Банда 3 - Виктор Пронин

Ерхова с разгона вбросили на заднее сиденье «мерседеса», охранники зажали его с двух сторон, а Неклясов расположился на переднем сиденье, в последний момент подобрав полы и захлопнув за собой дверцу «мерседеса». Захлопнул легко, небрежно, этаким бросающим жестом руки. И откинулся на спинку сиденья. И весело, шало, обнажив беленькие свои зубки, взглянул в зеркало на поникшего Ерхова. И вздохнул облегченно, и уронил руки на колени, обнажив белоснежные манжеты. Выглянув из черных рукавов пальто, они создали в машине какое-то траурное настроение. Так оно и было, так и было, это понимали все, прежде всего сам Ерхов. Полуприкрыв глаза, он привалился к одному из охранников, не в силах уже выпрямиться.

— Здравствуй, Славик! — бодро приветствовал его Неклясов. — Давно не виделись, а?

— Давно, — прошептал Ерхов. — С тех пор как вы бросили меня истекать кровью в ресторане и слиняли, как подлые твари.

— Не надо так, Славик, не надо. Мы исправимся. Веришь?

— Верю...

— Мы теперь будем уделять тебе очень много времени, мы уделим тебе все наше время без остатка... Веришь?

— Верю...

— Поехали, — Неклясов вытянул вперед тощую, слегка искореженную болезнью ладошку, обнажив на секунду золотой браслет «ролекса». Любил Неклясов роскошь и по наивности своей, глубинному невежеству полагал, что такие вот вещи подтверждают власть и вызывают уважение. И был прав, да, он был прав, потому что люди, окружавшие его, тоже стремились к таким же вещам, тоже мечтали о них и преклонялись перед теми, кто этими вещами обладал.

Было дело, как-то вошел Неклясов в лавку на Кипре, в столичном городе Никосии. Долго ходил вдоль витрин, посверкивающих золотом, настолько долго, что хозяин, заподозрив неладное, нажал невидимую кнопочку и вызвал в зал еще двоих сотрудников откуда-то из глубин помещения. А Неклясов, пройдоха, вор и бандюга, все это видел, все понимал и усмехался тому, что сейчас произойдет. Хозяин попытался было обратиться к нему на нескольких языках, а он только усмехнулся, смотрел устало и, наконец, произнес единственную фразу:

— Моя твоя не понимает, иди к такой-то матери...

Но хозяин понял, побледнел от оскорбления и отошел к кассе. А Неклясов остановился, наконец, у самой дорогой вещицы, у швейцарских часов «ролекс» с золотым браслетом и золотым корпусом. И молча ткнул пальцем — хочу, дескать. Хозяин не осмелился ослушаться, покорно подошел к витрине, щелкнул замочком, снял с полки часы и протянул странному посетителю. Стояла жара, остров задыхался от зноя, улицы были пусты и раскалены солнцем так, что плиты тротуара жгли сквозь подошву. И никого, никого больше в лавке не было. Неклясов примерил часы, повертел рукой — браслет подошел. И, не снимая их, он вынул из кармана пачку долларов, отсчитал прямо на подоконник десять тысяч, хотя стоили они где-то десять с половиной, и, сделав небрежный жест рукой, вышел в слепящий жар Средиземноморья.

Получилось красиво, и он любил рассказывать об этом случае, подвыпив, а приятели хотя и знали историю наизусть, каждый раз слушали с неподдельным интересом, прикидывая, как бы и самим в будущем совершить нечто подобное.

— Как здоровье, Славик? — обернулся Неклясов к Ерхову, который все так же полулежал на заднем сиденье.

— Спасибо, Вовчик, хорошо...

— Говорят, новые друзья появились?

Ерхов промолчал.

Машина выехала из опасного для Неклясова квартала и углубилась в городские окраины. Теперь найти его будет непросто. Да и хватятся Ерхова тоже не сию минуту, если, конечно, Анцыферов не продаст. А он не продаст, решил Неклясов. И трусоват, и повязан. Как он может продать, если сам же и назвал адрес... Теперь Анцышка завяз навсегда, усмехнулся Неклясов. Он мог отмыться от взятки, даже от ресторанных своих дел, но вот от этого... Ни перед кем не отмоется и ни от чего не отвертится.

— Как поживает друг Пафнутьев? — неожиданно прервал Неклясов собственные мысли, снова повернувшись к Ерхову.

— Спасибо, хорошо, — ответил тот механически, даже не вдумываясь в вопрос и не пытаясь вспомнить, кто такой Пафнутьев.

— Часто встречались?

— Как придется, — ответил Ерхов, опять не в полной мере сознавая, о чем идет речь.

— Говорят, скоро суд? — спросил Неклясов.

— Я не судья...

— Знаю, — рассмеялся Неклясов. — По тебе видно. Теперь я судья. Мне и процесс проводить, и приговор выносить, и исполнять приговор... Верно?

— Как скажешь, Вовчик, — Ерхову больше всего хотелось, видимо, просто прилечь и замолчать. По всему было видно, что чувствовал он себя неважно, каждую секунду мог потерять сознание. Злая напористость Неклясова слегка взбадривала, но он тут же закрывал глаза и голова его клонилось к мощному плечу охранника.

— А знаешь, гнездышко-то наше разорили, — опять обернулся к нему Неклясов. — Нет уж у нас прежнего гнездышка.

— Новое будет, — обронил Ерхов, едва шевеля губами.

— Правильно мыслишь, молодец! — одобрил Неклясов, — Умница. Ты всегда был сообразительным. Гнездышко у нас будет, но вот тебя, суки, там уже никто не увидит.

— Это хорошо...

— Я тоже так думаю.

— Кончать будете? — Ерхов задал первый вопрос за все время, пока Неклясов со своими амбалами взламывали дверь, брали его под руки, волокли по лестничным переходам, за все время поездки в машине.

—  — Обязательно! — радостно ответил Неклясов. — А нам иначе нельзя. Ну, посоветуй, как поступить? Ты уже столько наговорил, столько наболтал дурным своим языком, что поставил нас перед необходимостью... Я читал твои показания, следователь давал читать... У тебя, Славик, хорошая память, все запомнил, обо мне мнение имеешь, к хорошей жизни стремишься... Твои стремления осуществятся очень скоро, получишь хорошую жизнь, не здесь, правда, не на земле, но это уже досадные и ненужные подробности.

— Подзалетишь, Вовчик...

— Конечно! — с еще большей уверенностью воскликнул Неклясов. — Конечно, я на этом сгорю синим пламенем! Но разве ты не заметил, сучий потрох, что именно к этому я и стремлюсь?! А? Я же дебил, — Неклясов опять заговорил на любимую свою тему. Видно, терзали его болезни, понимал, что даже при хорошем уходе жить ему оставалось не очень много. — Хочется напоследок немного расслабиться, чтобы ребятам было о чем поговорить после моей смерти, чтоб хоть немного у них, хоть что-нибудь в памяти осталось...

— Останется, — прошептал чуть слышно Ерхов.

Действия Неклясова всегда поражали какой-то болезненностью, изощренной выдумкой. И отрезанные уши, и девочки, похищенные чуть ли не из детского сада — он фотографировал их голыми, с голыми мужиками... От этих фотографий мамаши с ума сходили. То, что он затеял с Ерховым, тоже выдавало натуру не просто преступную, а больную. Ему мало было пристрелить оказавшегося слишком разговорчивым Ерхова, хотелось остаться в памяти хотя бы своих же соратников. Его болезненность делала поступки непредсказуемыми, и предугадать действия Неклясова, принять какие-то упреждающие меры было совершенно невозможно.

— Как поживает наш друг Бильдин? — неожиданно спросил Неклясов у одного из охранников.

— Выздоравливает... Иногда появляется на службе... Руководит банком, — хмыкнул амбал, сидевший рядом с Ерховым.

— Новые уши не выросли?

— Показались Только... Маленькие такие, розовенькие, нежные... Но подрастают. Уже пушок на них появился.

— Слышишь, Славик? — рассмеялся Неклясов. — Ты вот срезал банкиру уши, а они опять растут... Придется опять срезать, а?

— Это уже без меня...

— Думаешь, не сможем?

— Научитесь, освоите... Дело нехитрое... Были бы уши.

— Ох, Славик, как мне не хочется с тобой расставаться.

— Ничего, — обронил Ерхов. — Ненадолго...

— Да? — резко обернулся к нему Неклясов. — Это как понимать?

— Да вот так и понимай. Сам же видишь, никак мы с тобой не расстанемся надолго... Вот и опять свиделись. И опять встретимся... Здесь ли, там ли...

— Разберемся, — прервал неприятный разговор Неклясов. — Так... Ближе к делу... Этот, как его... Анцышка... Ты понял, да? — Неклясов, не оборачиваясь, обратился к одному из амбалов.

— Все будет по плану, Вовчик.

— Не промахнись... Чтобы все было именно по плану. И судья, Осоргин его фамилия... Славик очень хочет его повидать... Может быть, немного не те условия, может быть, немного преждевременно, но я думаю, нас простят, а, ребята?

— Куда им деваться, — равнодушно произнес охранник. — Простят.

— А поймут?

— И поймут, — так же спокойно, почти сонно произнес он. — Чего тут понимать? Жить-то хочется всем. И Славику вот тоже хочется. Хоть и нашла его бандитская пуля, но умелые руки хирурга спасли непутевую жизнь... Ненадолго, но спасли. Поймут, — охранник вернулся к своей мысли. — Не дураки.

— Время! — предупредил Неклясов. — Чтобы все было до минуты. Ясно? Пять минут ожидания — и вся затея летит к чертям. Дуем из города, в городе находиться нельзя. Важно пораньше выскочить, а то через полчаса Пафнутьев уже будет знать о том, что его лучший друг куда-то делся... Нужно побыстрее проскочить гаишные посты. Останови здесь, — Неклясов положил ладонь на колено водителя. — Прижмись к обочине.