Прямой наследник - Д. Н. Замполит

Zampolit

Прямой наследник

Глава 1

Без меня меня женили

Мда.

Видок.

Как там, «Москва — большая деревня»? Вот она и есть.

Столица, прости господи.

А я — князь и глава государства, мать его.

И жених.

Эх-хе-хе, хорошо хоть свежий снег выпал и прикрыл самое уж неприглядное.

Митрополичий двор, Спасский, Вознесенский да Чудов монастырь, дворы служилых князей, узкие улочки… И это Кремль, на минуточку. Музейной обстановкой, привычной в моем времени, тут и не пахло. Пахло же чем угодно — едой от подворий кремлевского духовенства, навозом от конюшего двора, выгребными ямами, теплым духом деревянных изб кремлевского люда…

Каменных зданий — раз, два и… и обчелся. Пара церквей еще Калитой строенных да стены Дмитрия Донского, остальное — дерево. Впрочем, и стены тоже кое-где уже деревянные — мягок известняк, «плывет», приходится подновлять дубовыми бревнами. Вон, у Швиблой башни проплешина, у Фроловых ворот другая, еще лет десять-двадцать и Кремль сам развалится, никаких осад не надо. И дерево везде старое, темное. Разве что свежесрубленный терем на подворье боярина Хромого радовал глаз янтарными бревнами и дранкой крыши.

Весь материальный мир вокруг, буквально весь — деревянный. Про телеги, дома и мебель не говорю, так инструменты тоже — грабли, лопаты, молоты. Посуда деревянная, лапти тоже, как ни крути, из дерева, в глухих местах, говорят, из хвои шерсть делают и ткут, разве что книг деревянных нет, сплошь пергамент. А, нет, вру — таблички-вощаницы для записей деревянные.

Да уж, наследство…

Я оторвался от перил и прошел в другой угол гульбища — оттуда лучше видна набережная часть. Сзади шевельнулся молочный брат, Волк, всегда и везде сопровождавший меня. Истинный волчара — здоровый, резкий, ни грана размышлений, чистое действие. Де-юре мой холоп-телохранитель, де-факто подает стремя и ведет коня, потому и зову его «стремянным», хоть это и неверно. И холоп он только по названию, живет куда лучше, чем многие ратные. Одна одежда чего стоит — кафтан суконный, кушак алый, поверх крытый тулуп, шапка волчья, сапоги сафьянные. И сабля хорошая, ордынская, с бою взятая. Вот не знаешь, кто таков — запросто можно за боярского сына принять. Впрочем, «холоп, молочный брат великого князя» как бы и не повыше будет. Холоп ныне это не крепостной, а обязанный службой, а князь волен его освободить и наградить хоть звонкой монетой, хоть поместьем или кормлением каким. И станет Волк родоначальником бояр, а то и князей Волковских, к примеру.

Мысли мои скатывались к вечным темам о деньгах, вотчинах и кормлениях, но никак не хотели возвращаться к главному событию недели, а то и года. Летописцы тут не только чернила, но и пергамент экономили, всех событий за год напишут «Преставился Григорий, епископ ростовский, месяца мая в третий день» и все, больше ничего за двенадцать месяцев не случилось. Так что великокняжеская свадьба — очевидный претендент на единственную запись под 6941 годом. Это, значит, 1433 от рождества Христова — но так лета считают только богопротивные латиняне, мы же, православные, ведем счет от сотворения мира. Все же знают, что именно шесть тыщ девятьсот сорок один год тому назад Саваоф сказал «Это хорошо!», вот и начался календарь. Только не дай бог такое ляпнуть, великий князь московский должен быть праведен, благочестив и богобоязнен.

Проехаться, что ли, мозги проветрить? А и то.

— Свистни, чтобы Скалу поседлали.

— Мигом, княже.

Скала — мой вороной жеребец, единственный конь, который мне нравится. Навыки езды я от своего реципиента унаследовал, а вот любовь к лошадям — нет. Ну звери, ну красивые… а они тут не только показатель статуса, некоторые в пересчете на доллары стоят никак не меньше чем бентли-майбахи, кони здесь основа всему. И под воду, и под воеводу, и под князя, то бишь под конного предводителя, конязя. Но Скала мне пришелся с первого взгляда, еще трехлеткой. Напомнил мой Кадиллак-Эскаладо, потому и Скала.

Выехали вчетвером — я, Волк и два моих рынды, телохранители из детей боярских. Сразу же от крыльца я ожег коня плеткой и пустил его вскачь, под запоздавшие крики «Разойдись!» и прямо у воротного столба стоптал замешкавшегося мужика. Тот грохнулся оземь, смешно размахивая руками, но я уже не смотрел, ушел в думы, а конь нес меня вперед, вперед, на Кучково поле…

Свадьба тут у меня, понимаете ли.

А вот если я был в свое время женат, а теперь меня женят еще раз, можно ли меня считать двоеженцем? Или счет идет, так сказать, по головам? Тамошняя голова — одна жена, здешняя — другая… И, главное, спросить некого, не к духовнику же с такими вопросами бежать. Хорошо еще решит, что умом скорбен, а коли на одержимость бесами подумает?

Как на минном поле живу, потому больше помалкиваю, да читаю все, что можно тут сыскать. Не сказать, чтобы прям очень много, но кое-что и после Тохтамышева пожара уцелело — летописи, грамоты и прочие, так сказать, финансово-юридические документы. В них-то я первым делом влез, потому как без этого никакую фискальную основу не выстроишь, а не будет налогов — не будет и государства.

Ишь, как заговорил… Раньше-то всеми правдами и неправдами старался заныкать от властей побольше, а как присел на великий стол, так все перевернулось. Как там, бытие определяет сознание? Вот точно.

Скала нес меня по городу, народ шарахался посторонь и ломал шапки — князь! князь скачет! Остался позади Торг, промелькнули Никольская, деревянные стены Посада, Устретеньская улица и вот Кучково поле!

О том, что меня вознамерились женить, я узнал из давнего разговора бояр, севших пошептаться в горенке набережного терема (до дворцов мы пока не доросли, обходимся теремами). Горенка имела наверху продухи для вентиляции, через которые из верхних светелок, если знать, какую плашку сдвинуть, было неплохо слышно.

По голосам судя, рядили Федор Добрынский, Андрей Голтяев, сын того самого Федора Кошки, от которого Романовы пошли, да служилый князь Юрий Патрикеев, из гедиминовичей. Вот он и начал:

— Женить пора князя, в силу вошел, а все девок по углам валяет.

— Пусть валяет, — хохотнул Голтяй, — а мы пока ему невесту присмотрим.

— Вот и мыслю, — продолжил Патрикеев, — хорошо бы Литву к Москве привязать, а то Свидригайло слишком Юрию Дмитриевичу потакает.

— Эк ты хватил, князь! — продолжил веселиться Голтяй.

— Хватил, хватил, — рассудительно поддержал его Добрынский.

— Чегой-то? — вроде как удивился Патрикеев.

— Ну