Строки, добытые в боях - Николай Отрада

Фронтовые стихи

Если б книгу выдумывал я,Все б описал по-иному:Цвет крови на траве,Цвет крови на земле,   на снегу, —Вид убитого парня на черном снегу, у разбитого   дома,Что такое — ползти, наступать и стрелять по врагу.Если бы я   назвал эту книгу     «Фронтовыми стихами»И она превратилась бы   в тонну угластых томов,То она пригодилась бы фронту:Глухими ночамиЕю печь в блиндаже   разжигал бы сержант Иванов.Вот он печь растопил, мой сержант Иванов,   и не спится —Руки греет над ней,   удивляется:     ночи глухи!В белый парус снегов   загляделась большая бойница,Месяц ходит вокруг.   Это есть фронтовые стихи!Вот сержант Иванов   письма пишет на противогазе:Как живет,   где живет,     что дела и харчи неплохи,Что пора бы домой, —   ждешь меня?     Обращаясь с наказом:Ты себя береги!..   Это есть фронтовые стихи!Вот сержант Иванов   в атаку выводит пехоту.Сам в цепи.   И бегут, выдвигая штыки.Пот стирает с лица Иванов   (он устал от тяжелой работы),Улыбнулся друзьям.   Это есть фронтовые стихи!Вот Иваново-город.   Снег идет. Темновато.В клубе «Красная Талка» — собранье.   Ткачихи тихи.Иванова, ткачиха,   читает письмо от сержанта,Все встают и поют.   Это вот — фронтовые стихи!Фронтовые стихи — это чувство победы,   такое,Что идут и идут неустанно   на подвиг и труд,Все — туда,   где земля стала полем последнего боя.Иногда умирают там.   Главное —     это живут!

1943

Хорошо

Хорошо перед боем,Когда верится простоВ то, что встретимся двое,В то, что выживем до ста.В то, что   не оборветсяВсе свистящим снарядом,Что не тут разорвется,Дальше где-нибудь, рядом.В то, что с тоненьким воемПуля кинется мимо.В то,чему перед боемВеритьНеобходимо.

1942

В вагоне

Как странно все-таки: вагон.Билет. Звонок. Вокзал. Домой.И свет и гром со всех сторон.Колеса бьются подо мной.Шестнадцать месяцев копилЯ недоверие к тому,Что кто-то жил, работал, был,Болел и спал в своем дому.Шестнадцать месяцев подрядОкопом все казалось мне.В вагоне громко говорятО керосине и вине.А у меня всего три дня.Я вслушиваюсь в их слова.Вздыхают, горестно кляняДороговизну на дрова.А мне ведь дорог каждый час.Жилет раскинув меховой,Я по вагону напоказПрошел походкой фронтовой.Я был во всей своей красе(Блестит на левой стороне!).— Оттуда? — спрашивают все. —Да, тяжело вам на войне… —Шел, улыбался и кивал,Молодцеватый и прямой.— В боях бывали?— Да, бывал.— Куда же едете?— Домой!— Из госпиталя? На, сынок… —Беру, жую мякинный кус.— Кури. —Глотаю я дымок,Соломой отдает на вкус.— Ложись, устал…Мы ничего,Мы тут пристроимся в углу.У вас там трудно с ночевой,Мы перебьемся. Мы в тылу.— Ложись и спи…— Слаба кирза,Как они там зимой, в бою! —Прикрыла женщина глаза,Упрятав ноги под скамью.— Спи… —А колеса все галдят.— Спи.— Все живем одной бедой.— Спит. Исхудал-то как солдат… —А был я просто молодой.

1942

«……Меня оперировала женщина» (Г. Бакланов)

…Меня оперировала женщина. Военврач. Она вошла в операционную палатку завязанная: у нее болели зубы. Она даже стонала, когда вырезала у меня из спины осколок. Он, как нарочно, засел глубже, чем проникла анестезия. Возможно, надо было сделать еще укол, но военврач сказала, что видит его, и продолжала резать.

Мне тогда было двадцать лет, я был офицер, и в детстве читал «Овод». Я лежал лицом вниз, изо всех сил сжав зубы, и медсестра, годившаяся мне в младшие сестренки, гладила меня по голове. После она принесла мне кружку вишневого компота. Словно знала, что я люблю больше всего…

(Из воспоминаний Г. Бакланова)

Сталинградский театр

Здесь львы стояли у крыльцаЛет стоБез перемен,Как вдруг   кирпичная пыльца,Отбитая дождем свинца,Завьюжила у стен.

В фойе театра шел бой,Упал левый лев,А правый заслонил собойДверей высокий зев.По ложам   лежа     немец билИ слушал долгий звон;Вмерзая в ледяной настил,Лежать остался он.На сцену —   за колосники,Со сцены —   в первый ряд,Прицеливаясь с руки,Двинулся наш отряд,К суфлерской будке старшинаПрипал. И бил во тьму,И   история самаСуфлировала ему.Огнем поддерживая нас,В боку зажимая боль,Он без позы и без прикрасСыграл великую роль.

Я вспомнил об этом,взглянув вчераНа театр в коробке лесов.Фанерную дверь его по вечерамСторож берет на засов.Строители утром идут сюда,Чтобы веснойТеатр засиял, как никогда,Красками и новизной.Я шел и шел   и думал о тех,Кому на сцене жить.Какую правду и в слезы   и в смехДолжны они вложить.Какие волнения им нужны,Какие нужны слова,Чтоб после подвига старшиныИскусству вернуть права.

Сталинград — Москва

1946

«…Кульминация боев 17 октября…» (В. Гроссман)

…Кульминация боев 17 октября.

17-18-19-го бомбили день и ночь. Кроме того, «ванюши», артиллерия и немцы пошли в наступление двумя полками.

Сразу же танки — тяжелые и средние, — за ними пехота. Наступление началось в пять утра. В течение целого дня бой. На правом фланге был заслон учебного батальона и отдельная рота. С фланга они прорвались, отрезали полки от командиров.

Полки, сидя в домах, вели бои в домах до двух-трех суток, а командиры приняли бой — тоже дрались. Танкист камнями отбивался от немцев, когда не было боеприпасов. Командир седьмой роты с двенадцатью людьми в овраге уложил роту немцев и ночью вышел. Занимаем дом, нас двадцать человек; гранатный бой, бой за этаж, бой за ступеньки, за коридоры, за метры комнат (вершки как версты, человек — полк, каждый себе штаб, связь, огонь)…

23-24-го бои пошли на заводе. Цеха горели, железные дороги, шоссе, зеленые насаждения. Бойцы сидели в первом, третьем, пятнадцатом цехах, сидели в туннелях, трубах, ходили на разведку, бой шел в трубе.

В КП на заводе Кушнарев, начштаба Дятленко сидели в трубе. С шестью автоматчиками имели два ящика гранат. Отбились.

Немцы ввели танки на завод, цехи переходили из рук в руки по нескольку раз, танки их разрушили прямой наводкой. Авиация бомбила и день и ночь…

(Из сталинградских записных книжек В. Гроссмана)

Поле боя

Пахать пора!   Вчера весенний ливеньПрошелся по распахнутой земле.Землей зеленой пахнет в блиндаже.А мы сидим — и локти на столе,И гром над головами,   визг тоскливый.Атаки ждем.   Пахать пора уже!Глянь в стереотрубу на это поле —Сквозь дымку испарений, вон туда,Там стонет чернозем, шипит от боли,Там ползают противники труда.Их привели отнять у нас свободуИ поле, где пахали мы с утра,И зелень,   землю,     наши хлеб и воду.— Готов, товарищ?— Эх, пахать пора!..Постой,Как раз команда: «Выходи!»Зовут, пошли!   Окопы опустели.Уже передают сигнал: пора!— Пора! Пора! —   Волнение в груди.Рассыпались по полю, полетели,И губы шепчут:   «Сгинет немчура».Ползти…   На поле плуг забытый…   ДругаПеревязать   и положить у плуга.Свист пуль перескочить,   упасть на грудь…Опять вперед —   все полем тем бескрайнымИ пулемет, как плуг, держать —   и в путь,Туда,   где самолет навис комбайном.Шинель отбросить в сторону —   жара!Опять бежать, спешить,   пахать пора!Идти к домам,   к родным своим порогам.Стрелять в фашистов,   помнить до конца:Взята деревня!   Впереди дорога,И вновь идти от милого крыльца.Так мы освобождаем наше поле.Родную пашню.   Дом.   Свою весну.В атаку ходим, пахари,   на воле,Чтоб жить,Не быть у нечисти в плену.

И поле, где у нас хлеба росли, —Любой покос и пастбище любое,Любой комок исхоженной земли,Где мы себе бессмертье обрели, —Теперь мы называем полем боя.

1942