Хижина в лесу - Роберт Динсдейл

Дед полусидел, прикрыв глаза. Рядом с ним лежали скорлупки яиц, добытых мальчиком из гнезда в высокой болотной траве. Сырые яйца дедушка мог пить, не крича от боли.

Мальчик опорожнил карманы, и дед принялся подавать глазами знаки, отделяя съедобные грибы от несъедобных. Ядовитые мальчик выкидывал в огонь.

— Деда, я хочу пойти за помощью.

Старик прекратил осматривать грибы, так до конца и не проверив.

— Ты мне помог, деда, а теперь я помогу тебе.

Старик отрицательно качнул головой и издал гортанный возглас.

— Я могу…

Тот же самый повелительный возглас…

Мальчик вернулся к кострищу. На большой камень посредине землянки он положил тушки трех птенцов, забранных сегодня из гнезда. Их мать в это время летала вокруг и истошно кричала. Он приготовит мясо деду, но тот, скорее всего, есть не станет. Мальчик положит приготовленных птенцов около старика, а ночью подползет и примется обсасывать малюсенькие косточки.

Рюкзак упал на землю. Мальчик взглянул вниз и увидел пряничное печенье мамы.

— Деда, а может…

Глаза старика вспыхнули гневом. Опухоль сошла, и левым глазом он уже мог видеть. Рассеченная бровь покрылась струпьями и походила на застывшую лаву.

— В них — настоящий мед, деда. От меда тебе сразу полегчает. Я растворю его в воде…

Старик отрицательно мотнул головой.

Мальчик понурился. Из открытого рюкзака на него смотрели шесть пряников. Теперь они сморщились и затвердели, а рисунок в виде пшеничных колосьев и звезды вообще нельзя было различить. На каждом прянике он отчетливо видел вмятины, оставленные маминым большим пальцем.

— Мама пекла их, когда я болел. Я ел и сразу же выздоравливал. Почему бы тебе…

Старик приоткрыл рот, послышалась нечленораздельная речь. В последнее время дед только мычал, стонал и кричал. Впервые со времени падения он произнес что-то, похожее на слова.

Его глаза сверкнули.

— Что, деда?

Старик вновь произнес три коротких слова. Вот только понять, какие это слова, внук не смог.

Мальчик понурился. Дедушка дышал тяжело, со свистом.

— Я голоден, деда.

Мальчик поднял голову и посмотрел на старика. Тот едва заметно кивнул. Мальчик решил, что дед дает добро, и полез в рюкзак. Он извлек завернутые в бумагу пряники. Твердые, словно камень.

Издав глухое рычание, старик вырвал пряник из рук внука.

— Прошу тебя, деда. Мы голодаем.

Рычание не смолкало. Мальчик пытался не обращать на него внимание, но не смог отделаться от назойливого звука.

Голод, впрочем, вопил в его желудке куда громче, и он поднес пряник ко рту. Глядя на огонь, он зажал его между зубами. Корочка оказалась ужасно твердой, но откусить немного мальчик все же смог. Кусочек был сухим и твердым, у него даже заныли зубы. А потом пряник начал размокать, и во рту появился сильный привкус меда.

Когда кусочек размяк, мальчик проглотил его с трудом, словно это не хлеб, а кусочек свинца. Есть, впрочем, меньше не хотелось. Он снова кусал, сосал и жевал, громко чавкая, пока от пряничного печенья ничего не осталось. Во рту было сладко и липко.

Тупая боль в животе пропала, но по прошествии нескольких минут мальчик понял, что все еще голоден. Вкус меда и имбиря, воспоминания о маме и городской квартире, о том, что было прежде, пылали внутри него с яростью праздничного костра.

— Деда… Еще одно… только… — произнес мальчик, притворяясь, что не замечает затравленного взгляда дедушки.

Он опустил глаза, и следующий пряник…

Мальчик съел все пряники, за исключением одного, и, свернувшись калачиком, лег на землю. В животе был словно тяжелый камень. Он сглотнул слюну, постарался расслабиться, вновь сглотнул… Прошло довольно много времени, прежде чем волны приятного тепла разлились по его телу.

— Деда, съешь печенье. Ты должен поесть.

Взяв последний пряник, мальчик протянул его старику, но дед выбил его из руки внука. Перелетев через голову мальчика, имбирное печенье приземлилось прямиком в костер, где тотчас почернело. Словно завороженный мальчик наблюдал за тем, как распространяется эта чернота.

Пряничное печенье сгорело за пару минут. Мальчик вдруг подумал, сколько времени умирала мама… сколько времени будет умирать деда…

— Зачем?

Старик завертел головой.

«Мы оба голодаем», — читался в его взгляде немой упрек.

Подняв здоровую руку, дед сделал ею широкий жест.

Вокруг нас дикая природа. Она нас накормит.

В воздухе пахло горелым медом.

Прошло несколько дней. На этот раз он опоздал.

Солнце бросало рассеянный свет, пробивающийся сквозь листву осин. Когда мальчик уже приближался к землянке, начал накрапывать мелкий дождик, быстро темнело… Листва довольно долго сдерживала падающие с неба капли. О том, что идет дождь, мальчик догадался по особому запаху свежести, появившемуся в воздухе, и порадовался тому, что дождь вдохнет новую жизнь в молодую крапиву и веронику, что росли между краем болота и холмами. Листья станут более нежными на вкус, и дедушке будет их легче глотать.

Над землянкой не вился дымок. Мальчик мчался мимо последних холмов, краем глаза, казалось, выхватывая призрачные фигуры людей, молодых и старых, которые спешили укрыться в холмах. Он слышал, как они бегут, как на костры выливается вода, как шепотом передается тревожная весть: «Солдаты идут… Солдаты идут…»

— Деда!

Старик лежал где-то там, во тьме. Костер почти погас. Мальчик присел и принялся пробираться к деду. По дороге он случайно вступил в кострище, потревоженный огонь разгорелся сильнее.

Старик спал. Мальчик взял здоровую руку деда и слегка ее потряс.

— Внучок…

Мальчик от неожиданности отпрянул. На этот раз не было ни малейшего сомнения: к дедушке возвращается речь.

— Деда, я принес грибов.

Мальчик опустошил карманы. Он нашел грибницу возле упавшего ствола березы и был уверен, что это съедобные грибы. По форме шляпки и приятному запаху, появляющемуся всякий раз, как он царапал грибы ногтем, сразу было ясно, что они съедобные.

— Внучок…

Слово прозвучало несколько коряво, словно рот деда был чем-то набит.

— Деда…

Мальчику хотелось, усевшись к дедушке на колени, слушать, как он произносит это слово снова и снова, но… От ноги деда неприятно пахло, а мамина шаль в буквальном смысле медленно истлевала. Как ни странно, но опухоль постепенно сходила, открывая изувеченную ногу. При падении пальцы да и щиколотка были настолько повреждены, что, казалось, вдавились куда-то внутрь.

— Мальчик, я…

В полутьме было видно, как между губами старика высунулся кончик изуродованного языка.

— Я принес тебе попить…

Мальчик поднес к пересохшим губам деда консервную банку и влил немного воды в приоткрытый рот.

— Деда, мне надо идти за помощью.

Последние капли воды попали мимо рта.

— Нет.

— Деда, если…

— Нет.

Слово прозвучало более растянуто, чем следует, а потом неожиданно оборвалось. Старик утер губы. На тыльной стороне руки оказалась окрашенная кровью вода.

— Деда… твой язык…

Мальчик поднес старику еще воды, но тот оттолкнул консервную банку.

Дед откинул голову назад и захрипел, с трудом что-то глотая. Встретившись взглядом с внуком, он, превозмогая боль, произнес:

— Ты… обещал…

Вскоре старик погрузился в беспокойный сон. Мальчик подбросил в костер дров и нервно заходил из стороны в сторону. Он представлял, что слышит, как над головой стучат сотни сапог прочесывающих лес солдат. Мальчик повторял себе: «Они привидения… они лишь привидения… Рассказы не могут причинить вред… привидения тоже…»

Только сердитый великан, лежавший неподалеку под землей, может причинить ему вред… обидеть его…

Он обещал. Он сидел у мамы на коленях и обещал, что присмотрит за дедушкой. Девять дней и девять ночей он кормит и поит деда, перевязывает ему раны и разводит огонь, чтобы старик согрелся, а запах гнили все усиливается. Если он не пойдет за помощью сейчас, то позже, вероятно, будет поздно. Быть может, чтобы сдержать свое обещание, он как раз и должен идти за помощью. Если он справится, мама будет им гордиться. А если останется в этой грязной норе наблюдать, как дедушка медленно умирает…

***

Мальчик вышел в ночь. Топор торчал на прежнем месте, глубоко вонзившись лезвием в корень осины. Мальчик одолел заросли папоротника, перебрался через ручей и вышел к краю болота. Тучи, из которых прежде моросил дождь, отогнал ветер. В воздухе витали летние ароматы. Комары и мелкая мошка набросились на мальчика, желая вволю им попировать.

Он остановился, вглядываясь вдаль. Лунного света узенького полумесяца оказалось достаточно, чтобы мальчик смог увидеть верхушки деревьев на противоположной стороне болота. Окинув взглядом заросли камышей, он различил очертания крошечного островка, на котором они с дедушкой делали привал. Что находится за ним, сказать было трудно, но мальчик надеялся, что болото обмельчало по сравнению с тем временем, когда они с дедом пересекали его вместе, и можно будет найти более легкий путь.