Дело огня - Александр Ян

Значит, день. Соблазнительна мысль о раннем утре, когда ночные уже впадут в сон, а люди Ато будут еще вялые спросонья — и главное, сам успеешь отдохнуть немного, но нет, нет, ведь может сложиться так, что и ночные не заснут, и люди будут не такими уж вялыми — и придется противостоять тем и другим сразу. И нет ничего хуже упущенного времени.

Значит, после полудня. Когда слуги будут вкушать послеобеденный отдых, а охрана забьется в тень.

Остался последний вопрос — достать меч. Даже вполне заурядного ума Ато хватало на то, чтобы понять: Тэнкэну нельзя еще доверять всецело, одного лишь того, что он человек Кацуры и разыскивается властями — мало. Его меч со всей вежливостью забрали и унесли в охраняемую каморку при флигеле охраны. Кинжал он успел где-то потерять на пожаре, а ведь охранника придется убивать. Значит, нужно выбрать самый острый из кухонных ножей.

Все с тем же скучающим видом Тэнкэн прогулялся на кухню. Чем хороша обстановка обыденного ужаса, царящая в этой усадьбе — никто его ни о чем не спросил. Зашел молодой господин на кухню — значит, надо. Служанки даже голов не подняли от чистки батата, когда Асахина взял со стойки один нож, нашел его слишком тяжелым и неудобно лежащим в руке, взял другой, попробовал остроту на дайконе, остался недоволен, взял третий…

— О, вот ты где! — в кухоньке слегка потемнело: пригнувшись, в дверь шагнул Ато. — А я тебя везде ищу. Что это ты делаешь здесь?

— Да вот, дайкона захотелось, — Асахина отрезал ломоть, сунул в рот, нарочито громко хрустнул. Ато улыбнулся.

— Бросай это, — сказал он. — Мы тут с ребятами побились об заклад, что ты не мог порубить охранников Като в одиночку. То есть, я говорю, что мог, а они — что нет.

Тэнкэн пожал плечами.

— Если они не поверят мне на слово, то вы проиграли.

— Им не нужно верить тебе на слово, — Ато улыбнулся еще шире. — Сумеешь разрубить шесть свернутых татами стоймя и ни одно не опрокинуть — я выиграл.

В другое время Асахина отказал бы ему весьма резко, но сейчас нужен был меч — и он сам шел в руки.

— Идем, — сказал он, для правдоподобия отгрызая еще кусок дайкона.

Площадку для испытания устроили возле конюшни. В землю вбиты колья, на которые обычно насаживают свернутые татами торчком, но на сей раз они пустуют. Еще бы, тут хотят посмотреть боле высокий уровень: как татами разрубают, не опрокинув.

Легкая задачка. Упражнение для ученика. И эти татами должны изображать людей Като? Смешно. Люди Като жили, дышали, атаковали со всей жаждой жизни…

Ладно, хотите смотреть, как я рублю солому — смотрите… Ран принял меч из рук Сиды — свой, знакомый клинок — засунул его за пояс, принял позицию для иаи. Ато поднял бутыль с водой — широкогорлую тыкву примерно в один сё[67]. Тэнкэн должен был успеть, пока не выльется вода, а изливалась она на счет «восемь». Сида взял деревянные бруски — ударом подать сигнал. Тэнкэн положил левую руку на ножны под гарду и пошевелил пальцами правой, показывая, что не касается рукояти.

Сейчас? — беззвучно спросил он.

Нет, шепнул за ухом голос Абэ-но Сэймэя. Ты поймешь. Ты почувствуешь.

— Аи! — крикнул Сида и щелкнул дощечками.

Меч, повинуясь толчку большого пальца, привычно прыгнул в ладонь. В тамэси-гири главное — скорость, Ато мог бы и без своей бутыли обойтись. Шаг, поворот, удар, поворот, удар, шаг, удар, поворот, удар, шаг, шаг, поворот, удар, шаг, удар, поворот, удар!

— Ну, ты даешь, — Ато не дрогнул и не изменился в лице, только посмотрел на оставшуюся у него в руке половину бутыли. Оценивающе посмотрел, с интересом — но без удивления.

Вторая половина, отлетев, ударилась о стену конюшни, и по мокрому пятну было видно, что воды в бутылке оставалось еще о-го-го.

— Все видели? — Ато бросил своей полутыквой в охранников, и те сгрудились вокруг поймавшего обрубок Сиды, норовя потрогать срез.

— Я говорил, — продолжал Ато, — если я могу, он и подавно сможет. А вы не верили, олухи.

Ни Ран, ни Ато даже для проформы не посмотрели, все ли татами рассечены и все ли остались стоять. Им это было не нужно.

— А вот скажи, Тэнкэн, можешь ли ты нас чем-то еще удивить? — спросил Ато.

— Я фехтовальщик, а не ярмарочный фокусник, — пожал плечами юноша.

— Но все-таки? Все-таки, Тэнкэн? Например, я могу рассечь татами на семь частей и не опрокинуть, а ты?

— Если татами не будет сопротивляться, — улыбнулся Асахина.

Он посмотрел в глаза Ато и с удивлением понял, что «правая рука господина дайнагона» видит в нем нешуточного соперника.

— Послушайте, господин Ато, я уже не мальчик и понимаю, когда от меня чего-то хотят. Что нужно вам, почему вы меня испытываете? Говорите без обиняков, я все пойму.

Ато прищурился, потом улыбнулся.

— Господин хочет, чтоб мы с тобой убили четырех человек.

— Кого именно?

— Как будто сам не догадываешься.

— Догадываюсь, но хотелось бы услышать имена.

— Кондо Исами. Хидзиката Тосидзо. Окита Содзи. Харада Саноскэ.

— Это серьезные бойцы.

— Мы с тобой тоже, не так ли?

— Почему именно этих? Я понимаю, Кондо — командир Волков, Хидзиката — его заместитель… но Окита и Харада просто десятники. Почему именно они?

— У господина к ним старые счеты, — Ато наклонился вперед и чуть слышно добавил: — С предыдущих рождений.

— Господин помнит свои предыдущие рождения? — Ран позволил себе некоторый скепсис.

— Господин помнит их предыдущие рождения, — Ато оскалился. Интересно, что показалось ему так смешно. — И свои, да, тоже. Эти четверо не давали ему покоя еще когда они таскались за Куро Ёсицунэ[68], и время от времени возрождались, чтобы выжить моего господина из Столицы.

Как я их понимаю, подумал Тэнкэн.

— В общем, нужно этих четверых укоротить. И способны на это ты да я, да наши ночные товарищи. Люди Сиды тупые громилы, ничего больше.

— Не в обиду вам будь сказано, но у храма Фусими и ночные показали себя не лучше.

— Они исправятся, особенно если мы с тобой дадим им два-три урока. Тут видишь, какое дело, Тэнкэн: это все молодняк, а старые, верные слуги господина Аоки все не здесь. Этих, здешних, наскоро сделали, когда господин пожелал в Столице провести ритуал. Цена им невелика: помогут уделать четверых Мибуро — будут жить дальше, кто жив останется — авось да себя покажут, а полягут — никто плакать не будет. Мы с тобой — вот, кто по-настоящему ценен.

— Что-то я сомневаюсь, что по мне будут плакать, — усмехнулся Тэнкэн.

— Зря, — рот Ато странно покривился. — Плакать, может, и нет, но господину Аоки ты чем-то пришелся по душе.