Цепочка вечных ценностей - Александр Агеев

Мы фундаментально беспечны и наивны в оценке и предотвращении того, что называется летальным или квазилетальным исходом. Но причина этого столь же фундаментальна.

Наша культура несет в себе никакому протестантскому или самурайскому духу не уступающие энергии предпринимательства. Но в ней заложены намного опережающие современные веяния потенции дела, мотивированного отнюдь не прибылью, но прежде всего соответствием, приближением к высшим моральным эталонам. Это высшая сфера, где коммерческие критерии неуместны. Не оценивать же в дензнаках Честь, Совершенство, Истину, Правду, Любовь? Кстати, их утрату почему-то не хеджируют…

Между идеальными устремлениями и нынешними отнюдь не лучшими практиками – пропасть. Очень многое в нашем сегодняшнем, лишь изредка праведном бизнесе объяснимо пренебрежением к предупреждению Пифагора – «нельзя вооружать знанием бесчестных». Без морального или хотя бы социального самоограничения из свободы предпринимательства получается рыночная разнузданность, пестрая, но однообразная шариковщина, коверкающая жизни всех, кто с нею соприкоснулся. Главная беда от нее – дискредитация здоровой предприимчивости и блокирование возрастания нации в компетенциях здоровой капитализации. Так «с водой выплескивают и ребенка», а «обжегшись на молоке, дуют на воду»…

«XXI в. уже успел создать столько фальши, лжи, кощунства, подделок под Правду, что бедный человек, как загнанный зверь, мечется и не знает – куда ему бежать…» – горестно говорит о. Тихон, наш современник из Оптиной пустыни, и дает простой, пронзительный совет: «Главное – это не быть мертвым. Потому что смерть наступает не тогда, когда останавливается сердце. Смерть наступает, когда останавливается молитва в душе. И смерть наступает, когда от нас уходит любовь».

Без страховки

Давно ли, дорогой читатель, Вы разглядывали свои фотографии в детстве? Видимо, впечатления у всех нас роятся разнообразные. Но одно присутствует наверняка – то, детское изображение еще не знает последующего своего пути, предстоящей личной судьбы, со всеми ее извивами, сплетениями, радостями, драмами, сюрпризами. Разумеется, в принципиально не описываемой, не фотографируемой полноте повседневного случившегося бытия можно постфактум обнаружить некую логику. Но на какие, однако, хрупкие случайности она будет опираться! Хотя с большей или меньшей убежденностью спустя годы мы начинаем понимать: «Кто верит в случайность, не верит в Бога».

Строго говоря, образование – кладбище первозданного восприятия жизни. Или, как это сформулировал канадский педагог, ставший знаменитым американским писателем, Лоуренс Дж. Питер, «образование – это метод, посредством которого поднимаешься на более высокий уровень предрассудков». Та неизвестность, что впереди еще не замутненного сознания ребенка от 2 до 5, способного выдавать лингвистические или акварельные шедевры, оборачивается для него с годами не бесконечной стихией творческого восторга, а пространством социальных табу, упаковывающих – с более или менее явным и оправданным насилием – непосредственное общение человека с принципиально необъятным миром. В этой связи Эйнштейн как-то заметил: «Это просто чудо, что любознательность выживает при формальном образовании». Мысль, правда, не нова. Ее по-своему обыграли и Оскар Уайлд: «Образование – замечательное дело, надо лишь хоть иногда вспоминать о том, что ничему, что стоит знать, научить невозможно», – и Уинстон Черчилль: «Я всегда готов учиться, но мне не всегда нравится, когда меня учат». Очевидно это было не только европейцам и не только в новейшее время. Максима Чжуан-Цзы, за три века до Рождества Христова: «Не поступай в услужение к славе, не становись сокровищницей замыслов, не давай делам власти над собой, не покоряйся знанию».

Эти умозаключения не столь безобидны по последствиям. За аналогичные выводы, обоснованные в лекции «Американское образование как пагубная привычка и способы ее лечения», из Гарвардского университета в 1963 г. был изгнан один из наиболее парадоксальных профессоров ХХ в. Тимоти Лири, названный президентом Ричардом Никсоном «самым опасным человеком Америки». Его эксперименты по поиску эксклюзивной благодати «неигрового мира» повлияли на поведение целого поколения «детей цветов». Поколение это считается «потерянным». Но киборгизация, экспансию которой мы наблюдаем в наши дни, тоже связана с проектом Лири, начатым им после освобождения из пожизненного заключения в конце 1980-х гг., по «расширению сознания» виртуальными средствами через Интернет.

Пусть Лири – хотя и своеобразная, но кажущаяся все-таки отдаленной от нынешних наших образовательных хлопот легенда. Однако факт, что за критику системы и подходов российского делового образования, прозвучавшую в некоторых публикациях «ЭС», их авторы были уволены.

Вспоминается в итоге хотя и банальное, но организационно, политически и экономически острое наблюдение Вуди Аллена: «В жизни случаются вещи и похуже смерти. Вам доводилось когда-нибудь провести вечер в компании страхового агента»?

Будущее как стыд

Будущим сегодня азартно занимаются и наука, и искусство, и разведки, и шарлатаны, и политики, и бизнес-корпорации, и широкий круг читателей газет. Это симптоматично. Не в том пикантность, что футурология стала вдруг таким своеобразным СМИ. В истории периодически наблюдаются волны акцентированности на будущем в бытии даже многих народов. Достаточно вспомнить смесь благоговения и страха в преддверии круглых дат, ассоциируемых с концом света. Этот ажиотаж питали и невежество, и ужас перед таинственной по форме и точному сроку расплатой каждого за свои повседневные грехи. Кто-то всегда играл на этих смутных временах. Не столь важно – играл успешно или провально, дальновидно или конъюнктурно.

И даже не столь важно, кто именно играл – с этим более-менее детально разберутся потомки, раскрыв архивы или выстроив правдоподобные для современников версии. Важно то, что такой сеанс одновременной игры нескольких игроков и на нескольких плоскостях разворачивается в наши дни. И не о том речь, что эти игры никогда не прерывались. Сейчас очередной раунд большой глобальной футуристической игры явно подходит к своей кульминации. За нею – эндшпиль.

Лет пять назад разговоры о будущем были явно не в мейнстриме. Какие проектировки будущего в стране, отдавшейся свободному потоку сиюминутности? В стране, где даже госзаказ принял вид госкаприза? Выживай и благоденствуй каждый сам, как можешь – такова была массовая доминанта. Любое целеуказание под видом прогноза – либо рецидив тоталитаризма, либо профанированная астрологическая жвачка. Одиночные попытки героев футурологической науки, не прекращавшиеся, к счастью, никогда, поделиться с обществом и властями своим представлением о тревожном будущем не одно лишь, а ряд десятилетий не находили должного отклика. У одних – под тяжестью и без того непростой жизни, у других – из-за подпитанных идеологической машиной ментальных шаблонов, у третьих и четвертых тоже были, видимо, веские мотивы. Но буквально за последние 2-3 года ситуация сказочно изменилась.