Лидия - Василий Воронков

"Только что прошла полное обследование. Есть проблемы. Приезжай".

Я навещал её последний раз больше месяца назад, хотя она постоянно приглашала меня к себе. Мать всегда жаловалась на проблемы со здоровьем, поэтому я не придал особого значения её сообщению, но всё же ответил, что ненадолго заскочу и пересел на другую линию монорельса.

Она ждала меня, сидя за столом, на котором стояла чашка с холодным чаем. Ни один из экранов не работал. В квартире повисла тягостная тишина.

Мать обняла меня, поцеловала в лоб и долго смотрела так, словно мы не виделись несколько лет. Я уже ожидал, что она скажет, как сильно я изменился.

— Ты как будто на другой планете! — вздохнула мать. — Так редко вижу тебя теперь… Загружают вас там сильно, да?

Я кивнул головой.

— Ты не перерабатывай, — сказала мать. — У тебя всё всегда получалось, ты же такой талантливый… Посмотри, какой ты уставший, бледный. Со сном плохо?

— Завтра начинается сессия, мама, — сказал я. — Я вообще ненадолго. Мне ещё повторить надо.

— На ночь зубрить — дело плохое, — сказала мать. — Только вымотаешься. В ночь перед экзаменом лучше как следует отдохнуть. Хочешь, оставайся?

Она взяла со стола чашку, выплеснула остывший чай в раковину и принялась медленно оттирать края чашки под тонкой, похожей на застывшее стекло, струйкой воды.

Я молчал.

— Ох, я так разволновалась, что ты приедешь, что даже чай забыла вскипятить, — сказала она. — Вот, — она оставила чашку в раковине и стала вытаскивать из холодильника какие-то пакеты. — Я тут купила…

— Я правда ненадолго, — сказал я. — Мне надо ещё повторить кое-какой материал. Вместе с другом. Там поменялись билеты.

Мать покачала головой.

— Ну, хоть посиди со мной немного, — сказала она. — Я сейчас чай поставлю.

Я сел за стол. Мне показалось, что в нашей гостиной, которая раньше были пропитана тягучим ароматом жаркого и наваристого домашнего супа, пахнет каким-то едким тошнотворным лекарством.

Я посмотрел на мать.

— А что с обследованием? — спросил я. — Ты говорила, что есть проблемы.

— Ничего серьёзного, — неожиданно сказала мать и включила чайник. — Просто возрастное. Я завтра ещё схожу к кардиологу, проверюсь… Ничего такого на самом деле.

— К кардиологу? — спросил я.

— Говорят, аритмия какая-то, — сказала мать. — Ерунда, правда. Лучше расскажи о себе.

Это было совсем на неё не похоже.

Я смотрел, как мать взволнованно суетится у плиты, и вдруг подумал, что она сильно постарела за последние годы. Волосы она подкрашивала ещё давно, но теперь частенько не попадала в цвет, забывая, какой до этого пользовалась краской. Сегодня она заколола волосы на затылке, чего никогда прежде не делала, и из-за этого стала похожа на молодящуюся старуху.

— Да мне особо нечего рассказывать, — сказал я. — Всё учусь да учусь. Задают много, программа плотная.

— Но это ведь то, что ты хотел? — спросила мать.

— Да, — ответил я. — Сложно, но… мне нравится на авиакосмическом.

— Я рада за тебя, — сказала мать.

Она отключила запевший электронной трелью чайник и разлила кипяток по чашкам.

— А подружка у тебя есть? — спросила она.

Я почувствовал, как что-то кольнуло меня в грудь.

— Нет, — сказал я.

Мать покачала головой.

— Со всей этой учёбой даже на девушек нет времени? — сказала она. — Нельзя так. Такое время сейчас у тебя…

Она поставила передо мной чашку с дымящимся чаем и корзинку с залитыми глазурью пирожными, от одного вида которых меня начинало мутить. Есть мне ничего не хотелось. Мне не хотелось даже пить чай. Я взволнованно повертел на блюдечке чашку. Я как будто пришёл в гости к совершенно незнакомой женщине, которая из вежливости угощает меня пирожными.

Я подул на горячий чай и заметил маленький скол на кайме чашки.

— Разбила, — сказала мать. — Всё из рук теперь валится.

— Почти незаметно, — сказал я.

Мать улыбнулась.

— Значит, тебе всё нравится в институте? — спросила она, усаживаясь рядом со мной.

Я пригубил немного раскалённого, не успевшего завариться чая и кивнул головой.

— То, что ты и хотел, — тихо повторила мать.

Она приподняла свою чашку с чаем, держа её за тоненькое хрупкое ушко, и тут же поставила обратно на блюдце. Можно было подумать, что тихое позвякивание фарфора как-то необъяснимо успокаивает её.

— А ты не хотел бы, — мать резко отодвинула от себя чашку; чай перелился через край, выплеснувшись на блюдце, — перевестись? Ведь тебя же возьмут на любой…

— Что значит перевестись? — Я даже привстал от удивления. — Зачем? Куда я буду переводиться?

— Неужели ты сам не понимаешь? То, что сейчас происходит… Все эти… проблемы. Ты же окажешься в самом пекле!

— О чём ты? — спросил я и тут же догадался сам: — Венера? Да ладно тебе! Всё уже давно решилось. Да и какое это вообще имеет отношение…

— Да как же решилось! — Мать взмахнула руками, едва не опрокинув свой чай. — Об этом только и пишут везде, везде говорят. Ты что… не читаешь?

Я вытащил из кармана суазор, экран тут же затянула плотная поволока из расплывчатых пятен, и лишь спустя несколько секунд в этом электронном мареве стали проявляться угловатые иконки приложений.

Я открыл новости и перешёл в политический раздел.

— И что? — спросил я. — Ничего такого. Одни разговоры. Журналистам же тоже надо на хлеб зарабатывать.

Мать молчала.

— К тому же как это связано с переводом? — спросил я. — Если даже и начнётся что-то… Я в армии карьеру делать не собираюсь, дай бог дослужусь до пилота на каких-нибудь коммерческих рейсах.

— Ну да, коммерческие рейсы в оккупированную территорию.

— Какую оккупированную территорию, мама? Поменьше смотри новости! Придумала себе тоже причину для беспокойств. Да я пока доучусь, все ещё двадцать раз переменится. Ещё парочка таких кризисов пройдёт. Если на всё так реагировать…

Мать улыбнулась.

— Да ты ешь пирожные, ешь, — сказала она. — Вкусные. Я только утром их купила.

Она пододвинула к себе чашку с остывающим чаем и сама взяла похожее на эклер пирожное, густо залитое тёмной глазурью. Я положил на стол суазор, открытый на странице с текстом новости о восстании сепаратистов на Венере, и снова пригубил чай — терпкий и необычно горький на вкус.

Мать с любопытством взглянула на экран, по которому плыли цветные пятна.

— Что с твоим суазором? — спросила она.

71

На зачёте по нейроинтерфейсу я попал в одну группу вместе с Лидой и впервые в жизни увидел, как она подключается к сети.

Виктор тогда по своему обыкновению решил сдавать в самом конце, словно и вправду надеялся, что его малодушная надежда на усталость преподавателя как-то непонятно оправдает себя на зачёте, где результат оценивал бесстрастный компьютер на основе полученных во время задания очков. Я же пошёл со второй по счёту группой, ещё не зная, что вместе со мной окажется Лида. Я даже замер от удивления, когда увидел, как она стоит рядом с креслом нейроинтерфейса и разговаривает о чём-то с преподавателем. Она почувствовала мой взгляд, посмотрела на меня через плечо, улыбнулась и тут же снова отвела глаза.

Группа была уже в сборе.

Терминалы рядом с Лидой оказались заняты, и я выбрал себе местечко в другом ряду, ближе к окну — так, что Лида оказалась прямо за моей спиной. Мы все стояли рядом с креслами, но никто не садился, хотя терминалы и не работали.

Преподаватель — его звали Тихонов — подошёл к окну, быстро взглянул вниз и, вытащив из кармана пульт, направил его на оконную раму с таким видом, как если бы дистанционное управление работало лишь на расстоянии в несколько сантиметров.

Комнату тут же затянул густой вечерний сумрак.

Тихонов сунул пульт в нагрудный карман пиджака и прокашлялся, как оратор перед началом торжественной речи.

— Что ж, — сказал он, — как я понимаю, все уже здесь. Отлично! Да вы садитесь, садитесь, я активирую терминалы чуть позже.

Мы продолжали стоять. Тихонов прошёлся между рядами терминалов и встал у двери. Из-за невысокого роста и худосочного телосложения издали его нередко принимали за студента.

— Ну что ж, — сказал Тихонов и продолжил своё хождение по аудитории — на сей раз обратно к окну, — можете и постоять. Я понимаю, это ваш первый зачёт по нейросети, но, уверяю вас, тут нет ничего сложного. Правда, хочу заранее вас предупредить, что задание в учебном центре решили всё-таки поменять…

Послышался чей-то недовольный возглас, я закрутил головой и встретился взглядом с Лидой, которая напряжённо смотрела в затенённое окно. Увидев меня, она качнула головой и попыталась улыбнуться, однако уголки её губ лишь едва заметно вздрогнули.

Я впервые видел её такой взволнованной.