Дочери моря. Люси - Кэтрин Ласки

Миссис Ван Викс смерила Долли суровым взглядом. Это был, пожалуй, самый долгий разговор между гостем и официанткой; в Ньюпорте гости и прислуга редко когда обменивались больше чем парой слов. Долли покраснела, быстро сделала реверанс и поспешила принимать заказы у оставшихся двух столов.

Вернувшись на кухню, Долли передала Лил, помощнице Эдны Вид, заказ:

– Грины, как обычно, хотят чай с ромашкой. Уайтхэдам одну порцию воздушной сдобы и корзиночку кексов с черникой. Но без масла, пожалуйста.

– Бедный мистер Уайтхэд. Она почти ничего не разрешает ему есть, а? Настоящая тиранка, – заметила Лил.

Внезапно по другую сторону двустворчатой двери раздался шум.

– Господи! Неужели Салли снова уронила поднос? – воскликнула Эдна Вид.

Маленькая женщина с обезумевшим взглядом, в съехавшем набок накрахмаленном чепце вбежала в кухню:

– Быстрее! Быстрее! Пошлите за доктором Холмсом!

– Ты уронила поднос? – завопила Эдна Вид.

– Нет, я не роняла подноса! – закричала в ответ Салли, и её обычно добрые серые глаза стали свирепыми. – Герцогу плохо. Он упал.

– Что? – выдохнула Долли.

– Закашлял и сполз со стула на пол. Видели бы вы его. Бледный как полотно, нет хуже. Как сама смерть.

Долли, помогавшая Эдне раскладывать по корзинкам следующую порцию сдобы, выронила противень. Он ещё гулко грохотал на полу, когда девушка выбежала из кухни.

– Отойдите! Отойдите! – кричал мистер Хаскелл, управляющий клуба Абенаки, становясь на колени рядом с герцогом, в муках корчащимся на полу. Глаза его закатились, а колени были прижаты к груди. Через мгновение раздался ужасный звук. Потрясённая Долли поняла, что это дыхание герцога, вырывающееся из его груди с шумом, напоминающим разрываемые бурей паруса. Ещё несколько мучительных всхлипов, и наступила тишина.

– Доктор! Доктор пришёл! – выкрикнул кто-то.

Но было уже поздно. Все понимали это, когда доктор Люциус Холмс встал на колени рядом со скрючившейся фигурой и поднял запястье герцога. Его лицо помрачнело. Он выпустил обмякшую руку Перси Вилгрю и разорвал его жилет и рубашку. Положив одну руку на другую, доктор опёрся о грудь герцога и надавил.

«Его грудь? – подумала Долли. – Грудь герцога? Грудь его светлости? Тело…» Теперь в мыслях Долли герцог стал просто телом. Она отвернулась, и на её глаза навернулись слёзы. Ветер с моря вметнул края цветастых скатертей, и дух герцога, подхваченный им, скользнул мимо неподвижных людей, устремляясь далеко за море – в родную Англию. Когда дух пролетал мимо неё, Долли, никогда не покидавшая этот остров, но мысленно путешествующая в такие дали, что никто бы не поверил, неожиданно для себя прошептала:

– Прощайте, Бог в помощь, ваша светлость.

– Я не была влюблена в него, Дикки, – сказала она своему кавалеру тем вечером. – Я никогда не полюблю никого, кроме тебя. Это трудно объяснить, но когда я прислуживала ему – подносила чай и сдобу… – Она изо всех сил пыталась подобрать правильные слова. – Как будто я своими глазами видела место, о котором только что слышала. Я имею в виду целый материк. Англию!

– Но, Долли, Англия – не совсем материк. Если ты посмотришь по карте – это в действительности просто большой остров.

Несколько минут Долли молчала.

– Наверное, ты прав, Дикки. – Она вздохнула.

Долли чувствовала запах наживки. Он ловил тунца на селёдку, и хотя – Долли наверняка знала – мылся после работы, селёдочный запах буквально впитывался в кожу. К сожалению, селёдка была любимой наживкой рыбаков в это время года. – Наверное, это действительно только остров, только большой, но чтобы попасть туда, нужно переплыть весь Атлантический океан, и мне кажется, что я была там. Понимаешь?

Дикки Уэдж на самом деле не понимал, но он очень любил Долли и пытался успокоить её, как умел:

– Ну, Долли, девочка моя, я рад, что ты можешь находиться здесь, на Маунт-Дезерте, рядом со мной, а в своей хорошенькой головке путешествовать к берегам Англии. И даже если Англия – только остров, ты права: это страна с королевой и принцами. И то, как он умер, – просто ужасно. Худшей смерти и придумать нельзя.

– Как это, Дикки?

– Ну, говорят, что его убил яд – крысиный или что-то вроде того.

31. Вспышка в ночи

Всё кончено. Им придётся вернуться в Нью-Йорк. Небольшое разногласие с Присси наверняка разрешится – это дело времени. Мечту Стивена стать епископом можно забыть. «На время», – так думала Марджори. Ей нравились эти слова. В их соединении слышался оттенок надежды. Миссис Сноу было необходимо надеяться, хоть немного. И она была уверена, что стоит только увезти Люси подальше от этого острова, та тут же забудет этого смехотворного мальчишку.

Было уже глубоко за полночь, но Марджори никак не могла заснуть. Не было ни ветерка, и ночь стояла необычайно тёплая. В комнату просочился комар, и его монотонное жужжание сдёрнуло её с кровати. Она накинула халат и вышла на крыльцо. Море, нетронутое ветром, казалось бескрайним тёмным зеркалом. Почти полная луна проложила серебристую дорожку до самого пляжа под утёсами.

Люси проводила так много времени, сидя на них и рисуя. Акварели дочери были действительно удивительными. Может быть, им стоит подумать о том, чтобы она взяла несколько уроков? Должно же быть место, где она может поучиться, но только бы там не было… чересчур много художников! Люси могла бы даже сама стать учительницей рисования в какой-нибудь богатой семье. Вдруг по причинам, которые она сама бы не смогла объяснить, Марджори почувствовала непреодолимое желание спуститься с крыльца, чтобы посмотреть виды, которые рисовала Люси, с более близкого расстояния, – за всё лето она так ни разу этого и не сделала.

Она оперлась о тонкий ствол берёзы, вглядываясь в море. По небу плыли облака, то и дело преграждая путь серебристому свету, но Марджори тем не менее рассмотрела вдалеке яркую вспышку. Что-то, напоминающее радугу, появилось на поверхности моря.

– Это что ещё такое? – пробормотала она и даже осмелилась подойти ближе к обрыву.

Вода в месте вспышки, казалось, пылала множеством ярких цветов. Что-то плыло к берегу, но она никак не могла понять, что. Вода испускала свечение, от неё исходила ощутимая энергия. Марджори почувствовала, что что-то надвигается, и глубокий страх охватил её, но она будто вросла в землю, как берёзы, окружающие её.

На поверхности появилась голова. Прилизанная водой, но смутно знакомая.

Хотя волосы потемнели от воды, внезапная вспышка лунного света – она как раз плыла по лунной дорожке – зажгла их, заставив гореть ярко-рыжим огнём.

– Люси! – оторопело прошептала Марджори. Происки дьявола? Подмена? Люси нырнула, и великолепный хвост взметнулся к ночному небу. Нет, это не моя дочь. Никогда ею не была. И никогда не будет.

Относительно смерти герцога Кромптона. Стоит присмотреться к юной особе, чью любовь он отверг: ею двигала месть, и вероятнее всего, она последует за ним в вечность, тоже приняв яд.

Невилл Хаскелл, бессменный управляющий клуба Абенаки, третий раз перечитывал записку, которую кто-то подсунул ему под дверь.

– Что, чёрт возьми, это значит? – Он уставился на телефон – один из немногих на острове – на своём столе.

Невилл проклинал день, когда аппарат установили, и теперь смотрел на него, будто на зверя в клетке. Телефон трезвонил практически непрерывно между одиннадцатью и полуднем – заказы на чай, так что он планировал в ближайшее время «эвакуироваться» из своего кабинета и посадить сюда миссис Гудфеллоу – пусть заказы принимает она.

Сейчас же он поднял трубку и быстро нажал рычаг.

– Молли! – рявкнул он в трубку.

– Да, мистер Хаскелл, – ответила Молли Уэлан, городская телефонистка.

– Соедините меня с констеблем Бандльзом.

– С Гомером?

– А-гм, он единственный констебль на Маунт-Дезерте, которого я знаю.

– Разумеется.

В трубке раздались гудки.

– Констебль Бандльз у аппарата. – Трубку сотряс голос с сильным мэнским акцентом.

– Гомер, это Невилл из Абенаки. Вы ведь ещё работаете над тем убийством?

– Конечно. Это самое громкое событие, когда-либо произошедшее на острове. Даже репортёр из «Бостон-глоуб» приезжал.

– Тогда приезжай. У меня есть версия.

32. Лицо дикарки

Отъезд. Никогда ещё это слово не казалось таким зловещим, и никогда раньше она так не боялась покинуть какое-либо место. Она чувствовала, что отрывается ото всего, что было ей так дорого. Уезжает от Финеаса, покидает сестёр, прощается с морем. Даже погружённая в свои мысли, девушка не могла не заметить, что этим утром её мать выглядела чрезвычайно возбуждённой и рассеянной. Пока они завтракали, она поглядывала на дверь.

– Мама, тебе налить ещё чая?

Марджори, кажется, вздрогнула:

– Нет, не надо.

Вместо «Нет, не надо, дорогая» или «Не надо, Люси»! Люси предположила, что после происшествия с пуговицей стала в глазах матери не более чем… девкой.