Планы на ночь - Наталья Потёмина

— Ненакрашенная просто и неодетая.

— Нет, — возразил он, — ненакрашенную и неодетую я тебя уже видел. Тут что-то другое.

— Что другое?

— Колючая ты какая-то и испуганная при этом. Как ежик в тумане.

— Здрасьте, приехали, — обрадовалась я, — спасибо кисой не назвал или лапой чьей-нибудь. Ежик — это оригинально. Я бы сказала, мощно, образно, ощутимо.

— Давай поцелуемся, что ли?

— Интересное предложение, — уклонилась я. — Обещаю его рассмотреть в самое ближайшее время.

— Мы так и будем в прихожей стоять или ты меня в комнату пригласишь?

— Ах да, я и забыла. Проходите, пожалуйста, но лучше на кухню, я там ужинать изволю.

— А я тоже изволю ужинать, — сказал Никита, потирая руки, — чего у нас там вкусненького?

— Яичница. И салат могу сделать из позавчерашних огурцов.

— Замечательно! Салат и яичница — это здорово. Это я люблю.

— А что ты еще любишь? — спросила я.

— Еще я люблю мясо, водку и тебя.

Я вздрогнула и напряглась.

— Именно в такой последовательности?

— Именно в такой.

— Обидно как-то, не находишь?

— Не нахожу, — гордо ответил Никита. — Понимаешь, мясо-водка — это то, что, всегда под рукой, на крайний случай в магазин можно сбегать и купить. А ты — это что-то неподдающееся моему пониманию. Что-то опасное, тревожное, манящее и в то же время ненадежное и исчезающее. И такое, без чего я уже не представляю, как можно жить. Поэтому мясо и водка на первых, но низких ступенях, а ты на последней, но высокой.

— Не пойму, смеяться мне или плакать?

— Смеяться всегда лучше, чем плакать.

— Ну не скажи. Порой и поплакать полезно. И даже приятно.

— Ну, это вам, бабам, виднее, — не стал спорить Никита.

— Да, мы такие. Особенно я. Просто учебное пособие по тому, как сделать себе больно. Вот и сегодня…

— Что сегодня?

— Да так, ничего.

— А если подробнее?

— Почему ты мне не позвонил? — спросила я.

— Я же объяснил, кажется. Могла бы и сама мне позвонить.

— Ну ладно, — успокоилась я, — что мы, в самом деле, как дети? Ты не позвонил, я не позвонила. Какая, в сущности, разница. Садись, я буду салат резать, а ты мне рассказывай, как провел свободное от меня время.

— Свободное от тебя время я провел плохо.

— Неужели? — не поверила я.

— Плохо, — повторил Никита, — но продуктивно.

— Как это? — не поняла я.

— Продуктивно потому, что на горизонте замаячили деньги в виде интересного заказа от твоей фирмы. Да ты, наверное, и сама знаешь?

— Не знаю, — зачем-то соврала я.

— Ну как же? — удивился Никита. — Позвонила твоя коллега и подруга в одном лице Юлия Васильевна и от имени вашего руководства предложила мне поучаствовать в небольшом проекте по перепланировке одной квартиры.

— Ах, да, — продолжала притворяться я, — что-то припоминаю.

— Ну вот. Промудохались с ней целый день с замерами, а сегодня помотались по стройрынкам, присмотрели кой-чего.

— То есть от души поработали?

— Ну да, не зря.

— А почему плохо? — нарывалась на грубость я.

— А я сказал «плохо»? По-моему, хорошо.

Так тебе и надо, дуре ревнивой. Получите и распишитесь.

Вот оно! Впервые про себя я проговорила слово, которое боялась произнести вслух. Оказывается, крыса-ревность уже давно мотает перед моим носом своим наглым ощипанным хвостом, а я делаю вид, что ничего не замечаю.

— Ну, все хорошо, что хорошо начинается, — фальшиво обрадовалась я.

— Вот за это мы и выпьем, — сказал Никита и вышел из кухни.

Назад он вернулся с пластиковым пакетом и достал из него красивую зеленую бутылку без этикетки.

— Что это такое? — спросила я.

— Это настоящие «Киндзмараули». Мне друг привез из Грузии. И хотя обычно я предпочитаю водку, сегодня мы будем пить красное вино.

— И это почему-то радует.

— Почему-то да.

— Но у меня нет под него подходящей посуды.

— Неужели не найдется в доме двух одинаковых бокалов? — усомнился Никита.

— Даже одного. Посуда бьется у меня как ненормальная, просто выпрыгивает из рук при каждом удобном и неудобном случае.

— Значит, ты счастливая, потому что посуда бьется исключительно к счастью.

— Да уж, счастливей не бывает.

— Не грусти. Я подарю тебе фужеры ко дню рождения.

— Бесполезно. Они у меня проживут недолго. Вот у Юлии Васильевны, например, ничего не бьется. Однажды даже полка с ее коллекционными чайниками упала, и ни один не разбился.

— Она что, чайники собирает?

— Представь себе. У нее их уже штук тридцать.

— Зачем ей столько?

— Говорит, что у них, у чайников, в отличие от мужиков, всегда стоит.

— Интересный ход мыслей, — сказал Никита и поморщился, как будто ему на вилку попался волос.

Я неожиданно «залилась удушливой волной, едва соприкоснувшись» с его взглядом. Опаньки, изумилась я, вот мы еще как умеем, краснеем, как маленькие девочки, при произнесенной вслух пошлости. Странно, ведь подобные, в сущности, насквозь пошлые разговоры, давно стали нормой моей жизни. Вот и давеча мы обсуждали с Юлькой не только боеспособность одного отдельно взятого экземпляра, но и его калибр.

— Обыкновенный ход мыслей. — Я встала, чтобы он не заметил моего смущения, а заодно и поставила на плиту чайник. — Ну, и как тебе Юлька?

— Интересная особа, — ответил Никита и нахмурился.

— Да? Ты находишь? — ненатурально улыбнулась я.

— Да, нахожу… Но какая-то слишком активная, что ли…

— Она такая. Активная и деловая.

— Ты давно с ней знакома?

— Да, почитай, с самого детства. Мы учились вместе.

— Вы — подруги? — не прекращал допроса Никита.

— Самые что ни на есть близкие, почти сестры.

— Странно.

— Почему странно? — удивилась я.

— Вы такие разные, — как-то уклончиво ответил Никита.

— Вы обо мне говорили?

— Напротив, она и словом о тебе не обмолвилась.

— И это показалось тебе странным?

— Да ерунда все это. Какое нам сейчас до нее дело?

— Действительно, — обрадовалась я, — прошу к столу, яйца вскипели.

Никита открыл вино и разлил его по кофейным чашкам.

— За что будем пить? — спросил он и уставился на меня как экзаменатор на двоечницу.

— За любовь, — неожиданно вырвалось у меня.

— Да, — лаконично согласился Никита, продолжая глядеть мне в глаза.

— Что ты на меня так смотришь?

— Думаю.

— О чем?

— О нас.

— И что ты думаешь о нас, Никита?

— У меня такое чувство, что все, что с нами сейчас происходит, уже было когда-то давно, причем так давно, что мы не помним, наяву это было или во сне. У тебя такое бывает?