Минус (сборник) - Роман Сенчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У меня две штуки осталось.
– Для понта! Чтоб вид иметь!
Девушка с неохотой подала сигарету. Он развязно стал курить, наверно, подражая киношным героям. Подождав минуту, другую, снова прокричал:
– Андрюша, дружок, не задерживай, очень прошу!
– Может, не стоит, – говорю. – Это ведь их дело…
– Идет, – прошипел Анархист.
В комнате появился Андрей, за ним – унылый, усталый Шолин.
– Здравствуй, Андрюша! – нагло разглядывая посредника, воскликнул Пикулин. – Как жизнь, как бизнес?
– Добрый вечер…
– Нормал? Ну и ладушки. Я хотел, Андрюша, с тобой потолковать мала-мала. Присаживайся, не робей.
Парень брезгливо посмотрел на маленького, невзрачного человечка на стуле, повернулся к Шолину:
– Не понимаю…
– Да ты не крутись, красотунчик. Ты все понимаешь, гад! – прорвало Пикулина, он вскочил и мгновенно оказался перед Андреем. – С-слушай, пешка, ты сейчас будешь запоминать мои слова. Понял, нет? Передай хозяевам, что хата уже занята. Вашей шулупони здесь больше нечего делать. Здесь – я! Понятно, мужчинка, нет? А зовут меня, для справки, Цедекович. Станислав Цедекович. Не слыхал такое сочетание слов? Зря, зря, красотунчик. Но ты запомни, твои хозяева знают. И если возникнут еще какие-то заморочки, то придется общаться плотнее. Понял меня? Если понял – свободен.
Андрей, спокойно выслушав эту эмоциональную речь, пожал плечами, сказал сладковатым голосом, но с затаенной угрозой:
– Хорошо, я передам. Все понятно. Спокойной ночи. – И, слегка поклонившись, вышел из комнаты.
Хлопнула дверь.
– Ну как, правдоподобно же получилось? – Пикулин решил узнать наше мнение. – Он все понял, больше не сунутся.
– Зря, – бесцветным голосом отозвался хозяин квартиры, сел на диван, положил голову в ладони. – А, все равно… я устал.
Тут и Анархист пришел в себя.
– Да, Юр, нельзя было так. Ты вот сегодня или в крайнем случае завтра уйдешь, а нам что делать? Об этом подумал? – Он подошел к окну, уставился в черно-огнистую муть. – Ночью могут всей оравой нагрянуть, отмундошат без разбора для профилактики…
– Да все четко, – не унывал Пикулин, – брось мандражиться!
Зачем-то и я подбросил дровишек в костер:
– Действительно, теперь может начаться. Давайте свалим на ночь куда-нибудь.
– Ребя, хорош! – вскричал художник-буян. – Все я правильно сделал. Надо давать отпор сволочам. Наталия, скажите! Они поняли, они знают, кто такой Цедекович.
– Эх, сейчас бы выпить. – Шолин убрал ладони с лица, посмотрел на девушку. – Наташ, у меня пенсия через неделю… одолжи… А?
– У меня нету денег.
– М-да…
А Серега Анархист вслух анализировал создавшееся положение:
– Отступать некуда. Будем готовиться к обороне. Они это так просто не спустят, вернутся. – Оглядел комнату, поправил берет. – Время терять нельзя! Так, они подкатят на тачке сюда, как раз под окно. Станут подниматься. Это займет у них не больше минуты… Во-первых, выставим на балкон часового. Кто добровольцем?
Пикулин сморщился, махнул рукой:
– А, началась Ирландия.
Я наблюдал за притихшей, растерянной, но тем более симпатичной Наташей. И мне захотелось геройства, я начал призывать мафию, представил, как мы бьемся с огромными, шкафообразными детинами, как я спасаю девушку, спуская ее на улицу по простыням. Нет, лучше выбиваю наведенный на нее пистолет, принимаю на себя предназначенный ей удар цепью…
– Пусть лезут, мы отобьем любые атаки! – вырвался у меня воинственный вопль.
– Молодец, Ромыч! Так, сколько нас?.. – Анархист заметался по комнате. – Раз, два… пять человек! Наташа, ты назначаешься медсестрой. В ванной наволочка на полу, из нее нужно сделать бинты. Сэн, Юра, Шолинберг…
– Мне все равно. Я – устал…
– Кончай ныть! Дело идет о жизни и смерти. Отвоей независимости, по крайней мере!
– Будем швырять бутылки, – показал я под большой обеденный стол. – Их здесь штук тридцать.
– А я умею кидать ножи! – в конце концов загорелся и Пикулин азартом предстоящего боя. – С любой позиции – девяносто процентов попадания.
– Отлично, Юр, гениально! Мы отобьемся! Сколько можно терпеть, в самом деле?! Свобода или смерть!.. – выкрикивал Анархист, продолжая метаться из угла в угол, подскочил к серванту: – Эй, товарищи, помогите его сюда передвинуть. Хорошее укрытие выйдет.
Я с готовностью взялся за сервант с другой стороны. Напрягся, толкнул. Случайно поймал взглядом Наташу и Шолина. Девушка, нахмурясь, следит за суетой, а Олег вяло вынимает бутылки из-под стола… Заскрипели по паркету ножки серванта, жалобно зазвенел хрусталь…
– Хватит, идиоты! – Наташа не выдержала, сорвалась с места. – Придурки!
Отпихнула Серегу так, что сервант угрожающе покачнулся и какие-то рюмки упали на стеклянную полочку.
– Вот же придурки, а! Ничего не трогать! Сидеть! – длинной очередью режут нас Наташины крики. – Си-д-деть, я сказала!
Пикулин шлепнулся на стул, выпучив от удивления глаза. Я отпустил сервант и выпрямился.
– Сидеть, ничего не трогать! Я скоро приду.
Шолин хмыкнул:
– Куда ты? К мафии?
– Пойду денег найду вам, дуракам. Совсем одурели! Лучше напейтесь тихонько, уснете…
– Честно принесешь, Наталия? – слабым, словно после обморока, голосом уточнил Пикулин.
– Только не идиотничать. И ты сними эту фигню с себя.
– Сниму, сниму! – Серега испуганно и торопливо сорвал с головы берет, стал развязывать пояс халата.
– Все, я пошла. Буквально десять минут.
– Может быть, вместе? – двинулся было за ней Пикулин. – Ну, чтоб в ларек сразу же…
– Я сама, мне продают. Ваше дело – сидеть спокойно.
– Хорошо, Наталия, какой разговор… Но, это, подешевле или… чтоб две… или одну и читушку…
Дверь хлопнула. Столяр подошел к столу, стал расчищать место. Анархист, повесив халат и берет в прихожей, остался в майке с надписью “BOSS”. Сел на диван, тяжко вздохнул:
– Сдались, значит…
– Зато все-таки выпьем.
Я стал скручивать цигарку. В груди начало знакомо теплеть и посасывать. Если Наташа принесет бутылку, то на каждого выпадает по сто с лишним граммов. Мало, конечно. Но если вдруг две…
– Давайте сервант хоть на место поставим, – делает несмелое предложение Анархист, но его тут же заглушает вскрик Пикулина:
– Нельзя! Ничего, ради бога, не трогай!
– Вот выпьем, и уйду к толкинистам, – ворчит Серега. – Они дураки, конечно, зато у них жизнь. Сражаются, мечи всякие делают. В них энергия есть, их можно заразить идеей свободы. Пойдем, Шолинберг? У них ведь и свой подвал, под кинотеатром «Победа». Я там бывал, смотрел, где удобней взрывчатку закладывать. Хм, собирался взорвать их к чертям… Вполне терпимое место для жизни… Ну, ты как, Шолинберг?
Шолин в ответ усмехается.14
Наша избенка по окна засыпана снегом. И повсюду непроходимые, чуть не по пояс, сугробы, наносы; кажется, земля хочет понадежней укрыться от морозов, ветра, вообще от этого неласкового ноябрьского мира.
Еще с дамбы вижу: отец сгребает снег во дворе фанерной лопатой, ворочает здоровенные кучи. Работает размеренно и не спеша, зная, что быстро, с наскока, не справиться… Из трубы плотным прямым столбом поднимается дым. Что-то рано сегодня стали топить, обычно прогревают избу незадолго до сна, часов в восемь. А сейчас нет и пяти.
Пасмурно, сосновый бор за деревней похож на шероховатую, окрашенную густой масляной краской темно-синюю стену. Над бором заслоненное тучами, расплывчатое пятно старого, остывшего солнца.
По узкой, протоптанной среди наметенных в низину сугробов тропинке, берегом пруда шагаю к домику. Совсем не верится, что еще каких-то три месяца назад здесь был пляж, в мягкой, теплой воде плескались девушки в открытых купальничках, а потом загорали, лежа на золотистом песке. Из магнитофонов неслась веселая музыка, по вечерам берег был облеплен рыбаками, то и дело таскавшими меленьких карасей. По ночам под березой горел костер, молодежь пила спирт, орала песни, визжала, до рассвета раздражая собак в ближайших дворах, не давая людям выспаться, набраться силенок для нового дня… А утром к пруду сгоняли коров, поили перед долгим выпасом… Сейчас же – мертвая тишина, белое, холодное однообразие.
– Здоро-ово! – отец удивлен. – А ты что сегодня? Мы и не ждали.
Он втыкает лопату в рыхлый сугроб возле калитки, сняв рукавицу, проводит ладонью по мокрому от пота лбу.
– Отменили спектакли из-за гриппа, – отвечаю, – так что пару дней могу с вами побыть.
– А ты сам-то как?
– Вроде здоров.
– Ну, это главное. Иди маму обрадуй. Я здесь доделаю и тоже приду.
– А где Бича? – замечаю пустую будку.
Отец вздыхает:
– Н-ну, вот… нет больше нашего старичка. Дня четыре уже. Всю ночь перед тем выл, уйти хотел, видимо, а утром нашел я его возле будки… Договорились тут со знакомыми, у них щенята, но маленькие совсем. Без собаки-то плохо, и сон не сон – лежишь и слушаешь, как там на улице.
– Жалко, жалко, конечно, – качаю я головой.
