Праздничная гора - Алиса Ганиева

Алиса Ганиева

Праздничная гора

Алиса Ганиева, молодой прозаик и эссеист, лауреат премии «Дебют» (повесть «Салам тебе, Далгат!»).

Новый роман «Праздничная гора» (лонг-лист премии «Национальный бестселлер») – окно в кипучий, пестрый, разноязыкий и, увы, разрушающийся мир. Здесь соседствуют древние языческие обряды и современные ток-шоу, воздают хвалу Аллаху и делятся правилами съема девушек, думают с опаской о завтрашнем дне. Но вдруг стена, граница, разделяющая Россию и Кавказ, возникает взаправду… Власть, правительство – все это исчезает, на улицах спорят о том, кто виноват, поминая давние времена. Только теперь Шамиль, главный герой, начинает осознавать, что до этого толком не знал и не понимал ни своего народа, ни своей родни, ни своей невесты, ни даже самого себя.

Ганиева дает голос таким же молодым, как она. И при всей этнографической, иногда даже слегка утомительной, пестроте образов и речи другой такой честной и полной картины современного Кавказа в современной русской литературе пока нет.

Лиза Биргер. Коммерсант Weekend

Пролог

– Анвар, штопор неси! – весело крикнул Юсуп, взмахнув рукой.

Анвар побежал на кухню и сразу очутился в облаке просеянной муки. Зумруд стояла у стола, перебрасывая сито из одной ладони в другую, и восклицала:

– Ну ты представляешь, Гуля? Со студенческих лет ее знаю, двадцать лет, даже больше, и вся она была такая ироничная, такая, ты знаешь, острая на язык. Муж у нее лет десять назад в религию впал, поэтому она с ним развелась, свою жизнь менять не стала. И тут встречаю ее, а она мне говорит, мол, я, говорит, в хадж ездила. Я так удивилась, не верила долго. С кем, спрашиваю. Да с мужем, говорит, с бывшим.

– Ама-а-ан! – протянула полная Гуля, присаживаясь на стул в своей переливчатой кофте.

– Теперь молится, Уразу{Ураза-байрам – исламский праздник в честь окончания поста в месяц Рамадан (араб.).} держит. Я еще ей шутя посоветовала, мол, выходи теперь за него снова, раз вы так спелись. У него вообще-то уже новая жена и дети, но она может на этот раз и второй женой побыть.

– Вай, живет у нас напротив такая вторая жена, – махнула рукой Гуля. – Или, вернее, четвертая. Русская, ислам приняла, ходит закрытая. Муж на цементно-бетонном кем-то из главных работает. Приезжает к ней по пятницам с охраной. Представляешь? Идешь утром выносить мусор или в магазин, только дверь приоткроешь, а там, на лестнице, уже какой-то амбал стоит, дежурит, дергается на любой скрип. Потом этот, муж то есть, появляется. Только я его ни разу живьем не видела. Но и так понятно, когда он приходит. Она же к его приезду весь подъезд вылизывает…

– Анвар, штопор не в том ящике, – прервала ее Зумруд, мешая тесто. – Да, Гуля, я, честно говоря, не люблю закрытых.

– Слушай, так боюсь я, что моя Патя закроется, – заныла Гуля, разглаживая блестящую юбку и понижая голос. – К ней ведь один наш дальний родственник сватался, очень подозрительный. Без конца указания давал ей, как себя вести. Патя еще Уразу держала, потом в один день домой приходит, когда дождь шел, и плачет. Мне, говорит, вода в уши попала, теперь пост нарушился. Я такая злая стала. Не держи, говорю, Уразу. Попробуй, говорю, увижу тебя в хиджабе!

– И откуда у них такая мода берется? – пожала плечами Гуля.

Анвар схватил штопор и побежал в гостиную. Там над чем-то громко смеялись.

– Как говорится, приснилось аварцу, что его побили, на следующий день лег спать с толпой, – говорил очкастый Керим, пододвигая носатому Юсупу большой бокал.

Разлили кизлярский кагор и стали чокаться. Высокий Юсуп, лысый Керим, коренастый Мага, худощавый Анвар…

– А ты совсем не пьешь, Дибир? – спросил Юсуп у насупленного человека с забинтованным пальцем, до этого почти не встревавшего в разговор.

Тот покачал головой:

– Харам{В шариате запретные действия (араб.).}.

– Напиваться харам, я согласен, а кагор – это песня. Посмотри, какой тут букет, какой вкус. Лечебный напиток! Мне мама в детские годы бузу давала понемножку, для сердца.

Дибир, может, и хотел возразить, но по своему обыкновению промолчал, уставившись на тумбу со стоящим на ней металлическим козлом.

– Помню, – начал Керим, чавкая и поправляя съезжающие на нос очки, – как мы на виноградники ходили работать в советские времена. Поработаем, потом ведро перевернем, бьем, как в барабан, лезгинку танцуем. С нами еще Усман учился, потом его выгнали. Он больше всех выпивал, и сразу давай рубль просить.

– Какой Усман?

– Как какой? – переспросил Керим, орудуя вилкой. – Тот самый, который теперь святым стал, шейх Усман. Его выгнали, он сварщиком работал долго, потом вроде шапки какие-то продавал. А теперь к нему кое-кто за баракатом{Благословение, благодать (араб.).} ходит.

– Вах! – удивился Юсуп.

– «Вах», – сказал Ленин, и все подумали, что он даг, – вставил Керим.

Дибир поднял четырехугольное лицо и заелозил на стуле.

– Ты разве атеист, Керим? – спросил он, кашлянув.

Керим бросил вилку и воздел обе руки вверх:

– Все, все, я шейха не трогаю! Я ему рубль давал.

Анвар засмеялся.

– Знаешь, брат, в тебе такой же иблис{Злой дух, демон (араб.).} сидит, как в заблудших из леса. Вы живете под вечным васвасом{Болезненная подвластность человека злым силам (араб.).}. А какой пример ты им подаешь? – сурово процедил Дибир, кивая на Анвара и Магу.

– Какой пример подаю? – всплеснул руками Керим. – Работаю, пока вы молитесь.

– Зумруд! – закричал Юсуп, издалека почуяв надвигавшуюся ссору. – Неси чуду{Национальное дагестанское блюдо, блины с разнообразными вариациями начинки.}!

На кухне послышался шум. Дибир внимательно посмотрел на Керима, как ни в чем не бывало продолжавшего уплетать баклажаны, и, прошептав «бисмиля»{Сокращение от «бисмилляхи рахмани рахим» (араб.) – «во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного».}, тоже принялся накладывать себе овощи. Вошли женщины с двумя дымящимися блюдами.

– Выйдем покачаемся, – тихо буркнул Мага Анвару на ухо, подергивая плечами.

– Возвращайтесь, пока не остыло, – попросила Зумруд, увидев их уже в дверях.

В маленьком внутреннем дворике совсем смерклось. Не слышно было за воротами ни криков уличной ребятни, ни привычной музыки, ни хлопков вечерних рукопожатий.

– Как-то тихо сегодня, – заметил Анвар, подскакивая к турнику и подтягиваясь на длинных руках.

– А склепку можешь сделать? – спросил Мага.

– Да, смотри, я сделаю склепку, а потом солнце вперед и назад, – запальчиво отозвался Анвар и стал раскачивать ногами из стороны в сторону, готовясь выполнить упражнения.

Мага, посмеиваясь, наблюдал за его кувырканьем.

– Э, беспонтово делаешь, дай я.

– Я еще не закончил, – отозвался Анвар, вися на одной руке.

– Слушай, по-братски кулак покажи! – воскликнул Мага.

– Ну, – послушался Анвар, сжимая кулак свободной руки.

– Вот так очко свое ужми, ле! – захохотал Мага, сгоняя Анвара с турника.

Потом спросил:

– А этот Дибир кто такой?

– Знакомый наш.

– Суфий, да? Эти суфии только и знают, что свою чIанду{Вздор, белиберда (авар.).} Пророку приписывать, – сказал Мага и, быстро подтянувшись несколько раз, спрыгнул на землю. – Башир, же есть, с нашей селухи, он меня к камню водил одному. Это аждаха{Злое чудище (тюрк.).}, говорит.

– Какой аждаха?

– Вот такой! Устаз{Учитель тариката, учения популярного среди суфиев Дагестана. Тарикат проповедует путь духовного очищения и возвышения зачастую через аскетизм, отшельничество и мистические практики.} один народу сказки рассказывает. Жил, говорит, у нас один чабан, который чужих овец пас, а этот аждаха стал баранов у него воровать. Один раз своровал, второй раз своровал. И этот чабан, же есть, мышеваться тоже не стал. Э, говорит, возвращай баранов, а то люди на меня думают. Аждаха буксовать стал и ни в какую, бывает же. И раз, чабан взял стрелу и пустил в аждаху, и стрела ему в тело вошла и с другой стороны вышла. А потом чабан взял, попросил Аллаха, чтобы аждаха в камень превратился.

– И чего? Этот камень и есть аждаха? Похож хоть? – спросил Анвар, снова прыгая на турник и свешиваясь оттуда вниз головой.

– Там в нем дырка насквозь, короче. А так не похож ни разу. Башир верит, говорит, эта дырка как раз от стрелы, а голова, говорит, сама отвалилась потом.

– Что он, в горах камней, что ли, не видел? – засмеялся Анвар, продолжая висеть вниз головой.

– Там камней мало – место такое. Я Баширу сказал, же есть, бида{Новшество с оттенком ереси (араб.).} это, бида. А он стал меня вахом обзывать. У этих суфиев все, кто им не верит, – вахи!

В доме послышались звуки настраиваемого пандура. Мага вынул телефон и присел на корточки:

– Сейчас марчелле позвоню одной.

Анвар запрокинул свое слегка угреватое лицо к небу. Молодой месяц слабо светил там, в неподвижности, едва вылавливая из тьмы недостроенную мансарду, торчащий из стены холостой фонарь и бельевые веревки. Вдруг чуть выше веревок испуганно метнулась летучая мышь. Анвар завертелся, тщетно силясь увидеть, куда она полетела. Меж тем звуки пандура в доме окрепли, и полилась протяжная народная мелодия, необъяснимо сочетавшаяся с этим вечером. «Вот интересно, – подумал Анвар. – Я вижу эту связь, а тот, кто играет или ест сейчас в комнате, – не видит».