Время неба (СИ) - Ру Тори

С реки тянет стоячей водой и прохладой, удлинившиеся тени яблонь навевают тоску и снова оживляют в душе первобытный ужас.

«…Что мне делать?..»

Прогоняю наваждение, вооружившись ножом и разделочной доской, встаю у стола под навесом и принимаюсь за нарезку лимонов.

В голове нет ни одной здравой мысли, нет даже зачатков плана на ближайшее будущее — знаю только, что должна ударить Тимура под дых, внезапно и больно, так, чтобы он не оправился. И чтобы впредь не захотел иметь со мной ничего общего.

Лимон истекает едкой прозрачной кровью, нож выскальзывает из рук и со звоном падает на бетонную плитку веранды.

Мама, засыпающая в мангал угли, с пристрастием наблюдает, как я, приняв неловкую позу, всеми способами пытаюсь его достать.

Моя никчемная жизнь — затянувшийся экзамен, который я никак не сдам.

— Прости, нечаянно… — счищаю с лезвия налипшие соринки и предусмотрительно извиняюсь, однако мама только загадочно улыбается:

— Хорошая примета. Нож упал, значит, в гости придет мужчина.

Поднимаюсь, отряхиваю колени, прислушиваюсь к себе и ясно осознаю: мне сейчас не до новых знакомств.

— Мам, ты вполне неплохо живешь одна. Может, и для меня это вариант? Как-нибудь да справлюсь?..

— Не умничай! — резко обрывает она. Сеанс неслыханной доброты окончен. — Ты пустоголовая. Как собираешься выживать, когда меня не станет? Свяжешься с очередным дебилом и по миру пойдешь?

— А ты уверена, что Дима этот — не дебил?..

Мама вздрагивает и бледнеет от гнева.

— Я видела его. Такой красавец!.. Образованный, воспитанный… Состоятельный. Переспи с ним, залети, но только удержи! — она прожигает меня полным досады и разочарования взглядом. — Если упустишь — ты мне не дочь. Окончательно!

Сдуваю со лба надоедливую прядь, вытираю руки об олимпийку и ухожу к забору. Облокотившись на калитку, усиленно жую мятную жвачку и обозреваю предзакатные дали — родные привычные виды полей и огородов, отсеченные от неба полоской синего леса.

Стараюсь отключиться от ужасающей несправедливости маминых слов и от зазеркальной, волшебной и светлой реальности, оставленной мною в городе. Загасить пылающую огнем злость и жить текущим моментом.

Летний вечер опускается на поселок, где-то растерянно кукует кукушка и хрипит старое радио, полинявшее небо розовеет с одного края, уши закладывает тишина.

— В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето… — декламирую тихонько, и порыв сделать пару снимков и отправить их Тимуру на миг согревает сердце. Он бы оценил такую красоту. Выдал что-нибудь лаконичное и прекрасное, улыбнулся и вернул мне желание жить и мечтать.

В груди кипятком разливается ощущение конца света, не отличимое от того, что чувствуют девочки-подростки, отпускающие болезненную первую любовь.

Если бы я была юной — принялась реветь навзрыд, жалеть себя и проклинать судьбу. Но в памяти до сих пор стоит злосчастная фотография смеющегося мальчика на фоне моря и пальм, и лицо Эльвиры, перекошенное ненавистью, омерзением и мольбой.

Все справедливо. Сейчас все именно так, как должно быть.

А дурные предчувствия, слезливость и дискомфорт от впившихся в ребра косточек лифчика — гребаный ПМС, через неделю он закончится, и эмоции схлынут.

Я соберусь, соберу себя по кусочкам.

Хватит быть жалкой, идти на поводу у желаний, фатально ошибаться, раскаиваться и позволять вытирать о себя ноги. Хватит страдать.

Я взгляну в ненормальные глаза Тимура и любыми способами донесу до него истинный расклад: у нас разные пути. В его жизни мне нет места.

Я старше, я смогу.

Он сам научил меня не извиняться и не сомневаться.

Странное воодушевление разрядом тока проходится по конечностям.

Да, мне позарез нужно познакомиться с Димой. Если он хоть на сотую долю соответствует маминым россказням о нем, я точно сумею наступить на горло собственной дурацкой песенке…

***

Наконец у калитки раздаются неторопливые шаги и шуршание гравия, Филимоновы — дама неопределенного возраста и высокий молодой мужчина — входят в сад. Завидев меня, гость демонстрирует не в меру широкую улыбку и без стеснения пялится. Прямо на грудь.

Подбираюсь и прикусываю губу — этот кадр совершенно точно осведомлен об истинной причине приглашения на барбекю. Балаган, срежиссированный мамой, едва начался, но уже до зубовного скрежета бесит.

— Дмитрий, — представляется он, чуть дольше, чем следовало бы, пожимая мою руку, и я киваю. Я в своем репертуаре — увлеченно выискиваю в пришельце недостатки, и с удовлетворением подмечаю седину в аккуратно подстриженной бороде и залысины, тщательно скрываемые челкой.

Переглянувшись, мамаши сажают нас рядом, занимают садовые стулья у противоположного конца стола и наперебой трещат о том, как рады встрече.

Мама без устали нахваливает глупую дочь — как торговец, которому во что бы то ни стало нужно сбыть залежалый товар, Дима деликатно кивает, пространно отвечает на ее вопросы, снова окидывает меня оценивающим взглядом, и в нем вспыхивает явный интерес.

Возникает срочное желание выпить холодной воды и умыться, но я, отринув сомнения, тоже тайком рассматриваю его.

Да, он красавчик — гордый профиль, улыбка, обнаруживающая ряд жемчужно-белых зубов, свитер и джинсы дорогого бренда, часы на запястье поблескивают золотом.

Он приятный собеседник, но выбирает темы, которые меня не цепляют. Наливает себе и мне кофе из принесенной мамой турки, но щедрой рукой отправляет в черные глубины аж четыре ложки сахара…

От тяжелого запаха незнакомого парфюма в желудке вырастает ком. Не хватает воздуха — летняя духота и безысходность загнанной в тупик мыши дают о себе знать.

Я опять не там и не с теми. А Тимур, вероятно, не находит себе места…

В мангале трещит огонь, в неверном свете лампочки трепещут белые мотыльки и в смертельном танце льнут к мутному стеклу плафона.

— Рад знакомству, Майя. Жаль, что возникли срочные дела и придется завтра уехать… — До меня не сразу доходит, что вкрадчивый голос обращается ко мне.

— Э… Взаимно, — лепечу, и мама, ожесточенно грохнув чашкой по столешнице, одаривает Диму лучезарной, сводящей скулы улыбкой:

— Какое совпадение, Димочка. Майя тоже завтра возвращается в город. Ты же на авто. Поезжайте вместе, дети!..

От стыда противно сосет под ложечкой, но такая подстава в ее исполнении вполне ожидаема и привычна.

— Конечно! — с готовностью кивает Дима. Киваю и я. Все весело смеются.

Огонь в мангале, в последний раз лизнув раскаленные стенки, медленно угасает, рыжими сполохами перемигиваются едва живые угли. Мама вручает мне решетку с резными ручками и кастрюлю с замаринованным мясом и, под каким-то дурацким предлогом, уводит соседку в глубину сада.

— Могу помочь! — Внезапно Дима вырастает слишком близко, но я проворно отбегаю в сторону и отшучиваюсь:

— Я испокон веков отвечаю за барбекю, доверься мне.

Он не настаивает — снова садится на скамейку, пускается в многословные рассуждения о жизни, а потом, глядя, как я мужественно сражаюсь с шипящими прожаренными кусками, заводит лекцию о нездоровой пище и вреде красного мяса:

— Долго не выводится из организма, провоцирует рост раковых клеток. А приготовленное вот так — опасно вдвойне. Сплошные канцерогены. Хуже только фастфуд…

— Надо же… А я люблю шашлыки. Но сейчас с удовольствием поела бы рамен.

Обильная слюна наполняет рот, и я икаю.

Дима недоуменно пялится, стараясь скрыть замешательство, заговаривает о спорте и погоде, но я все равно не могу изобразить заинтересованность. От чудовищной неловкости мутит.

У него странные, до оскомины скучные увлечения, безупречные манеры… Он настолько правильный, что, скорее всего, трахается только в миссионерской позе. Наверняка имеет за плечами неудачные отношения — приехал к матушке подлечить душевные раны. А еще этот холеный мужик привык ко вниманию и ждет, что я буду ухаживать за ним — передавать соль, двигать поближе тарелки, предугадывать желания.