Невозможность страсти - Алла Полянская

– Но она уже умерла.

– Варвара умерла, но зло осталось. – Лена отвернулась к окну. – Не для твоих это ушей, Тимка, успеешь ещё грязи нахлебаться.

– Хуже того, что я только что узнал? – Тимка недоверчиво мотает головой. – Что может быть хуже?

– Много чего. – Нефёдов улыбается уголками губ. Он никогда не был таким, как этот мальчишка, который в свои четырнадцать лет ещё юнец, ясный и наивный, какими бывают только дети из счастливых семей. – Есть множество вещей похуже, и я бы не хотел, чтобы ты когда-нибудь не то что увидел их, а даже узнал о них.

– Хватит… – Лена решила услать Тимку, потому что совсем не дело, чтобы он и дальше слушал о вещах, для него совсем непригодных. – Ребята, это не та тема, которую нужно развивать.

– Тёть Лена, ты меня, похоже, совсем дурачком считаешь.

Тимка смотрел на неё холодным взглядом – совсем таким, как у Ровены, когда она переставала быть просто симпатичной куколкой и приоткрывала свою настоящую сущность. Значит, Тимка тоже мимикрирует, прячась? Лена вздохнула: страшная штука – наследственность… иногда очень страшная, потому что, какими бы ни были обстоятельства, реагирует на них человек так, как в нём это изначально заложено. А вот что именно заложено – об том не всякий знает. Посмотреть в лицо самому себе и остаться прежним человеком не каждый способен, а если вдуматься, то никто.

– Давай, Лен, расскажи. – Павел доливает ей в чашку шипучки. – Нам нужно знать всё, чтобы решить, как быть со всем этим.

Лена вздохнула. Эту историю до конца знала только Ровена, и они никогда не вспоминали о ней. И как теперь вытащить её на свет после стольких лет и не разрушить то хрупкое равновесие, которое она построила внутри себя, она не знала.

9

– Варвара была младшей дочерью моего дяди Леонида. – Лена вздохнула – звучит это проще, чем было в жизни. – Дядя женился довольно рано на девушке из пьющей семьи, переехал в её деревню, и они принялись рожать детей одного за другим. Но выжили только трое – старший сын Иван, единственный из всех, кто живёт нормальной жизнью, потому что в свои тринадцать лет, устав от постоянных попоек в родительском доме, он переехал жить к моим бабушке и дедушке в Преображенку. Я не говорила вам раньше: это деревня, в которой родился и вырос папа. Иван со своей семьёй до сих пор живёт в том доме, он совсем непьющий, трудолюбивый человек. Бабушка с дедушкой приняли его, поставили на ноги и дожили при нём свои годы вполне благополучно, мы с ним иногда созваниваемся. Второй из моих братьев с той стороны – Николай, живёт в интернате для инвалидов. Пьющие родители – вот Николай и родился умственно отсталым, и когда ему было пять лет, его из семьи забрали и поместили в интернат, он там до сих пор. А Варвара была младшей и последней – во время родов у её матери открылось кровотечение, остановить его не смогли, пришлось удалить матку. Все говорили – это к лучшему, потому что к тридцати годам у неё это были уже одиннадцатые роды.

– О господи… – Павел представил себе вечно беременную алкоголичку и поёжился. – Из одиннадцати только трое выжили?

– Некоторые рождались мёртвыми, у остальных после рождения обнаруживались патологии, несовместимые с жизнью, так что выжили только трое. Варвара с самого детства отличалась яркой красотой. Соседи жалели её, подкармливали и отдавали одежду, в школе учителя тоже снисходительно к ней относились, а когда папа иной раз, приезжая в Преображенку, собирался в гости к дяде Леониду – хотя бабушка с дедушкой и Иван отговаривали его, – он всё равно ездил к ним, добрая душа, и меня брал, в общем, мы с Варварой виделись и даже общались. Правда, говорить нам было особенно не о чем. В последний раз мы навещали их как раз за месяц до того, как я окончила школу. Помню ужасную хибару, грязную, воняющую так, что внутрь мы не зашли, даже папа не решился, это было не просто дно, а что-то настолько окончательное и безнадёжное, что… в общем, страшное место. Мы приехали на машине, папа привёз им еды, одежду – ту, что мы уже не носили. А Варваре купил всё новое и сумочку.

– А кем был твой отец? – Павел видел, как трудно Лене вспоминать прошлое, и пытался отвлечь её вопросами.

– Папа всю жизнь работал в НИИ на кафедре цветных металлов, разрабатывал тему уникального сплава. Здесь-то эта разработка была никому не нужна, но за год до того, как я окончила школу, его работой заинтересовались немцы, помогли папе запатентовать открытие и стали производить этот сплав для своего автомобилестроения. Ну, и у нас появились деньги, конечно. Немцы отцу подарили машину (серый «Фольксваген») – повозились мы с его оформлением! – и неприятности тоже были.

– Какие?

– Паш, сам-то как думаешь? – Лена раздражённо фыркнула. – Он двадцать лет разрабатывал тему, уникальный сплав, лёгкий и прочный, не подверженный коррозии. И он тут никого не интересовал. И вдруг отец взял и посмел продать свою работу за границу! Всё, предатель Родины. С работы его уволили – дескать, финансирование было бюджетное, на бюджетные деньги сделал открытие и вдруг запатентовал его сам и продал. К нам и люди приходили из спецслужб, пришлось папе адвоката нанять, но потом немцы этот вопрос как-то решили. На работе его восстановили, выделили лабораторию даже. В общем, всё наладилось. Я окончила школу и поступила в университет, примерно в то же время мы переехали в большую квартиру в новостройке, потом родители уехали в столицу, а квартиру подарили мне.

– Жизнь наладилась?

– Можно и так сказать. – Лена вздохнула. – Родители и раньше жили не очень – мать городская была, презирала папину родню, о дяде Лёне, понятно, и слышать не хотела. А папа, как она всегда говорила, ни рыба ни мясо, у других мужья бизнесом занимаются… ну, и всё в таком ключе. Но бизнес – он не для всех, а она этого понимать не хотела. Папа был талантливый, очень увлечённый человек, родившийся в неподходящей стране, мать его в грош не ставила, пинала как могла. А когда папину работу признали и она стала приносить прибыль, мать словно свихнулась. Она его принялась ревновать – ко всем. Ей казалось, что он её бросит и все деньги достанутся кому-то другому. Она от этих денег ошалела так, что смотреть было противно, а отец терпел. И тут дядя Леонид с женой в одночасье умерли – угорели в доме, пьяные, что было для них лучшим выходом, как я теперь понимаю. Варвары в ту ночь дома не было, она вообще редко дома ночевала, и они пролежали несколько дней, пока их обнаружили. Варваре было почти семнадцать, и папа, похоронив дядю Лёню и его жену, забрал её в их с матерью столичную квартиру. Наверное, впервые он не обратил внимания на протесты матери. К тому времени Варвара превратилась в писаную красавицу, а когда отец одел её нормально, в салон сводил, то ей вслед люди стали оборачиваться. Папа хотел, чтобы она училась, только вдруг оказалось, что даже в школу её определить нельзя, она едва умела читать, какая там школа. Папа нанял ей репетиторов, чтобы её немного подтянуть и сунуть хотя бы в профтехучилище – нельзя же совсем без специальности, только она учиться не хотела.