Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей - Коллектив авторов

К концу 1862 г. комиссией Д.А. Оболенского был выработан проект{358}, по которому предполагалось ввести смешанную предварительно-карательную цензуру. Образцом для него послужило французское законодательство. Проект получил в основном отрицательные отзывы как представителей обоих министерств, не видевших в нем надежной защиты своих интересов, так и литературной общественности, пожелания которой не были учтены.

Указом от 14 января 1863 г.{359} цензура была окончательно передана из Министерства народного просвещения в Министерство внутренних дел, что знаменовало усиление контроля над печатью. Руководство подготовкой реформы перешло к П.А. Валуеву. В течение 1863–1865 гг. над проектом реформы работала вторая комиссия Д.А. Оболенского, затем Валуев и члены Государственного совета. На разных этапах обсуждения в документ вносились значительные поправки. После обсуждения проекта в Государственном совете 6 апреля 1865 г. Александр II утвердил в качестве Временных правил закон «О даровании некоторых облегчений и удобств отечественной печати»{360}.

Наряду с предварительной цензурой, функции которой определялись по-прежнему уставом 1828 г. и Временными правилами от 12 мая 1862 г., вводилась карательная цензура для ряда изданий. От предварительной цензуры в Петербурге и Москве освобождались периодические издания, получившие разрешение министра внутренних дел, оригинальные сочинения объемом не менее десяти печатных листов и переводы объемом не менее двадцати. Повсеместно — научные издания, а также чертежи, планы и карты. Освобожденные издания должны были доставляться в цензуру после их отпечатания, но за несколько дней до предполагаемого выпуска в свет. Цензуре предоставлялось право держать книги три, а ежемесячные журналы два дня, затем или разрешать их выпуск, или задерживать издание и возбуждать против него судебное преследование. Ежедневные и еженедельные газеты и журналы должны были доставляться в цензурные комитеты одновременно с началом печатания тиража. Власти оставили за собой право немедленно останавливать выпуск в свет сочинения, одновременно начав судебное преследование.

В случае нарушения закона издания подвергались судебному преследованию, а периодика — еще и административным взысканиям{361}. Дела о «преступлениях» печати разбирались судом первой ступени в особых присутствиях уголовной палаты в Петербурге и Москве и поступали по апелляции в Сенат. Министр внутренних дел имел также право делать периодическим изданиям предостережения с указанием статей, подавших к этому повод. По третьему предостережению издание приостанавливалось не“свыше, чем на шесть месяцев. Для изданий, освобожденных от предварительной цензуры, был установлен залог в размере 2500 руб., а для ежедневных или выходящих не менее шести раз в неделю газет — 5000 руб. Чтобы открыть типографию, литографию, книжный магазин или кабинет для чтения в столицах, необходимо было получить разрешение от генерал-губернатора. Иностранная и духовная цензура в своих действиях руководствовались цензурным уставом 1828 г. и более поздними постановлениями. Частное книгоиздание и периодическая печать в провинции по-прежнему подчинялись правилам о предварительной цензуре. Надзор за печатью и книжной торговлей на местах велся губернским начальством. Губернатор давал разрешение на открытие типографий и литографий, надзор за которыми осуществлялся чиновниками особых поручений, им же назначенными.

Цензурная реформа явилась значительным шагом вперед в истории цензурного законодательства, положив начало переходу к закону о печати, основанному на свободном книгопечатании с ответственностью за нарушение правил исключительно в судебном порядке. Однако одни параграфы устава предоставляли печати определенную свободу, другие — резко снижали их значение.

На практике новые законы применялись крайне односторонне. Первые же судебные процессы по делам печати показали, что обновленное судопроизводство не отвечает интересам администрации, которая не привыкла подчиняться законам. Прокурор мог поддерживать обвинение перед судом против автора или издателя только в том случае, если публикация определенного произведения нарушала какую-либо статью законодательства. Часто в ходе судебного процесса судебное преследование прекращалось за недостаточностью оснований, а иногда дело заканчивалось даже оправданием обвиняемых. П.А. Валуева не устраивала независимость суда от администрации, и он призывал судебные власти оказывать содействие в сдерживании стремлений литературы к независимости. В записке «О положении дел печати» (8 февраля 1868 г.) Валуев подчеркивал, что пресса стремится к ответственности по суду, так как она научилась объясняться с читателями при помощи «оговорок или недоговорок», а суд «не имеет права догадываться»{362}. В отчете Главного управления по делам печати за 1868–1870 гг. подчеркивалось, что бесполезно применять судебное преследование, пока «суды не поймут, что они также учреждения правительственные, а потому в делах печати, возбужденных правительством, должны быть с ним солидарны, то есть при полном беспристрастии разделять его взгляды на смысл и применение законов»{363}. Цензоры предпочитали применять по возможности административные методы, не прибегая к судебному преследованию.

Практика применения закона не удовлетворила правительство. Д.А. Оболенский считал, что четыре года, прошедшие со дня принятия закона, «можно назвать временем обоюдных недоразумений между печатью и цензурною властью». По его мнению, Временные правила были плохо согласованы с новым порядком судопроизводства, что привело к недоразумениям между Министерством внутренних дел и Министерством юстиции по вопросу о преследовании злоупотреблений печати, а Главное управление по делам печати, «сохранив прежний цензурный взгляд на печать и не видя средств правильным путем преследовать замеченные… нарушения, ухватилось за предоставленное ему право административных взысканий и начало, без внимательного разбора, отмахиваться этим тяжеловесным орудием»{364}. В дальнейшем, несмотря на неоднократные попытки привести цензурное законодательство в порядок и осуществить переход к карательной системе, новый цензурный устав так и не был разработан.

2 ноября 1869 г. была учреждена Особая комиссия для пересмотра действующих постановлений о цензуре и печати под председательством главноуправляющего II отделением собственной Его Императорского Величества канцелярии С.Н. Урусова. Она должна была составить новый устав о цензуре, который, с одной стороны, предоставил бы льготы печати, а с другой — дал бы возможность административной и судебной властям держать печать в определенных рамках. 4 февраля 1872 г. по распоряжению Александра II было учреждено Совещание для рассмотрения проекта{365} и согласования различных редакций, после чего все работы над проектом были прекращены. В «Кратком историческом очерке законодательной деятельности по цензуре с 1828 по 1874 г.» это объяснялось следующими обстоятельствами: «Вследствие изменившихся вскоре взглядов высшего правительства на дело цензуры и в виду особых политических условий, мысль об издании полного законодательства о печати, с преобладающим значением судебной ответственности, была оставлена. Взамен этого было признано необходимым усилить власть министра внутренних дел как по отношению к отдельным бесцензурным изданиям, так и к изданиям периодическим»{366}. Под «особыми политическими условиями» подразумевались начавшиеся тогда политические процессы над народниками{367}.

В октябре 1880 г. было образовано Особое совещание для пересмотра цензурного законодательства под председательством П.А. Валуева. Министр внутренних дел М.Т. Лорис-Меликов и начальник Главного управления по делам печати Н.С. Абаза считали невозможным более сдерживать печать административными мерами и предписали комиссии разработать проект, предусматривавший переход к карательной системе цензуры. В ноябре 1880 г. члены комиссии П.А. Валуев, С.Н. Урусов, Э.В. Фриш и Н.С. Абаза начали разрабатывать основы будущего цензурного устава и в конце февраля представили документы, в которых отмечалось, что авторы не сумели прийти к общему решению по вопросу о подсудности преступлений по делам печати. Не смогли они и разрешить разногласия между Министерством внутренних дел и Министерством юстиции. Валуев настаивал на необходимости возвращения к основным положениям реформы 1865 г. Преступления и проступки печати, по его мнению, должны были подчиняться общему порядку уголовного судопроизводства, т. е. рассматриваться в окружных судах, а все недоразумения, возникающие между цензурными учреждениями и прокурорским надзором, могли разрешаться министром внутренних дел и министром юстиции. Абаза, Урусов и Фриш придерживались другого мнения. Они предлагали сохранить закон от 12 декабря 1866 г.{368}, по которому дела о печати рассматривались в судебных палатах, а полномочия по разрешению разногласий между министерствами передать первому департаменту Сената при участии Министерства внутренних дел.