Гилморн - Tiamat
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не понимаю, — беспомощно сказал эльф. — Предпочесть работу тюремщика и палача доблестной службе на благо человеческой расы, на благо всего Средиземья, в армии величайшего королевства, основанного потомками эльдар…
— Ты был бы поражен, узнав, как мало волновало благо всего Средиземья верхушку армии этого самого величайшего королевства. Командование грызлось между собой и плело интриги, заигрывая то с Роханом, то с Умбаром, то с Харадом, простым воинам приходилось заниматься грабежом, потому что им не хватало продовольствия, а быть палачом мне приходилось и на гондорской службе.
— Я слышал и о более вопиющих случаях, — пожал плечами Гилморн. — Дисциплина — отнюдь не самое сильное место людей, и бескорыстие вашей расе не свойственно. Но все-таки армия всегда делала свое дело — оберегала мирных жителей от врагов.
— Мирные жители — быдло, которое будет поддерживать того, кто пообещает снизить налоги. Они привечали сауроновых шпионов и посылали гонцов в Мордор с докладом о наших передвижениях, — проворчал Норт. — А когда я приказал повесить парочку из тех, кто был пойман на горячем, в назидание прочим, командир отменил мой приказ и засадил меня под арест на неделю.
— Зверство никогда не приводит ни к чему хорошему, — возмущенно возразил Гилморн. — Лишь единицы подпали под темное влияние Врага, это еще не повод клеймить позором всех, кто занимается мирным трудом! Разве они не были вам благодарны за то, что вы были щитом между ними и враждебными силами?
— Спасибо на хлеб не намажешь, — снисходительно сказал Норт. — В моем возрасте не берутся за меч ради одних моральных принципов. Я покинул родной дом без гроша за душой и поступил в войско, думая, что это лучший путь для энергичного человека добиться высокого положения, заслужить почет и славу. Однако скоро я понял, как был наивен. Богатство и знатность рода значат там больше, чем воинское умение и опыт, и командиры в своих шитых золотом плащах и сверкающих доспехах в бою прячутся за спины своих солдат.
— Просто твои заслуги не заметили, и ты… — попытался возразить эльф, но человек его перебил:
— Заметили, еще как заметили. Через месяц я уже был сотником, неплохая карьера для сына захудалого лорда. Под начало мне дали жуткий сброд, собранный со всего Средиземья: мошенников, воров и убийц, которые сбежали в армию от тюрьмы или виселицы. Предыдущего сотника нашли зарезанным в канаве, и мне предоставили честь занять этот пост. Ждали, вероятно, что я облажаюсь. Черта с два! Через три месяца эти ублюдки стали как шелковые. Я им привил и дисциплину, и послушание, и храбрость в бою, таких образцовых вояк было еще поискать по всему войску. И что же? В одном из боев наш бездарный капитан отправил нас на верную смерть, и все мои воины полегли, как один, не сделав ни шагу назад. Со мной спаслось лишь трое. После боя я, как был, в крови и грязи, явился к капитану требовать объяснений. Тот рассмеялся мне в лицо и сказал: «Воры и жулики, расходный материал, что о них жалеть!» Я избил его до полусмерти, прежде чем меня смогли оттащить. Тогда меня в первый раз разжаловали и засадили под арест.
Голос Норта был спокоен, он говорил о былом хладнокровно, без эмоций, и от этого его рассказ странным образом казался только более убедительным. Отдавшись потоку своих воспоминаний, он словно забыл о существовании Гилморна, и эльф не решался проронить ни слова, чтобы не спугнуть несвойственный человеку разговорчивый настрой. Тот Норт, который вставал за его рассказом, был ему совершенно незнаком…
— Потом капитан наш получил-таки в бою орочью стрелу в горло, я занял его место, и моя карьера пошла в гору. Вот тогда я вдоволь насмотрелся на идиотизм, интриганство, склоки, взятки, казнокрадство, пьянство… Армия прогнила насквозь, там процветали все возможные пороки. Почти все, — Норт усмехнулся. — Проводить ночи с мужчинами в гондорской армии было не принято.
— Значит, ты уже тогда отличался… эээ… такими склонностями? — не удержался от вопроса эльф.
— Сладкий мой, женщины меня никогда особенно не привлекали. Я всегда предпочитал мужчин, с тех пор как лишился невинности, — невозмутимо ответил человек.
Гилморн прикусил язык, чтобы не задать тот вопрос, который напрашивался сам собой: при каких обстоятельствах Норт лишился невинности. Он решил, что не хочет об этом слышать. Вряд ли человек, который знал с юных лет только любовь и ласку, мог стать таким жестоким.
Вместо этого он сказал, сдерживая улыбку и опуская ресницы, чтобы ехидный взгляд его не выдал:
— Тебе, наверное, тяжело приходилось.
Норт снова усмехнулся.
— Да уж… Все смотрели на мои развлечения сквозь пальцы, пока я таскал в свою палатку пленных якобы для допроса. Или деревенских юнцов, которые позволяли все, что угодно, за красивый кинжал или золотой браслет. Зато был большой скандал, когда я затащил в постель младшего сына одного… хм… высокопоставленного лица. Наутро этот мальчишка не придумал ничего лучше, чем устроить истерику и обвинить меня в том, что я взял его силой.
— Вряд ли он был так уж неправ, — ехидно отметил Гилморн.
— Изнасилование — не мой стиль, красавчик. Там все было по доброму согласию. Я, конечно, напоил парня как следует, но даже бочонок вина не заставит пойти в постель с тем, кто не нравится. А я ему нравился. Он меня хотел до дрожи в коленках, хоть и страшно стыдился своих желаний. Вино, уговоры, ласки, пара поцелуев, и он уже страстно подставлял мне губки и все остальное, стонал от удовольствия и в самых непристойных выражениях умолял его оттрахать. А утром протрезвел, вспомнил про свою родовую честь, про мораль и нравственность, и давай рыдать и кричать, что я, свинья такая, его изнасиловал. За такое меня бы вздернули. Но отец его то ли не хотел афишировать это дело, то ли не поверил до конца сыночку, так что ограничились очередным разжалованием и арестом. Месяц я просидел в тюрьме, а потом меня отправили к Мораннону. Заслужить, так сказать, прощение кровью. Вот я и проливал там орочью кровь, а сам уже подумывал, куда бы податься, в Эриадор или в Рохан, или плюнуть на все, вернуться в свой убогий замок, пахать землю, варить эль и разбирать крестьянские тяжбы.
«Это, по крайней мере, достойнее, чем служить Саурону», — хотел было сказать эльф, но удержался. Он не собирался понапрасну злить Норта.
— И что же заставило тебя покинуть ряды гондорского войска? — кротко спросил Гилморн.
— Я все искал удобного случая дать деру, хотел дождаться то жалованья, то лета, и тут случай как раз подвернулся. Но это долгая история…
— Расскажешь мне? — Гилморн сел на Норта сверху, обхватив его коленями, и наклонился, игриво проводя кончиками волос по его груди. — Я очень хочу послушать.
«Соблазнить человека — наука нехитрая», — вспомнилось ему. Что ж, похоже, он уже начал осваивать, как вить веревки из любовника одним взмахом ресниц, потому что Норт сказал:
— Когда ты так смотришь, тебе невозможно отказать. Ну, конечно, если ты опять не станешь предлагать мне пойти в гондорскую армию.
— Не стану. Расскажи мне, как ты попал в Мордор.
— Ну ладно. Я был начальником патруля, и ко мне привели на допрос пленника, схваченного с донесением от одного из шпионов Саурона. Совсем мальчишка, лет восемнадцать. Он не пытался запираться, не просил пощады, хотя и был сильно напуган…
Норт тряхнул головой, словно отгоняя непрошеные видения. Гилморн не знал, что он сейчас видит перед собой мысленным взором.
Бледное лицо, испуганные серые глаза, вздрагивающие губы… На щеке — кровавая полоса, кто-то из воинов чиркнул кинжалом, когда его брали в плен. Руки связаны за спиной. Туника на груди разорвана. Парень, похоже, сопротивлялся, и очень активно. Не так уж безобиден, как кажется с первого взгляда. Молчит, смотрит в пол. «Подними голову!» Стираю ему кровь с щеки. «Не надо играть в милосердие, офицер. Вы меня все равно казните, так стоит ли марать платочек?» Мальчишка… сам пытается играть в героя. Так просто выбить из него дурь вместе с зубами. Но жаль уродовать такое красивое личико. Парень действительно красивый. Белокурые волосы до плеч. Тонкие черты лица. Разрез глаз изящный, ресницы как у девушки. Фигура что надо — стройненький, узкобедрый, длинноногий. У Саурона все посланцы такие? Под моим изучающим пристальным взглядом парень начинает неуверенно ерзать. Не знает, чего ждать. «Что ж не задаешь свои вопросы?» «А ты хочешь что-нибудь рассказать?» «Ничего я не расскажу, и не надейся!» «Пыток не боишься?» Достаю кинжал, с задумчивым видом держу его над пламенем свечи. Парень нервно облизывает губы, не отрывая взгляда от кинжала, лезвие которого покрывается копотью, потом вздыхает и опускает голову. «Боюсь!» — говорит сквозь зубы. «Замучаете до смерти, как ваших в Мордоре мучают. И плевать, все равно я ничего важного не знаю. Делай что хочешь». А я ничего не хочу. Ну узнаю, допустим, имя еще одного шпиона, тайный знак какой-нибудь, еще одну потайную тропу к Гортхауру. Что, пойду Мордор штурмовать? Или мне за служебное рвение жалованье прибавят?