Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей - Коллектив авторов

Развивая вопрос об улучшении земельной обеспеченности крестьян при получении личного освобождения, Е.И. Барановский в своем «Заключении» писал: «Я полагал бы необходимым увеличить поземельный надел еще выгонной земли до 1/4 десятины на душу». Денежный оброк, по мнению губернатора, надо было уменьшить с 23 до 18 рублей серебром с тягла. Он предлагал исключить пункт о том, что только с разрешения помещика крестьяне могут производить распашку лугов{338}.

Прокрестьянская позиция Е.И. Барановского проявилась и в вопросе о выкупе крестьянами своих наделов. По решению комитета крестьяне должны были за надел уплатить 160 рублей серебром с души, а начальник губернии считал, что размер выкупа не должен превышать 100 рублей. Комитет, где большинство составляли убежденные крепостники, отверг все предложения Е.И. Барановского.

Для характеристики Е.И. Барановского, его гражданской позиции, взглядов в период пребывания на посту оренбургского губернатора интересна его переписка с писателем-петрашевцем А.Н. Плещеевым в 1859–1860 гг. Обращаясь к своему единомышленнику, А.Н. Плещеев писал в конце одного из писем: «Прощайте пока, дорогой и уважаемый Егор Иванович. Пишите, когда выдастся свободная минутка. Вы один из тех немногих, которые делают и не шутят своими убеждениями, не меняют их каждый день, как перчатки, и потому к Вам лежит сердце, и Ваше слово западает в него». «Ваше мнение, — писал он в другом письме, — что за оппозицией дворян таятся самые узенькие сословные интересы — совершенно справедливо». Под оппозицией дворян понималось их сопротивление, нежелание дать крестьянам землю{339}.

Естественно, взгляды и дела Е.И. Барановского не могли не вызвать противодействия и открытой вражды со стороны местных крепостников-дворян и поддерживавших их правительственных чиновников.

Выступая против жестокого обращения помещиков и горнозаводчиков со своими крепостными людьми и используя свою власть гражданского губернатора, Е.И. Барановский начал расследование вопиющих злоупотреблений в имениях помещиков Жадовского, Тимашевых, заводчиков Пашкова, Сухозанета и др. Следственные материалы об этих «плантаторах», носившие обличительный характер, вскоре были опубликованы А.И. Герценом в его «Колоколе». Как установили исследователи, Е.И. Барановский послал эти материалы своему другу С.Т. Аксакову, а один из его сыновей — Иван Сергеевич, отправившийся за границу, взял их с собой и передал А.И. Герцену. Прочитав записку о жестокостях «плантатора» Жадовского, С.Т. Аксаков писал Е.И. Барановскому, что это — «еще более страшное явление», чем описанный им в «Семейной хронике» тиранствующий помещик Куролесов. «Этот изверг, которому и имени нет. Скажите, неужели он не сослан на каторгу?» — заключал С.Т. Аксаков{340}.

В «Записке» о системе разнузданной эксплуатации и бесчеловечных измывательствах в имении оренбургского помещика генерала Жадовского, опубликованной А.И. Герценом в приложении к «Колоколу», имевшем характерное название «Под суд!», описывалось, как этот изверг-крепостник запретил своим крестьянам сельца Анастасьино иметь огороды, пользоваться лесом, уходить на заработки, по всякому поводу и без повода штрафовал и жестоко избивал крепостных, отбирал у них скот и имущество, в пьяном виде с дубиной гонялся за ними по улице, поджег некоторые крестьянские избы и в итоге довел крестьян до крайнего разорения и рабской зависимости, установил в своем имении режим самого настоящего плантационного рабства{341}. В «Колоколе» же была опубликована и статья самого Е.И. Барановского в соавторстве с писателем М.В. Авдеевым. Она касалась «дела» заводчика Сухозанета.

Интересно, что на эти материалы обратил внимание и сам император. Известно, что «Колокол», хотя и был запрещен цензурою, но читался в Зимнем дворце. Александр II повелел разобраться в сути описанных в «Колоколе» событий, благодаря чему произволу местных крепостников был положен конец. Однако М.В. Авдеев, обвиненный в связях с А.И. Герценом, при этом был сослан в Пензу.

В общем, не случайно местные дворяне называли Е.И. Барановского «красным» губернатором.

В июне 1861 г. Е.И. Барановский получил указ Сената о переводе его в Саратовскую губернию гражданским губернатором{342}. Позднее он вспоминал, что в Саратов прибыл «с весьма неудобной для начальника губернии репутацией безусловного пристрастного защитника во что бы то ни стало одного крестьянского сословия в ущерб дворянам-помещикам». На новом месте губернатор продолжал проводить линию по отстаиванию интересов крестьян. По воспоминаниям современника, Е.И. Барановский — «человек умный, но принадлежал к партии “красных”, объезжая губернию, он никогда не заезжал к помещикам и мировым посредникам, собирал крестьян без нас и расспрашивал их, не жестоко ли с ними обращались помещики, не теснят ли их и т. п., в то время эти расспросы были то же, что подливать масло в огонь»{343}. Вскоре «красный» губернатор ушел в отставку.

Будучи правительственным чиновником, он тем не менее был в добрых отношениях со многими «политическими» и сыграл важную роль в судьбах сосланных в степной край Т.Г. Шевченко, «политических поляков» Б. Залеского и Э. Желиговского. Среди друзей Барановского были К.П. Победоносцев и Ю.Ф. Самарин, А.А. Северцев и А.Н. Плещеев, М.В. Авдеев и А.П. Беклемишев, семейство Аксаковых{344}. И все они отзывались о нем как о честном и порядочном человеке. Что же он пишет о П.А. Валуеве?

О раннем этапе карьеры Валуева, в сущности, известно немного. Опубликованный «Дневник» министра{345} не касается этого периода его жизни. Современный исследователь пишет, что в 1831 г. приехавший в Москву «Николай Первый обратил на Петра Александровича внимание и определил на службу в первое отделение собственной… канцелярии». Валуев «оказался удачлив и в службе, и в личной жизни. Женился он на дочери П.А. Вяземского, который успешно делал карьеру при Николае, подружился с интересными и нужными людьми. Да и работа под руководством М.М. Сперанского не могла пройти бесследно для будущего графа. В 1855 г. Валуев, находившийся на посту курляндского гражданского губернатора, пишет свою знаменитую “Думу русского…”»{346}.

Барановский рассказывает об этой части жизни нашего героя несколько иначе. Валуев, отмечал он, принадлежал к старинному дворянскому роду; отец Петра занимал значительные придворные должности и был в милости у самой Марии Федоровны. Сам Петр, подобно другим его сверстникам из московской аристократической среды, начал службу «архивным юношей» в Москве. Красивый и ловкий, Валуев на одном из балов у князя Д.В. Голицына обратил на себя внимание императора, который велел перевести его в собственную канцелярию, к М.М. Сперанскому. В высшем петербургском обществе его прозвали «Высочайше утвержденный образец». После кончины отца светская жизнь и женитьба на дочери П.А. Вяземского[12] совершенно расстроили состояние Петра Александровича. Молодые супруги из-за недостатка средств должны были оставить Петербург и переселились в Варшаву, где глава семьи «продолжал вести праздную жизнь, ничего не делая, кроме умножения прежних долгов, которые привык делать» в столице. Здесь его бросила жена, оставив себе двоих детей. Барановский не счел нужным описывать эту грязную историю, хотя, вращаясь в высших сферах, безусловно, знал ее. Однако он заметил, что «причины семейного разлада были таковы, что Валуев вынужден был оставить Варшаву». Он нашел приют в Риге, так как мать Петра была дочерью тамошнего гражданского губернатора. Эти родственные отношения помогли ему попасть в число балтийских дворян по Лифляндской губернии. Таким образом, в Ригу будущий министр внутренних дел попал из-за некрасивой истории, обремененный долгами, «без малейшей служебной опытности и без привычки к труду», правда, уже в заслуженном на балах чине камер-юнкера[13] (не будем забывать, что эта характеристика принадлежит его сослуживцу).

Генерал-губернатор Е.А. Головин — довольно известный в свое время государственный деятель, уже в 1840-е гг. работавший над ослаблением крепостных уз в своем крае, — определил Валуева на должность чиновника особых поручений и, в память о его деде, оказывал ему всяческое покровительство и даже помогал материально. Но Петр Александрович, утверждаясь в губернском дворянском обществе, посчитал возможным примкнуть к местной оппозиции против своего благодетеля и вследствие этого «к серьезному делу… оказался совершенно неспособен». Единственное задание, которое ему было поручено выполнить, это перевод немецкого текста постановлений ландтагов об улучшении быта крестьян, который, впрочем, Валуев сделал «довольно верно и недурно»; его литературные способности были признаны окружающими уже в то время.