Лидия - Василий Воронков

— Это не совсем так, — голос Таис стал тише, а красный глазок камеры над дверью странно замерцал, присматриваясь к чему-то. — Как я уже сказала, ваше подсознание пытается компенсировать и… каждый раз у вас появляются какие-то воспоминания, неправильные, ошибочные.

Таис подошла ко мне совсем близко, забыв о предосторожностях. Лида! Через мою грудную клетку словно прошёл электрический разряд. В её красивых зелёных глазах стояли слёзы.

— То, что вы помните, — сказала она почти шёпотом, — это не вы.

— Как? Вы хотите сказать, что все мои воспоминания…

— Не все, — сказала Таис. — Но многие. Так продолжается уже два года, все два года я наблюдаю за вами. Каждый раз — это что-то новое, вы как будто рождаетесь заново. Мы думали вначале, что ситуация будет постепенно улучшаться, что с каждым разом вы всё больше и больше будете становиться собой, но… к сожалению, это не так.

Таис опустила голову. Боль в груди сменилась странным обжигающим холодом, и я невольно отшатнулся назад, как пьяный. Эта худенькая девушка с чёрными волосами, похожая на Лиду, и её тихий вздрагивающий голос испугали меня сильнее, чем всё, что мне довелось увидеть здесь до сих пор.

— Что значит каждый раз? — пробормотал я. — О чём вы вообще говорите? Я не понимаю! Я никак не могу быть здесь два года! Это невозможно! И мои воспоминания…

— Всё это идёт по кругу, — продолжила Таис. — Каждый раз вы приходите в себя и становитесь… другим, не таким, как раньше. Иногда вы даже не можете говорить, у вас отсутствуют базовые моторные функции. Иногда… как сейчас… Но всё равно… Чем больше проходит времени… — Таис замерла и быстро обернулась на полусферу камеры наблюдения над дверью. — Проходит время, — сказала она, — и вы не выдерживаете. Чем больше вы думаете о происходящем, чем больше вы погружаетесь в свои воспоминания, тем больше находите странностей и противоречий… В конце концов, — голос у Таис дрожал, — вы просто не выдерживаете, и происходит коллапс. А потом всё начинается с самого начала, с новых выдуманных воспоминаний.

Несколько секунд я смотрел на неё, чувствуя страшный холод в груди. Глазок камеры наблюдения азартно поблёскивал над дверью. Я рассмеялся. Таис удивлённо уставилась на меня.

— Интересно, — сказал я, — как долго вы репетировали эту речь? Я не идиот и понимаю, что мы вовсе не на Земле. Это, — я показал рукой на светящиеся белые стены, — какая-то орбитальная станция с искусственной гравитацией и искусственным воздухом. Я слишком много времени провёл на кораблях, чтобы меня можно было так легко обмануть…

— Но подождите, я… — затараторила, часто моргая, Таис.

— Потом эта ваша история с ложными воспоминаниями, — невозмутимо продолжал я. — Неплохо придумано, конечно. Но, честно говоря, всё равно поверить сложно. Вся моя жизнь придумана? А потом я перезагружаюсь как компьютер? А в процессе перезагрузки вы, видимо, бреете меня, стрижёте ногти и волосы, подготавливаете, так сказать, к новой жизни.

Таис уже ничего не пыталась возразить, а просто смотрела на меня влажными от слёз глазами.

— Ни разу не слышал большего бреда, — подытожил я. — И ведь поначалу я почти готов был вам поверить. В следующий раз подготовьтесь получше.

— Я понимаю, — сказала Таис, — я понимаю, что вам очень сложно принять всё это, но…

Кнопочный телефон в её кармане завибрировал; она вздрогнула и прижала руку к бедру.

— Вас вызывают, — усмехнулся я. — Вы не справились. Нужно согласовать детали вашей душещипательной истории, а то, я смотрю, вы совсем уже запутались.

Таис молча отвернулась от меня и быстро направилась к двери. Её длинные волосы рассыпались по плечам. Чёрные блестящие волосы Лиды.

Я вновь почувствовал болезненную тяжесть в груди. Свет в комнате с каждой секундой становился всё сильнее, как будто тот самый Алик, наблюдающий за нами через камеру над дверью, методично прибавлял яркость.

Таис вышла. Дверь закрылась с гулким металлическим ударом.

Я вернулся на кровать. Меня опять одолевала мигрень, я закрыл глаза и попытался расслабиться, но мне не становилось лучше — казалось, что длинные острые иглы медленно вонзаются мне в виски.

66

Я увидел Лиду лишь после зимних каникул. Мы столкнулись в коридоре перед аудиторией, она попыталась улыбнуться и тут же отвернулась, как будто боялась смотреть мне в глаза.

Всю лекцию я наблюдал за ней. Лида сидела на три ряда ниже меня, иногда её скрывала голова долговязого парня, который что-то рисовал пальцем в суазоре, почти распластавшись по столу. Лектор стоял, вытянувшись, у стола и зачитывал, как по бумажке, свою монотонную речь. Лида поправляла волосы, собранные в длинный хвост на затылке, что-то искала в своём наладоннике, нетерпеливо перелистывая страницы пальцем, перешёптывалась с Анной, пыталась высмотреть кого-то в аудитории, но ни разу не оглядывалась назад.

Виктор тогда не пришёл, и я сидел в окружении пустых стульев. День выдался пасмурным, но наш лектор забыл отключить электронные жалюзи после голографического представления на предыдущей паре, и казалось, что за окном стоит глубокая зимняя ночь.

Я открыл суазор, намереваясь послать Лиде сообщение — что-нибудь ненавязчивое, вроде "как провела каникулы?", — но почему-то не решился. Я смотрел на неё, на то, как она играется со своим суазор, ищет кого-то в аудитории, как перешептывается с подругой и понимал, что совершенно ей не нужен. Когда мы столкнулись в коридоре перед парой, она не обрадовалась, не удивилась, а просто была смущена — это походило на случайную встречу с человеком, которого давно уже позабыл, но который, вопреки твоему желанию, упорно пытается напомнить о себе. Я не хотел навязываться. Но, тем не менее, открыл её страницу в соцветии, где она сама не появлялась уже несколько недель подряд.

Преподаватель продолжал пересказывать содержание учебника.

Я просмотрел несколько последних записей на её страничке и отложил суазор в сторону. Из-за скучного сумрака поточной мне хотелось спать. Лида не обращала на меня внимания. Лектор говорил синтетическим голосом, как робот.

Я положил голову на руки и закрыл глаза.

Откуда-то издалека доносился монотонный голос, я не вслушивался, и лишь отдельные слова пробивались сквозь дрёмы — "основы", "траектория движения", "тонкий расчёт". Потом исчезли, потерялись и эти бессвязные обрывки машинальной речи, я решил, что действительно могу заснуть и, представив, как какой-нибудь шутник с нашего курса примется бесцеремонно расталкивать меня в конце лекции, вздрогнул и открыл глаза.

Преподаватель действительно замолчал и стоял, сгорбившись, странно отвернувшись от нас к погасшему экрану на стене, развернув свой огромный, как альбомный лист, суазор. Руки у него дрожали. Остальные студенты тоже что-то быстро листали в наладонниках. Сидящая надо мной девушка часто и неровно дышала, как во время приступа астмы. Лида перестала перешёптываться с Анной и вдруг, впервые за всю лекцию, обернулась и посмотрела на меня. В её зелёных глазах читались сожаление и страх, как будто я за прошедшие несколько секунд сотворил нечто ужасное.

Я вздохнул.

Пальцы у меня на руках странно закоченели, хотя в аудитории работали на полную мощность отопители. Я сцепил руки, сжав их так сильно, что побелели ногти, и только тогда посмотрел на экран своего суазора, который всё ещё лежал на столе, открытый на странице Лиды. Поверх фотографии Патрокла, опубликованной Лидой в соцветии когда-то очень давно — ещё в другой жизни — выплыло прозрачное окошко с извещениями о новых записях. Броские красные цифры быстро возрастали, словно отсчитывая какие-то судорожные порывистые секунды — двенадцать, двадцать шесть, тридцать три. Я схватил суазор, коснулся пальцем нетерпеливо дрожащего окошка, и в этот момент кто-то рядом выше тихо сказал:

— Война…

Я быстро перелистывал многочисленные записи в соцветии.

"Восстание сепаратистов".

"Неожиданная агрессия послужила причиной…".

"Первый космический конфликт".

Десятки, сотни людей писали о том, что происходило на Венере — всё остальное, всё, что ещё несколько секунд представлялось таким значительным и важным, вдруг потеряло значение, сгинуло в тени этого внезапно начавшегося кошмара.

Лекция так и не завершилась — она прерывалась на том самом мгновении, когда кто-то получил первое уведомление на свой суазор. Преподаватель сказал, что ему нужно срочно отойти и хлопнул дверью. Вокруг меня стал раздаваться неуверенный испуганный шёпот, как будто, стоило лишь заговорить в полный голос, как все эти бессвязные слухи из соцветия обратились бы в безжалостную явь. Лида уже не смотрела на меня, а сидела, обхватив голову руками. Анна что-то шептала ей в ухо и поглаживала по плечу. Лида поначалу даже не замечала свою подругу, как-то пугающе отрешившись от происходящего, но потом повернулась к ней, покачала головой и стала что-то быстро набирать в суазоре.