ЛВ 2 (СИ) - Звездная Елена

И тут удивил меня леший, голову кулаком подпер, оглядел меня скептически, и вымолвил:

— Да неужели?!

Да так сказал, что стало сразу ясно — язвит. Как есть язвит! Но сердиться на лешего сил не было, только спросила потрясенно:

— А ты что, предполагал?

— Да что уж тут предполагать, Веся, — друг верный из пола вылез, прошел к столу, сел на стул кряжисто, да стул заскрипел от груза такого, и добавил: — Аспид же на тебя токмо и глядит. Где не появись — за тобой везде взгляд его следует. Так что предполагать не надобно, все и так ясно.

А вот мне ясно не было совершенно, и я руками развела, потому что слов уже не было, одно расстройство.

— Веська,- лешинька на меня посмотрел внимательно, — а то, что водяной вокруг тебя кругами ходит, то тебе как?

— Так то водяной! — ну совсем же разные вещи. — Он с первого дня как тут появилась, охальник тот еще был. Это когда ты уже пришел, да чаща завредничала, тогда угомонился. Да только… — тут я вспомнила слова Води, вздохнула горестно и призналась: — Водя все те шалости творил, чтобы меня развлечь. Я же опосля смерти Кевина света белого не видела, да и не хотела видеть. Лесу что нас укрыл и спас благодарна была, добром за добро отплатить хотела, вот и заставляла себя вставать по утрам, а так бы, моя воля — и не просыпалась бы.

Помолчала, и добавила совсем тихо:

— Водя сказал, что любит меня…

— Я слышал, — отозвался леший.

И добавил, на меня глядя пристально:

— А вот того, что сейчас в избушке творилось, не слышал.

И так сказал, требовательно, да только…

— Лешинька, прости, но я тебе ничего не скажу, — призналась искренне

— Опять влезла куда не просили? — грозно вопросил друг верный.

— Ага, — покаянно созналась я.

— Да что ж тебе неймется-то? — пророкотал леший.

— А чтоб я знала, — ответила ему.

Помолчали.

Я молчала в стакан с водой глядя, а леший молчал избушку обозревая. И так как он же блюдо серебряное принес, он и понял, что дело совсем нечисто коли от серебра вообще ничего не осталось.

— Да-а-а-а… — протянул укоризненно.

А потом вдруг возьми да и спроси:

— Весенька, а когда проснулась поутру с аспидом в обнимку, неужто не поняла, не догадалась?

И вот что тут сказать?

— Лешенька, это ж аспид! — воскликнула негодующе. — Аспид он, понимаешь? Он для меня аки зверь лесной-чудище невиданное. А я ж ведунья, лешинька, сам знаешь, ко мне и волк прийти может, и медведь, и олени, и косули и прочее зверье лесное. Ибо ведунья я — возле меня раны заживают быстрее, болезни отступают, а иной раз и кости за ночь срастаются.

— И то верно, — согласился друг сердешный.

Да призадумался от чего-то. Крепко призадумался. Затрещала кора древесная, что ему кожу заменяла, заскрипели суставы.

— Лешинька, ты чего?- спросила встревожено.

— Ничего, — отозвался задумчиво. — Говоришь, аспид себя как зверь повел, от того и не заподозрила ничего? Есть что-то в этом, маг-то себе подобного не позволял, может и не прав я.

— Не прав в чем? — не поняла я ничего.

Да ответить леший не успел — в дверь аспид вошел и спросил:

— Ведунью вторую уничтожать?

Лешинька встретил его взглядом недобрым.

— Прости за слова, быть может, обидные, главнокомандующий, да токмо ты в этом деле все равно не сдюжишь, — серьезно ответил ему леший. — Не так уж просто убить ведунью лесную, особливо мертвую.

И на меня поглядел, ожидая, что подтвержу его слова, да только… после всего, что тут в избушке случилось, я была вынуждена тихо сообщить лешему:

— Лешинька, он сможет…

Просто я видела, что творит аспид с алхимией, так что уже точно знала — сможет. Вот со мной совладает едва ли — у меня все же есть леший, чащи и сила ведьмовская, а с мертвой ведуньей расправится, и еще как.

И аспид сам это тоже знал. Потому и спрашивал, можно али как?

— Нет, — ответила, поднимаясь. — Это лес Заповедный, аспидуш… аспид, — опосля всего перестала я воспринимать господина Аедана как кого-то близкого, — здесь кому могут — тем помогают.

И я поднялась, к шкафу направилась, собираясь переодеться, да… остановилась, к аспиду повернулась и попросила вежливо:

— Дверь закрой…те, пожалуйста.

Господин Аедан плечами пожал и дверь закрыл, оставшись стоять в избе моей.

— Эм… — раньше и не подумала бы стесняться, да то раньше, а теперь уж все иначе. — С другой стороны дверь закройте, будьте любезны.

Ничего не сказал аспид, лишь на лешего выразительно посмотрел. Лешинька усмехнулся, да и исчез. Только после этого вышел аспид, и да — дверь закрыл, аккуратно, но плотно.

Леший тут же материализовался там, где сидел. Головой покачал неодобрительно и протянул задумчиво:

— Да, дела.

Дела были те еще, ни в сказке сказать, ни у костра вечером расписать. Постояла я, в растерянности, да неловкости, сложно было мне. Как вот объяснить аспиду, что он мне как волк, али как медведь? И вампиры, волкодлаки, моровики и прочая нечисть — примерно так же, разве что при вампирах да волкодлаках приличия соблюдать надобно неукоснительно, и не от того, что на телеса мои кто позариться, а потому как иначе оскорбительно то для них будет. И вдруг такая вот ситуация…

— Лешинька, а путь мне к баньке открой, окажи любезность, — попросила жалобно, снимая плащ свой.

Друг верный просьбу исполнил. У него над деревом особая власть, ему из избы мой путь куда угодно открыть было не трудно, а вот мне выходить из избы было надобно, а сейчас… не решилась я.

Леший просьбу исполнил мгновенно, а в баньке и вовсе помог — водой поливал, пока стучащая от холода зубами ведьма, вымывала из волос все еловые иголки, да веточки и листочки, что после ночевки в лесу завсегда в волосах найдутся. А потом уже я про мыло от русалок вспомнила, с ними все вымылось запросто.

В избушке с мокрыми волосами и сползающим полотенцем моталась вещи собирала — на стирку русалкам. Можно было и магией, но русалки лучше стирали, да и магию сейчас поберечь следовало. Потом переоделась в предпоследнюю чистую сорочку, платье натянула чародейское, сегодня темно-зеленое, туфли черные, прежние взяла, я в лесу, не до моды. С грустью расчесала волосы, с которых чернота сходить то уже начала потихоньку, вздохнула тяжело.

— Точно с ведуньей надумала? — леший от меня не отходил, видать тоже аспида остерегаться начал, али за честь мою девичью решил попереживать.

Все ж событие-то какое — на честь эту ценители нашлись, я уж и позабыла что такое случается.

— Точно, — я вновь посмотрела на себя в зеркало и подумала, что опять мне жгучей брюнеткой ходить.

— Может отложишь? — лешинька не рад был моему решению.

— Отложу, конечно, — вздохнула я. — Тут по ночи бой опять, от того силы придется беречь. Да только для начала, душу, что в теле заперли, излечить нужно.

Верный друг призадумался, и тихо спросил:

— А сумеешь?

— Трансформация души больших затрат не потребует, — ответила я, вновь проводя гребнем по волосам.

Остановилась, помолчала, глядя в зеркало на себя, такую чужую и непривычную в этом платье чародейском, и тихо добавила:

— Особенно если эту душу подарили лесу.

Леший тяжело поднялся со скрипнувшего стула, ближе подошел, на меня бледную взглянул да и спросил:

— Как это?

А как…

— Ее имя — Дарима. Дарима, то есть — лесу она была от рождения подарена. И лес этот дар принял. Вот почему жизнь в ней бьется до сих пор, несмотря ни на что.

И я посмотрела на отражение лешего, что стоял за мной. И вот и он и я понимаем преотлично — нельзя жизнью детей распоряжаться так, словно не родитель ты, а господин, и волею твоей ребенок должен жить, но иные этого не понимают отчего-то. Савран, уж насколько человек вроде неплохой, а и тот Луняшу готов был отдать лесу. И хорошо мне предложил, а если бы Силе Лесной? Силушка согласилась бы, без слов и вопросов согласилась бы, и тогда была бы жизнь Луняши навеки к лесу прикована. Разве ж можно так?