Время неба (СИ) - Ру Тори

Она напомнила мне мою мать — хваткую, резкую, убежденную в собственной правоте и непогрешимости, и я спасовала. Ее напор — такой знакомый — вызвал глубинный липкий страх и парализовал волю. Может, я должна была ответить, поспорить, дать обстоятельствам бой, но… как? Кто я такая?..

В мрачных шутках Тимура всегда была лишь доля шутки. Он одинок, не понят ближайшим окружением, но не сломлен. И со всем справится — настоит на своем, будет жить, как считает нужным, займется любимым делом, когда-нибудь обретет баланс и счастье… И все будет хорошо. Без меня.

Тогда почему, вспоминая его потрясающее умение в нужное время находить нужные слова, полный обожания и надежды взгляд, теплую улыбку, наши вечера и ночи, долгие разговоры и искренние обещания, я люто ненавижу себя за трусость?!

Должно быть, в эту минуту он стоит возле моей двери, не подозревая, какой выбор я сделала.

Душа заходится в немом крике, сердце исступленно колотится.

"Прости… — шепчу онемевшими губами и принимаюсь считать мелькающие снаружи деревья и столбы. — Нет, лучше не прощай."

Нельзя рассуждать о возможных шансах — их попросту нет.

Быстро стираю ладонью набежавшие слезы и разом припоминаю все, что напрягало, лишало покоя, мешало жить.

В нас же постоянно тыкали пальцами. Перемывали кости. Косились. Осуждали. Лезли с советами…

«Колесникова, между вами ведь огромная разница? Он хоть школу закончил?»

«У меня тоже был такой опыт. Но все быстро сошло на нет. Когда выяснилось, что этот сопляк на моей машине девочек-ровесниц по пабам катал…»

«Колесникова, а сколько ему будет, когда тебе исполнится пятьдесят?»

«Все так плохо, да, Майя? Неужели на примете больше совсем никого нет?..»

Я трясу головой и тихо матерюсь.

Какое бы решение не принял Тимур в дальнейшем, я не хочу, чтобы оно зависело от меня. Очень скоро природа возьмет свое — он найдет более подходящую девушку, полюбит ее и забудет обо мне.

Но в руках, вцепившихся в пластик сиденья, нет силы. А эмоции, выскочившие прямиком из ада, раздирают нутро.

Как же я буду существовать без его восхищенных темных глаз и умения идти по жизни, смеясь?.. Без его присутствия в каждой мысли, без теплых объятий?..

Протяжно вздыхаю и прикрываю веки.

Кто-то из нас должен быть мудрее.

Так нужно. Так правильно.

Покачнувшись, электричка останавливается на тихом, заросшем ивами полустанке. Выныриваю из отравленных безысходностью дум, опознаю местность, схватив пожитки, бегу к выходу и выпрыгиваю на перрон.

Над дачным поселком киселем растекся расплавленный жарой полдень — вездесущее солнце поливает светом палисадники, отражается от крыш и оконных стекол, пробирается сквозь ветви плодовых деревьев и рисует на траве причудливые узоры.

Несмотря на утренний кошмар, я стараюсь дышать полной грудью и подмечать красоту в мелочах. Если бы мы успели провернуть авантюру с приездом сюда, Тимур наверняка нашел бы множество отличных кадров, а я шагала гораздо увереннее…

Но реальность безрадостна. Ноги заплетаются, неприподъемный камень давит на плечи.

Мама определенно усугубит мою разбитость — обругает последними словами, не сразу пустит на порог, заставит почувствовать себя пустым местом, и я с радостью побуду боксерской грушей. Ибо заслужила… Да и… податься совершенно некуда.

Сражаюсь с щеколдой на калитке, вцепившись в лямки рюкзака, шаркаю по светлому гравию садовой дорожки, поднимаюсь на крыльцо и нажимаю на пуговицу звонка. Рассматриваю кеды, определяюсь с уровнем ужаса в душе, прислушиваюсь и звукам в прихожей и, потупившись, смиренно жду. Я на два месяца выпала из привычной жизни и почти не вспоминала о маме. Сейчас она легко и быстро восстановит статус-кво.

Дверь бесшумно распахивается.

— А, это ты… вспомни, как говорится… — Мама не собирается скандалить и гнать меня взашей, и я с облегчением выдыхаю:

— Привет.

Как на поводке, плетусь за ней в глубины дома, по пути прячу в угол рюкзак, меняю кеды на тапочки, осматриваюсь.

Залитые солнцем комнаты окончательно преобразились — ремонт завершен, больше ничто не напоминает о прошлом, о детстве, о папе… Остается лишь позавидовать маминой выдержке и умению бесследно вычеркивать из жизни людей. Но сожалений нет — в эфире лишь тишина и пощелкивание радиоволн.

Родители не научили меня их любить. Вот так все просто и страшно.

Мать передает мне старую потрепанную футболку и спортивные штаны и, прислонившись к косяку, с пристрастием наблюдает, как я переодеваюсь.

— Что-то ты раздалась, Майя. Лифчик явно жмет! — ее критика вынуждает отвернуться и стиснуть зубы. — Будем заниматься скандинавской ходьбой. Ты надолго?

— Еще не решила… — отвечаю выдрессированным дружелюбным тоном. — Но, вообще-то, у меня двухнедельный отпуск.

— Две недели я тебя не вынесу… — припечатывает мама, и тут же смягчается: — Так и быть, оставайся на пару дней.

Она проводит меня на кухню, открывает холодильник, зажигает газ под кастрюлей и, вручив столовые приборы, садится напротив. Без умолку нагружает ненужной информацией — о соседях, об орхидеях, о новом рецепте диетического салата, о планах наведаться в город и остановиться в моей норе.

Прежде разговор обязательно бы скатился к упрекам — если бы не мой промах десятилетней давности, однокомнатная квартира была бы заменена двушкой, и ей не пришлось бы меня стеснять… Однако этого не происходит.

Под нос опускается тарелка с картофельным пюре и сосиской, но есть я не хочу — слишком расстроена и раздестроена.

Мать подпирает кулаком подбородок, с показным интересом расспрашивает о делах, но я не ведусь на елейные речи — такое ее поведение по-обыкновению не сулит ничего хорошего. Киваю, отвечаю односложно и, подобравшись, с содроганием ожидаю, когда она все же раскроет карты.

— Вся душа изболелась. Ну как же ты умудрилась упустить Олега?.. — шоу наконец начинается, и я опускаю больную голову. Тема недорыцаря настолько неактуальна, что становится смешно.

— Мам, ты же знаешь: у него есть другая. Все это время была…

— Да уж, ты бы ни при каких раскладах не смогла его отбить. Потому что дура набитая… — ковыряю вилкой пюре и молчу; мать вздыхает: — Вот что, Майя. К Филимоновой приехал погостить сын. Дима. Она давно собиралась наведаться, посмотреть на сад и ремонт, пригласим и Димочку. Сейчас позвоню ей. Мясо в холодильнике, достань и замаринуй. Поторопись, что застыла, как неживая?

Откладываю вилку и не могу вымолвить ни слова — жизнь только что проехалась по мне катком, мама не может не видеть этого, но ей все равно.

Всем, кроме одного человека, давно на меня наплевать, но о нем больше нельзя даже думать.

Я слишком устала — от слабости дрожат руки и темнеет в глазах. Единственное, чего желаю — запереться в своей комнате для отшельников, завалиться в кровать, и, завернувшись в холодное отсыревшее одеяло, уснуть, но, вместо этого, как робот выполняю все команды матери.

"…Подай. Принеси. Ну кто так режет лук?.. Опозоришься и перед Димой…"

Ломая установки и блоки, мысли упрямо стремятся к Тимуру — я скучаю, умираю от ужаса, страдаю буквально физически. Подальше убираю телефон с его портретом на заставке, и, чтобы оттянуть неизбежное, считаю до ста. Сто раз до ста, снова, и снова…

Разговор с Тимуром рано или поздно состоится, но мне нужно время — чтобы прийти в норму, собраться, придумать стройную версию событий и безукоризненно сыграть сцену расставания с ним.

***

29

29

Последние десять лет я пережидаю проблемы, засунув голову поглубже в песок. Самый действенный способ, иного — более подходящего — так и не нашла, а без Тимура верить в себя уже не получается.

Вот и сейчас, в сотый раз убедившись, что телефон отключен, поспешно прячу его в рюкзак, будто тот способен явить Тимура и заставить меня объяснять свой внезапный отъезд, и, накинув старую олимпийку, выхожу в сад.