

Он чувствовал, что нельзя ему сидеть здесь вот так, в стороне, если он хочет, чтобы когда-нибудь эти люди приняли его в свой круг как равного. Чтобы перестали говорить о нем в третьем лице, а обращались напрямик – с добрыми ли речами, с дурными ли. И не таили бы за стылыми масками брезгливость и страх.

Кратов даже попытался сделать усилие, перебороть самого себя. Проломить-таки эту проклятую стену, за которой сейчас малодушно отсиживался. Он открыл рот, чтобы потребовать обещанного ему ответного слова. Но не сумел извлечь ни звука из перехваченной глотки.

– …А ложногриб ему отвечает: «Да нет, какой-то дурак научил!» – заливаясь, рассказывал Аксютин.

По ту сторону стены отчуждения царило веселье.

– Зайдите ко мне, – сказал Хаим Элул, осторожно коснувшись коротким сильным пальцем переплетенных буквиц на кратовском свитере.

Кратов, погруженный в свои мысли, послушно двинулся за ним. Невнятно урча под нос игривый мотивчик, Элул проследовал в свою каюту, которую делил с командором миссии. Здесь оказалось чуточку просторнее, и даже были откидные диванчики для посетителей. Один из них был тут же предложен Кратову.

– Благодарю, – сказал тот, оставаясь на ногах.

– Послушайте, Кратов, – сказал Элул, плюхаясь на койку и взирая на него снизу вверх по-детски чистыми синими глазами. – Для чего вам эти ожоги?

– Что? – не сразу понял Кратов. – Ожоги… какие?

– Эти отвратительные келоиды, отнюдь не украшающие вашу шею и, должно быть, прочие члены. Будто из вас хотели сделать цыпленка-табака, но вовремя усмотрели ошибку… Некоторым остро впечатлительным натурам это действует на нервы.

Кратов вскинул подбородок:

– Кому же?

– Например, мне, – ухмыльнулся Элул. – Вы, наверное, подумали – Биссонету? Его нервирует совсем другое… Я понимаю, рубцы дороги вам как память, они у вас что знаки воинской доблести, и все прочее. Но поймите и вы: тем самым вы невольно стараетесь выделиться среди нас. К чему носить на себе отметины былых приключений, состоявшихся не всегда от великого ума? Дин, между прочим, тоже как-то пылал ясным пламенем, хотя вот у него как раз были на то уважительные причины. Он же из ваших, из звездоходов…

– Дин? – переспросил Кратов и едва удержался, чтобы не уточнить, о ком идет речь. Ему и в голову не приходило, что существуют люди, способные называть доблестного командора миссии как-то иначе, нежели по фамилии.

– Давайте сведем ваши келоиды, – предложил Хаим. – И забудем о них, как о тяжелом сне после неумеренного ужина. Нет, я серьезно. Я же здесь не только ксенолог, но и медик. Это моя вторая профессия, унаследованная от предков. Все Элулы спокон веку целители и врачеватели. Один из нас взошел на костер за чертознайство – имел глупость излечить царствующую особу от дурной болезни. Другой тоже прослыл отравителем и снискал свою Голгофу в сибирских лесах… У вас, как я слышал от доктора Нанука, пирофобия? Можно попытаться потеснить и ее, у меня здесь неплохая ментоскопическая аппаратура. Полного избавления не сулю, все в руце Божьей, да мы и не на Земле. А вот хвост ей подрезать обещаю, чтобы не выставляла напоказ.

Кратов незаметно для себя примостился на диванчике – при каждом движении тот жалобно постанывал под ним.

– Вообще-то Кодекс плоддерской чести не поощряет… – пробормотал он в сильном смущении.

– Подите вы с вашими играми, – страдальчески поморщился Элул. – Кодекс, честь, отчуждение. Взрослые люди, а помешались на средневековой атрибутике! Чего вы хотите больше – чести вашей несуразной или душевного здоровья? Будет здоровье, будет и честь.

– Но обстоятельства таковы…

– И давайте стараться, чтобы от обстоятельств ничего не зависело, опять-таки ни честь, ни здоровье.

– Стараться! – усмехнулся Кратов. – Что мне остается, кроме моей чести? Только что ксенологический совет консенсуально произвел меня в трепачи. И я ничего не могу выставить в свое оправдание.

– Допустим, консенсуса не было и не будет. Навигаторы вам верят, хотя главным образом из цеховой солидарности. Дилайт желает вам верить. Господь ему судья – для него звездоходское прошлое тоже много значит.

– А что же вы?

– А я циник, верящий только своим глазам. Хотя при этом я не кричу о своем цинизме на каждом углу, как некоторые. На Уэркаф я прибыл в третий раз, и глаза говорят мне: Хаим, тут нечисто. Милый, честный парень Слава Горяев сочиняет беллетристику о каких-то могильниках. Графии с образцами, что он привез, можно трактовать и так и сяк, здесь Биссонет прав. Но из тьмы отчуждения возникает демоническая фигура плоддера Кратова и вещает одними с Горяевым словами… Не могут же все звездоходы страдать общими галлюцинациями! И я желаю выяснить для себя окончательно, что отражает этот феномен. Был ли мальчик, то бишь дольмен, или нет. Для этого я соберу свору отличных охотничьих собак и дам им понюхать след. А потом спущу их с поводков.