Телемак - Франсуа Фенелон

– О! Идоменей! – говорил он. – Ты думал, что Филоктет и Нестор откажутся только быть твоими союзниками. Смотри! Вот они оба с мечами в руках, а там, если не ошибаюсь, лакедемонская рать идет тихо и стройно под предводительством Фаланта. Все на тебя, нет соседа, которого ты не поставил бы против себя, хотя и неумышленно.

Сказал – и сходит с башни, спешит к городским воротам с той стороны, откуда шел неприятель, ворота по слову его отворяются. Идоменей, изумленный зритель величия во всех его действиях, не смеет даже спросить его о намерении. Ментор, дав знать рукой, что он не требует спутников, идет прямо навстречу к врагам, удивляющимся явлению одного человека перед многочисленным войском, издалека еще показывает им масличную ветвь, предвестницу мира, приблизившись, просит военачальников собраться; сошлись – он говорил им:

– Великодушные мужи! Вожди народов, цветущих в благословенной Гесперии! Вы стеклись сюда для защиты свободы. Похвальна ваша ревность, но позвольте мне представить вам средство сохранить свободу и славу всех ваших народов без пролития крови.

Нестор! Мудрый Нестор, которого я вижу в сонме вождей! Тебе известны плоды войны, гибельные даже и в таком случае, когда она предпринимается справедливо, с помощью свыше. Война – величайшее зло, которым боги карают род человеческий. Ты не забыл десятилетнего страдания греков под стенами несчастной Трои. Какие раздоры между военачальниками! Какое превратное изменение счастья! Сколько греков пало от руки Гекторовой! Какие бедствия от той же войны во всех городах, знаменитых богатством и силой! На возвратном пути иные претерпели кораблекрушение у мыса Кафарского, других плачевная смерть ожидала в супружеских объятиях. Боги! Вы в гневе вывели греков на блистательное поприще славы! Народы гесперийские! Да спасет вас небо от такой бедственной победы. Троя тлеет под пеплом развалин. Но пусть бы она процветала во всем своем великолепии, пусть малодушный Парис наслаждался бы позорной страстью со своей Еленой: Греция не страдала бы глубокими ранами. И ты, Филоктет, бывший столь долго игралищем лютого рока, всеми некогда брошенный в Лемносе! Уверен ли ты, что тебя не постигнут в новой брани прежние горести? Не тайна для меня стропотные [18] смуты, которые и Спарту раздирали в долговременное отсутствие царей, полководцев и воинов. О греки, переселившееся в Гесперию! Все вы здесь изгнанники, жертвы Троянской войны.

Потом он обратился к пилиянам. Нестор встретил его дружеским приветствием.

– Рад я, любезный Ментор, – говорил он, – что вижу тебя. Много лет прошло с того времени, как я в первый раз видел тебя в Фокиде. Но и тогда, на заре еще дней твоих, я предзрел в тебе мудрость, которую ты показал в столь многих случаях. Что тебя привело на наш берег? Какими средствами ты надеешься прекратить войну загоревшуюся? Идоменей принудил нас вооружиться против него соединенными силами. Мы желали все одного – мира: желание, которое внушали нам нужда и польза. Но наконец все основания доброй веры между нами и им поколебались. Он нарушил клятвы, данные ближайшим соседям. Мир с ним будет не мир, а только верный для него способ разорвать союз, последнюю нашу ограду. Он показал всем народам дух алчного единовластия, оставил нам к сохранению общей свободы последнее средство – ниспровержение нового царства его, вероломством довел нас до крайности низложить властолюбивого соседа или из рук его принять иго рабства. Если ты можешь восстановить в нас доверие к Идоменею и утвердить между нами полезный мир на прочных основаниях, то мы все охотно положим оружие и с радостью прославим твою мудрость.

– Мудрый Нестор! – отвечал Ментор. – Тебе известно, что Улисс вверил мне сына. Телемак, пылая нетерпением узнать жребий отца, был у тебя в Пилосе, где ты оказал ему все попечения, каких только он мог ожидать от верного отцу его друга: для него даже сын твой подвергался опасностям моря. Потом он предпринял долгое странствование, был в Сицилии, в Египте, на Кипре, на Крите. Буря, или лучше сказать, боги с пути уже в отечество обратили нас к берегу Гесперии. И мы приходим к вам благовременно – спасти вас от ужасов кровопролития. Не Идоменей, а сын Улиссов и я отвечаем за исполнение всех с вами договоров.

Между тем, как Ментор и Нестор беседовали посреди союзной рати, Идоменей, Телемак, все критяне, готовые к битве, со стен салентских устремляли на них любопытные взоры, наблюдали с неуклонным вниманием действие речи Менторовой, хотели перелететь и слышать беседу старцев.

Нестор слыл всегда опытнейшим и витийственнейшим между всеми венценосцами Греции. Под стенами Трои он один мог укрощать пламенный гнев Ахиллесов, гордость Агамемнонову, надменность Аяксову, дерзкую храбрость Диомедову. Сладостное убеждение лилось из уст его, как струя меда, герои были послушны только его голосу. Когда он открывал уста, все умолкали. Он один смирял в войсках раздор, алчущий крови. Начинал он уже чувствовать роковой перст хладной старости, но язык его сохранял еще силу и всемогущую приятность. Часто он рассказывал деяния протекших времен, наставляя юношей своими опытами, описывал все прелестными красками, хотя и медленно.

Но и витийство старца, прославленного всей Грецией, в присутствии Ментора не замечалось, и все его величие меркло. Старость его казалась дряхлой и немощной перед Ментором, в котором лета чтили крепость и силу телесного сложения. Слова Менторовы, при всей простоте их и важности, были исполнены власти и жизни, ослабевавших уже в Несторе. Все его речи были кратки, ясны, могущественны. Никогда он не утомлял повторениями и при совещании о предложенном предмете не развлекал внимания посторонними рассказами. Когда он обращался к одному и тому же предмету, для вящего ли впечатления его в умах или для убеждения, то всегда представлял его в новом виде или в различных уподоблениях желая вселить в сердца истину, он снисходил к понятию каждого, равнялся со всяким с любезностью, с неподражаемой игрой мыслей. Оба они являли собой всем войскам величественнейшее зрелище.

Между тем, как союзники, враги Салента, друг перед другом алкали видеть и слышать мудрых старцев, Идоменей и все салентинцы, наблюдая быстрым и жадным взором и вид и движения их, разгадывали по ним свою участь.

Книга одиннадцатая

Свидание Ментора с царями греческими, переселившимися в Гесперию.

Победа кроткой мудрости над мщением и недоверием.

Мир с Идоменеем.

Телемак недолго пробыл зрителем, незаметно уходит и спешит к воротам, в которые Ментор вышел из города: по слову его они отворены. Идоменей ищет его возле себя и не верит глазам своим, видя его уже за стенами, бегущего навстречу Нестору. Нестор, узнав его, шел к нему тихими и утружденными стопами. Телемак бросился к нему на выю и безмолвно обнимал великого старца, потом говорил ему:

– Отец мой! Не боюсь я употребить этого имени. Судьба, отъемлющая у меня всю надежду увидеть родителя, и твое ко мне благоволение дают мне право назвать тебя столь нежным именем. Отец мой! Как я счастлив, что вижу тебя! О! Если бы так же я мог увидеть Улисса! В горестной разлуке с ним одна мне отрада, если я найду себе в лице твоем второго Улисса.

Нестор невольно прослезился, и сердце его втайне возрадовалось, когда он увидел с какой неописанной приятностью слезы катились по лицу Телемака. Кротость, красота, благородная смелость юного странника, проходившего бесстрашно сквозь рать неприятельскую, приводили союзников в изумление. Друг другу они говорили: «Не сын ли это пришедшего к Нестору старца? Без сомнения, сын! В том и в другом равная мудрость, невзирая на противоположные лета: в одном она только еще расцветает, в другом приносит уже зрелый плод с богатым избытком».

Ментор, утешенный нежностью, с которой Нестор принял Телемака, воспользовался благоприятным мгновением.

– Вот сын Улисса, – говорил он, – чтимого Грецией, любезного самому тебе, мудрый Нестор! Он перед вами. Даю вам его как залог в верности обетов Идоменеевых, драгоценнейший залог, какой только может быть вам представлен. Суди, пожелаю ли я сыну бедственной участи отца или упрека себе от несчастной Пенелопы, что Ментор обрек ее сына на жертву властолюбию нового царя Салентского? С таким неожиданным залогом, посланным богами любви и согласия, предлагаю вам, о, народы, от столь многих стран сюда стекшиеся, основания вечного и ненарушимого мира!

Не успел он сказать «мир», как шумное волнение распространилось из строя в строй по всему стану. Застонали разноплеменные полки, все в равном гневе, считая промедление битвы потерей времени, думали, что вожди переговорами желали только охладить их жар и исторгнуть из рук их добычу. Мандурияне предшествовали в негодовании: полагая, что Идоменей хотел вовлечь их в новые сети, неоднократно прерывали Ментора из опасения, чтобы уста его, сильные мудростью, не отклонили от них союзников. Родилось в них наконец подозрение на всех без изъятия греков. Ментор, приметив их колебание, старался умножить недоверчивость и духом несогласия поколебать умы соединенных народов.