Предел прочности. Книга четвертая (СИ) - Углов Артем

Мо задумчиво хрустнул леденцом, после кивнул на дверцу автомобиля:

- Садись, курсант, сейчас приду.

Вернулся напарник минут через десять, принеся с собой привычный запах пота и два стаканчика кофе. Кряхтя, забрался в салон, поминая гребаную поясницу, и рукожопых конструкторов, не способных изобрести нормальных автомобилей. Щелкнул приборной панелью, и та послушно засветилась, радуя глаз приятной цветовой гаммой. В углу экрана замигала иконка с конвертом, извещающая о новых сообщения, но Мо читать не стал. Протянул один из стаканчиков мне, открыл крышечку второго.

Салон наполнился приятным ароматом кофе с корицей: сделалось необычайно уютно и хорошо, словно попал в родную стихию. В голове возник образ узких улочек района Монарта, по которым неспешно прогуливаются пешеходы. Кругом ровно подстриженные газоны, горят огнями витрины булочных, предлагающих на диво вкусную выпечку.

Я подношу край стаканчика к губам, уже ощущая приятную горечь. Делаю небольшой глоток и морщусь в недоумении.

- Вода?

- А ты чего хотел, курсант? В твоем состоянии тонизирующие напитки строго противопоказаны. Моторчик и без того на повышенных оборотах работает.

- Каком состоянии? - бурчу я недовольно. – Просто не выспался, временной дисбаланс, вот и накопилось.

- Сказки будешь детям на ночь рассказывать, не выспался он… Да что за дерьмо! - Мо с силой жмет на кнопку, пытаясь перевести экран в режим ожидания. Получилось с пятой попытки: сенсорная панель плохо реагировала на толстый палец-сардельку. – Я тебе так скажу, курсант: такая херня может с каждым приключиться, когда нахлобучивает по полной. И не важно, двадцать лет отпахал или один месяц. Вот, кажется, всякое дерьмо видел, ко всему привычный, а тут р-раз, и выбивает из колеи. Не обязательно смерть, может какая-нибудь мелочь, вроде того же стаканчика, что у тебя в руках.

- Это как? – не понял я.

- Был у нас в отделении один сержант из числа вечных: ему по карьерной лестнице давно ничего не светило, дослуживал до пенсии. И вот, значица, довелось нам осматривать место преступления – гостиная, два трупа за столом. Одним словом, картина привычная, без всяких ужасов и расчлененки, ножом аккуратно поработали, даже крови толком не видно, не то что кишок. И тут смотрю, затрясло нашего сержанта, побелел аж весь. Мужик опытный, а стоит, слова вымолвить не может. Думаю, что за напасть приключилась, а он на бокал таращится, глаз отвести не может. Я этот бокал от греха подальше убрал, его только тогда отпустило.

Мо умолк, шумно отхлебнув кофе.

- И? – не выдержал я.

- Что и?

- Дальше что было?

- Да нормально все было, нашли мы этого любителя ножом пырять, бывший сиделец оказался.

- А почему с бокала затрясло?

- Кто ж его знает, - Мо пожал плечами, – я не мозгоправ, и к этому сержанту в голову не забирался, да и не спросишь теперь, он уже лет пять, как помер… Так и не дотянул до пенсии.

Вот чего не отнять у Мозеса, так это умения рассказывать истории. Что к чему начал, зачем – непонятно, но всегда интересно, и главным образом, ему одному.

Напарник на одном рассказе не успокоился, принялся травить байку за байкой, припоминая давние события. Бубнящий голос и мелькающие за окном пейзажи действовали успокаивающим образом. Оставалось только откинуться в мягком кресле и расслабиться, медленно потягивать воду из бумажного стаканчика.

Мысли лениво вертелись в голове, ходили кругами, словно перетравленные дустом насекомые. Прав Мо, у каждого свои тараканы в черепной коробке, которые только и ждут повода, чтобы выбраться наружу. Одной Вселенной ведомо, что может послужить тому спусковым крючком.

«Твой крючок давно известен и имя ему - марионетка», - возразил внутренний голос тоном Валицкой. «А всё твоя вина, Воронов, потому как обленился в край, неуязвимым себя почувствовал. Настолько привык доверять неведомой силе, заранее предупреждающей об опасности, что напрочь мозги отключил. Это и сыграло злую шутку с психикой, когда все пошло наперекосяк. Есть ранения, есть падающие тела, а Твари нет… как так-то? Растерялся, запаниковал, в металлический бок машины вжался, как последний трус. Что, страшно стало без сверхспособностей, жизнью-то рисковать? Представляешь, а остальные только так и живут, полагаясь исключительно на себя, без подсказок свыше в критических ситуациях».

Я это прекрасно представлял и не спорил, потому как глупо спорить с госпожой Валицкой, принимающей форму внутреннего голоса. Подождал, пока она выговорится, а после задал единственный вопрос: что, если Тварь исчезнет из моей жизни? Я буду переживать? Вспомнил паукообразное существо с говяжьим языком под потолком, мертвое тело девчонки-провидицы, полулежащее в кресле. Отрывки из прошлого ярким калейдоскопом закружились в голове, подкидывая одну картинку ярче другой.

Да нихрена я не буду переживать. Не знаю, кто оно или что, какие цели преследует, помогая. Не знаю, но всеми фибрами души чувствую одно – существо опасно. Опасно настолько, что даже Палач в теле изуродованного мальчишки предпочел за лучшее не связываться.

Тварь, я буду признателен, если ты испаришься, пропадешь навсегда, и я точно не буду трястись по этому поводу, вжавшись в крыло автомобиля. Но Тварь… если такое случится, и ты вдруг исчезнешь после терапии Валицкой, после многочисленных лекарств, которые принимаю каждое утро, значит ли это, что тебя никогда не было, что ты всего лишь порождение больного сознания, фантазия сумасшедшего пациента?

Ладонь с силой сжала пустой стаканчик, и тот податливо съежился, принимая уродливую форму. По пальцам потекли остатки содержимого – ручейки прозрачной жидкости.

Черный зев бездны безумия внутри – вот что пугало по-настоящему. Не вид мертвых тел, не тварь из запределья, а потеря собственного рассудка. Я понял это, осознал простую истину и тяжесть спала с души, стало вдруг легче дышать. Настолько, что глаза сами собой закрылись: на смену страхам и тревоги пришел мягкий, обволакивающий сон.

Два месяца, забитых рабочими буднями, пролетели незаметно. Я окончательно поселился в особняке Юлии Виласко, с головой уйдя в новые обязанности. Лишь изредка удавалось вырваться в нулевой мир, где меня особо не нагружали и где меня, кажется, стали забывать. Настолько, что я сам заглядывал в родное отделение, периодически напоминая – ау, Петр Воронов все еще здесь, и он не охранник, просто занят временной подработкой. Очень хочется верить, что временной.

- Да не ссы, курсант, никуда не денутся твои патрули. Помаринуют полгода и вернут в родное отделение, - в свойственной манере рассуждал Мо.

Ему что волноваться, ему одному хорошо в кабинете: жрать от пуза и дремать в мягком кресле. Борко с Митчелл отправили в командировку, а Мозес даже в патрули не ездил, потому как одному без напарника не положено. Сидел целыми днями, для видимости тыкал пальцем-сарделькой по клавиатуре, да бумажки из угла в угол перекладывал. А если вдруг уставал, тогда блаженствовал в столовой или мягкой зоне с дружком своим рыжим, как сама бездна. В общем, Мо наслаждался жизнью, словно старый разжиревший кот, только что не урчал от удовольствия.

Единственная неприятность приключилась с ним сразу же после ограбления ювелирного магазина, когда неизвестный подстрелил женщину. Я тогда рассчитывал записать показания потерпевшей, но вместо этого заснял последние минуты чужой жизни. В объектив пуговки-камеры, помимо бледного лица умирающей, попала фигура напарника, в потной рубахе на выпуск. Шлюх в борделе подобная картина могла умилить, но вот майор героическим видом подчиненного не впечатлился, а потому разошелся не на шутку. Мозес мало того что нарушил основные пункты инструкции: вышел из автомобиля, не дождавшись подкрепления, так еще и без бронежилета. Последнее особенно взбесило нашего шефа, он так орал, что у бедняги Мо пропал аппетит.

Вернувшись после взбучки, Магнус продемонстрировал мне большой волосатый кулак и раздраженно произнес: