Планы на ночь - Наталья Потёмина

— Конечно, бывает, — сказала я. — Вот только сегодня я вспоминала о том, как рассказывала маме свой детский сон, а он на самом деле оказался явью.

— Это не совсем то, что я имел в виду. Вот, например, ты веришь в реинкарнацию?

— Не знаю, не думала об этом.

— А я верю. Причем верю не на уровне знания, а исключительно на уровне веры. Как вера в Бога. Ты понимаешь?

— Не совсем.

— Ну как же! — разгорячился Никита. — Вот ты можешь представить себе, что Вселенная бесконечна?

— С трудом.

— Но ты веришь в это, потому что у тебя нет другого объяснения, а значит, нет выбора. Так и с Богом. Он есть, потому что у нас нет выбора. Во что или в кого еще верить?

— Да, я понимаю.

— Но если есть Бог, значит, есть душа. Опять-таки на уровне элементарной веры. А если душа уходит с кончиной одного человека, значит, она возвращается с рождением другого. Следовательно, душа бесконечна во времени и пространстве, как Вселенная, и хранит в себе воспоминания обо всем человечестве.

— Ты хочешь сказать, что мы с тобой встречались в другой, какой-то из предыдущих жизней? — прозрела я.

— Ну, конечно. Чем другим объяснить то, что я чувствую себя с тобой так легко, как будто знал тебя всю жизнь или всю жизнь с тобой прожил?

— Это правда?

— Правда, только правда, ничего кроме правды.

— А может быть, в прошлой жизни ты был моим ребенком?

— Ребенком? — удивился Никита. — Почему?

— Потому, что у меня такое чувство, что ты немного мой ребенок. Мне хочется заботиться о тебе как о маленьком, стирать твою одежду, готовить тебе еду, поправлять на тебе одеяло, гладить по голове…

— А шлепать по попе не хочется?

— Да пока вроде не за что. Ты у меня хороший мальчик.

— Слушай! — осенило Никиту. — Тогда получается, что мы с тобой сейчас попьем, поедим и пойдем совершать инцест?

— Дурак, — бросила я и стала собирать посуду.

Никита забрал у меня из рук тарелки:

— Посуду буду мыть я. Тебе надо беречь свои руки, потому что руки у женщины должны оставаться красивыми и молодыми до самой глубокой старости.

— А что еще ты будешь делать?

— Все, что найду нужным.

— Гвозди, что ли, забивать?

— И гвозди тоже. А еще я умею готовить, стирать в стиральной машине, шить, вязать носки и морские узлы, мыть полы и пылесосить. Но гладить будешь ты, потому что гладить я терпеть не могу.

— Здорово! — обрадовалась я. — А кроме «гладить», что еще я буду делать?

— Холить меня и лелеять, чтоб я жил долго и счастливо и умер с тобой в один день.

— Я не хочу, чтобы ты умер, и вообще, я не собираюсь умирать. По крайней мере, в ближайшие сорок лет.

— Вот и хорошо, вот и не надо. А потом, чего париться? Мы же договорились, что наши души бессмертны, и раз уж мы уже встречались в прошлой жизни и встретились в этой, значит, мы еще сможем быть вместе в будущем, потому что Бог любит троицу.

— А ты в церковь ходишь? — зачем-то спросила я.

— Нет.

— А почему?

— Потому что с церковью у меня сложные отношения.

— Как у Льва Толстого?

— Почти, — улыбнулся Никита и задумался. — Понимаешь… Не знаю, как тебе объяснить. Вот представь, я ночью открываю окно, а там звезды. И где-то далеко за ними Бог. Сидит на туче. И он там один, и я здесь один. И я говорю ему: Господи, зеленоглазый мой… — Никита задохнулся и замолчал. Потом подошел к окну, встал ко мне спиной и продолжил: — Ты там один, и я здесь один. И больше никого нет. Так зачем же мы так мучаем друг друга? Зачем требуем друг от друга соблюдения каких-то правил, обязательств, приличий? Я побьюсь башкой об пол, попрошу у тебя прощения, ты запишешь меня в амбарную книгу, мол, этот покаялся, и может, когда будешь в хорошем настроении, вспомнишь и одаришь милостью своей, а может быть, даже простишь. Но если ты так велик и могуч, зачем тебе мое коленопреклонение, унижение мое? Разве это не гордыня? Твоя гордыня, а не моя? Давай исправляться вместе. Поможем лучше друг другу. Давай, как у нас на земле принято, уважать друг друга. Ведь если ты создал меня по образу своему и подобию, значит, тебе нужен был друг? Значит, я был нужен тебе, и тебе было без меня одиноко? Что я могу дать тебе, кроме своей любви? Что ты можешь дать мне, кроме своей любви? И при чем здесь церковь? Она — третий лишний.

У меня мурашки носились по телу как ненормальные. Никита стоял ко мне спиной и смотрел в окно. Форточка была открыта, и волосы на его голове шевелились и поблескивали. Было тихо.

Никита обернулся, посмотрел на меня рассеянно и сказал:

— Ну, все, пошли спать.

В эту ночь у нас не было секса. Мы просто обнялись и уснули быстро, как дети.

21

Как страшно жить, думала я на рассвете, когда Никита еще спал.

Мы такие сильные, молодые, продвинутые. Мы такие креативные, позитивные, форматные. Мы такие слабые, беззащитные, беспомощные. Нас можно отловить и замучить поодиночке. Поэтому мы собираемся в стаи на работе, дома, на улице. В ночных клубах, ресторанах, дискотеках. На вокзалах, в аэропортах. В купе, гостиничных номерах, больничных палатах. Мы всюду ищем друг друга, и нигде нет спасенья от нас. Нас так много, что нас не задушишь, не убьешь. Если только подкараулить где-нибудь в темном уголке, накинуть петлю на шею, подтянуть повыше и спросить: «Ну как, дружище, тебе здесь, одному, не страшно?»

Поэтому мы бегаем, трясемся, смотрим по сторонам, ловим посторонние взгляды, ищем в толпе глаза, брови, губы, от которых бы захватило дух, снесло крышу, перевернуло с ног на голову, накрыло горячей волной и не отпускало ни при каких обстоятельствах, ни за какие деньги, коврижки, пряники и пироги с капустой.

Мы просыпаемся, встаем, идем. Пьем кофе, чай, пиво. Едим сыр, масло, яйца. Садимся в автобус, метро, автомобиль. Едем на работу, учебу, в командировку. Все напряжены, насторожены, замучены. В глазах усталость, равнодушие, злость… И откуда ни возьмись — надежда. Когда весна придет? Не знаю. «Пройдут дожди, сойдут снега…»

Какая я счастливая, Господи! Мне больше ничего не надо. Просто оставь все так, как есть. И больше ничего не трогай, не поправляй, не делай, не старайся.

За окном дождь стучит барабанными палками по карнизу. Я подхожу к окну, раскрываю его, и вся как есть, голая, высовываюсь по пояс наружу. Внизу единственный во всем районе каштан зажег свои белые свечи.

Я смотрю на небо, по нему медленно плывут серые облака. Капли дождя путаются в моих волосах и стекают на плечи.

Сзади кто-то большой и горячий накрыл меня своим телом.

— Почему ты не спишь? — спросил Никита.

— Не хочется, — ответила я, не оборачиваясь. — А почему ты не спишь?