Выбор (ЛП) - Блэк Шайла

— Черт возьми, нет.

— Так почему бы Хэвенли не посчитать, что родилась под счастливой звездой, когда она нашла защитника и кормильца? И быть благодарной за твое большое сердце? — Настала ее очередь сжать его руку. — Взгляд на твоём лице говорит, что ты так не думаешь.

— У нас нет ничего общего, кроме страсти к медицине.

— Да, конечно. — Она послала ему знающую улыбку. — Ты просто еще не понял, что именно. Расскажи мне о ней.

— Она очень милая. Дерзкая. Стеснительная, — вздохнул он. — Сабмиссив.

На ее лице появилась широкая улыбка:

— Она кажется идеальной.

— Я сомневаюсь, что она когда-либо слышала об эротической порке, так как же она отреагирует, когда я вытащу однохвостку?

— Умоляю… Такой вид прогресса требует времени. Тебе вдруг не хватает терпения?

Когда дело касалось Хэвенли, да. Он хотел ее всю — ее тело, ее душу, ее покорность — прямо сейчас. И впервые за долгое время он не мог просто взять то, что хотел.

— Даже если бы я дал ей сто лет, я не уверен, что она дойдёт до такого.

Глория хмуро посмотрела на него, и теперь он ее услышал. «Ты не слишком доверяешь себе. Ты бросишь всё, еще до того, как начнешь. Тебе нужно было заставить ее понять». И если картина стоила тысячи слов, то эта должна была сделать это.

Внутренне напрягаясь, он вытащил телефон и пролистал свои фотографии, пока не нашел фото Хэвенли, которую тайно щелкнул за обедом, притворяясь, что читает сообщение. Солнце из-за застекленной крыши освещало ее волосы, словно нимб. Она действительно была похожа на маленькую девочку-aнгела. С первого взгляда по его венам разлился жар. Его пульс участился. Член зашевелился.

— Вот! — Он показал Глории фотографию, на которую смотрел каждую ночь, в то время как наказывал свой член.

— О, боже мой. — Она бросила на него взгляд, полный жалости, и подавила усмешку. — Она невероятна. Ты действительно облажался.

— Рад, что ты находишь в этом юмор.

— Я смеюсь над тобой.

— Ты видишь гребаную улыбку на моем лице? — Он отшвырнул телефон в сторону. Встал. Сделал пару шагов. — У меня нет никакого контроля над тем, что я чувствую, и я ненавижу это. Что, черт возьми, со мной не так?

Понимание смягчило её взгляд.

— Я думаю, ты влюбляешься.

Его желудок скатился до самых кончиков пальцев ног.

— Это невозможно. Это нелогично.

— Сердце никогда не бывает таким.

Он плюхнулся на стул.

— Дерьмо.

— Хэвенли выглядит очень привлекательной. И если она украла твое сердце, она, должно быть, хороший человек. Почему все это должно быть проблемой? Забудь о возрасте. — Она отмахнулась от его возражений. — Сомневаюсь, что она хоть раз подумала об этом.

Он тяжело вздохнул.

— Она зациклилась на Сете.

— Кто, черт возьми, такой Сет?

— Друг Лиама, приехал из Нью-Йорка. Он берет ее на гребаные пикники и сует свой нос ей в задницу, как чертов пес. Она слишком доверчива, чтобы понять, что он игрок, который хочет сделать еще одну зарубку на столбике кровати. Она заслуживает большего. Зная, что он, может быть, даже сейчас сладко заговаривает её, чтобы проникнуть ей в трусики и в ее сердце, чертовски сокрушает меня.

— Тогда почему ты здесь? Вернись в ЛА.

— Я всегда провожу Рождество с тобой. Я просто хочу, чтобы этот засранец вернулся в Нью-Йорк и, черт возьми, остался там. Боже, что, если я приеду домой, а он использовал её? Причинил боль? — Он заскрежетал зубами. — Клянусь, я отрежу ему член, брошу в гребаную канаву и дам ему истечь кровью.

— Вот тебе и клятва Гиппократа… — она насмехалась над ним.

— Некоторые придурки не заслуживают того, чтобы жить.

— Это верно. Так что же произойдет, если он сорвёт вишенку Хэвенли во время праздников? Это изменит твои чувства к ней?

Неужели Глория действительно спрашивает, нравится ли ему ее девственная плева?

— Нет.

Хотя он будет чертовски ревновать.

— Это очаровательно, знаешь ли. Она действительно вывела тебя из равновесия.

— Так и есть, — признался он. — И я не знаю почему. Как только я взглянул на нее, она что-то сделала со мной. Я бы списал это на простую похоть, но с каждой минутой, проведенной с ней, мои чувства растут.

— Итак, позволь мне все прояснить… Ты беспокоишься, что Сет соблазнит женщину, в которую ты влюбился, но ты отказываешься прикасаться, потому что ты «извращенец»? — Глория покачала головой, как будто он был тупицей. — Перестань играть в свои игры разума!

— Что я буду делать с двадцатидвухлетней девственницей? Вязать? — Он вскинул руки в воздух. — Я и сейчас вижу, как сижу рядом с Хэвенли, пока мы мастерим шарфы для людей, проживающих в… гребаной Сибири. Пока она будет отбирать цвета и показывать мне идеальный стежок, я буду тверже, чем ад, и буду мечтать о том, чтобы связать ее пряжей, а затем скользить своим толстым членом где-нибудь — где угодно — внутри нее. Звучит весело, не так ли?

Глория расхохоталась:

— О, боже мой! Послушай себя.

— Заткнись. Меня тошнит от собственных эмоций. Я не знаю, что делать.

— Её тоже тянет к тебе?

— Да. Она флиртует. Она спросила, свободен ли я. Я ловлю на себе ее взгляд, как будто она думает о чем-то достаточно горячем, чтобы заставить ее покраснеть. Но в пятницу, когда ее смена закончилась, мы поговорили о школе и каникулах… и о Cете. Потом этот долбаный придурок подъехал, и она поцеловала меня в щеку, как какого-то грязного дядю. Затем выскочила к его машине и с улыбкой отшила меня, а он отсалютовал мне одним пальцем.

— Бедный малыш, — Глория наклонила голову — плохой знак. Это означало, что она собиралась копнуть глубже. — А что она должна думать? Этот парень преследует ее, а ты никогда не давал ей понять, что чувствуешь.

Бек потер затылок:

— Может, ты и права. Но я закоренелый садист. Я сомневаюсь, что Хэвенли мечтала, чтобы ее прекрасный принц стал твердым, отшлепав до красноты ее задницу. Ей нужен терпеливый любовник с нежными, сострадательными прикосновениями, не я.

— О, Кен. Ты можешь быть нежным и сострадательным. Может, прошло уже много времени с тех пор, как ты занимался ванильными вещами, но…

— Попробуй через пятнадцать лет.

— Наверное, это как езда на велосипеде.

— Я не уверен, что вообще буду наслаждаться велосипедом.

— Ты? Не любишь секс? — она усмехнулась.

— Ты упускаешь суть. Я серьезно спрашиваю себя, могу ли я отказаться от извращений ради нее и остаться в здравом уме.

Глория сжала его руку:

— Когда мы встретились, ты был сердитым мужчиной в теле подростка, нуждающимся в способе все переварить, и нет ничего более эмоционально очищающего, чем секс. Ты помогал сабам избавиться от их боли, помогал себе избавиться от своей собственной. Но ты уже больше не ребенок.

Глория не только спасла его от жизни на улице, но и превратила из мальчика в мужчину, наделенного терпением и достоинством. После секса она не позволяла ему прятаться за стенами стыда или бессмысленного чувства вины. Вместо этого она просто лежала рядом с ним, теплая и обнаженная, и уговаривала его рассказать о своих чувствах. Когда она поняла, что он жаждет контроля во время секса, она познакомила его с доминантом, который научил его, что делать с сабмиссивами и шлюхами боли. Затем природа взяла свое.

Женщина понимала его, всегда. От нее он узнал о близости и доверии. Ни разу она не позволила ему погрязнуть в неуверенности или саморазрушении. Вместо этого она постоянно уверяла его, что ничего не может удержать его, кроме него самого. В конечном счете, она помогла ему связать новую жизнь с новой личностью, чтобы он мог стать тем человеком, которым был сегодня.

Может ли этот человек сделать Хэвенли счастливой?

— Я знаю, что ты помогаешь мазохистам в Лос-Анджелесе, — продолжала Глория. — Но разве это необходимо? Больше, чем ты в ней нуждаешься?

Черт.

— Спасибо, что не задаёшь трудных вопросов.

— Ты пришел ко мне не просто так. Я указала тебе путь садиста, чтобы помочь тебе тогда, но я всегда подозревала, что однажды ты пойдешь по другому пути. Может, этот день уже наступил. Неужели ты думал, что тебе навсегда понадобится эта отдушина?