Лабиринт розы - Титания Xарди

Шан не находила слов для ответа. Ее снедали злость, разочарование и крайнее недоверие ко всему сказанному. Аргументы Кэлвина ничуть не поколебали ее мнения. Уилл был очень спортивным и крепким. За свою жизнь он больше десятка раз падал с мотоцикла и здорово ушибался. Насчет тромба она не сомневалась: не проклятие было ему причиной, но Шан больше встревожило то, что этот неожиданно ополчившийся на нее приятель искренне в него верит. Она вгляделась в лицо Кэлвина. Шан и раньше знала, что он верующий, но ей и в голову не могло прийти, что он способен пренебречь здравым смыслом. По ее мнению, именно строгие религиозные убеждения не позволяли ему поселиться у нее, хотя порой Кэлвин и оставался у Шан на ночь. А теперь он утверждает, будто ее развел с Уиллом злой рок, заключенный в бездушной побрякушке? Что за нелепость!

Кэлвин некоторое время изучал свои ногти, словно не решаясь продолжать, но потом все же сказал:

— Нельзя было отдавать его той девушке, Люси. Это опасно. И точно до добра не доведет. Ключом должны владеть люди, которые умеют с ним обращаться. Лучше бы я отвез его маме.

Он не стал больше ничего объяснять и ушел, хлопнув дверью.

15

Рождественское убранство палаты ничуть не поднимало Люси настроения. Последние несколько недель стали для нее настоящим адом, и она в страхе ждала биопсии. Сама по себе эта процедура не была такой уж болезненной, но ощущение неминуемого дискомфорта усугублялось тяжким унынием, овладевшим ею вследствие начавшихся головных болей и появившихся вместе с ними ночных кошмаров. С чувством, что для нее настает новая жизнь и можно хоть немного заглянуть в будущее, приходилось пока распроститься.

Но понять причину недомоганий было сложно. Первоначально посттрансплантационный период проходил гладко, налицо было быстрое улучшение. Помимо легкой дрожи в руках, резких приступов голода и странного ощущения, что иногда ее разум ей не принадлежит, медикаменты не оказывали никаких неприятных побочных эффектов. Физическое и психологическое здоровье Люси превышало все ожидания.

Затем, в начале ноября, она простудилась, из-за чего Алекс и Кортни Денем едва не сбились с ног. Люси понимала, насколько опасны инфекции, поэтому скрупулезно соблюдала гигиену, диету и режим. Она подхватила обычный насморк, но температура поднялась до нежелательных отметок, и, несмотря на уверения Амаля, что Алекс вовсе не проявил никакой беспечности, тот клял себя за речную прогулку и поездку в Мортлейк — даже за то, что Люси могла каким-либо образом контактировать с кошачьим корытцем в его квартире. Не в силах вообразить иных причин, так неожиданно прервавших триумфальное выздоровление Люси и пустивших ее здоровье под откос, Алекс теперь пестовал ее не хуже матери, дрожащей над своим первенцем. Он держал себя в высшей степени профессионально и ни разу не выказал ей своих опасений, но все его действия лишний раз убеждали Люси, что Алекс вновь превратился для нее в лечащего врача и их романтические поездки остались в прошлом. Длительные совещания с мистером Аззизом, мистером Денемом и недавно прикрепленным к Бромптону врачом-консультантом свидетельствовали о том, насколько сильно Алекс обеспокоен ее состоянием. Он подолгу пропадал в лаборатории, сам обрабатывал анализы, несколько раз пересматривал ее медикаментозный курс и постоянно раздражался.

Эти заботы вскоре осложнились новым обстоятельством: его сын упал на катке и сломал руку в двух местах. Мальчику требовалась операция, и Алекс в свободное время начал исчезать из больницы. Люси все понимала, но для нее это явилось ударом: рамки их нынешних отношений не позволяли ей свободно поговорить с Алексом и выяснить, как у него дела. Они практически больше не оставались наедине: в больнице днем хватало посторонних глаз, а конец рабочего дня теперь служил Алексу сигналом, что пора спешить к сыну. Возник нелепый парадокс: Алекс больше всех прочих тревожился за ее иммунную систему, опасаясь отторжения пересаженного сердца, но именно это обстоятельство вновь свело их отношения к сугубо формальным — как раз тогда, когда в них наметились личные нотки.

Люси опасалась, как бы возможность сближения не была утеряна навсегда. Юмор помогал ей смиряться с собственной участью, но стресс в конце концов обернулся против нее же, затронув нервную систему. И если до простуды Люси не позволяла себе слишком зацикливаться на ужасах, которые ей пришлось пережить, то теперь она полностью осознавала, что уже не раз за этот год вступала в единоборство со смертью и что человек, которого она почти привыкла воспринимать как возможный объект внимания, вдруг стал отдаляться от нее. Ее одолевали невыносимые головные боли, депрессия и дурные сны, населенные злобными персонажами. Она просыпалась от приступов паники, мучаясь ощущением невозможности укрыться от чьего-то подглядывающего ока. Наконец ей назначили новое обследование.

Понедельник двадцать второго декабря выдался хмурым, и, судя по всему, Люси предстояло коротать его в больнице. Но здесь было и преимущество: она вполне могла увидеться с Алексом. Весь конец ноября он со студентами-практикантами пропадал в другой больнице, а на прошлой неделе уезжал в Кембридж. Люси шутливо признавалась Грейс, что скоро забудет, как он выглядит, и беспокоилась о том, накормлена ли его кошка. Несмотря на все старания, беспечный тон ей не удавался — Люси скорее напоминала брошенного ребенка. Она вновь пыталась урезонивать себя: Алекс всегда был для нее хоть и очень добрым, но теперь вечно отсутствующим консультирующим доктором Стаффордом. Что касается мужчины и приятеля, то он пропадал неизвестно где, возможно, у бывшей жены вместе с их общим сыном. Однако у нее по-прежнему оставался его талисман — ключ, за который Люси цеплялась, как за соломинку.

— Ну, не все так уж плохо!

Саймон нарушил ее монотонное больничное существование, нагрянув в палату вместе с Грейс и целой стопкой литературы для изучения. Он немедленно отметил ее удрученное состояние. Люси печально улыбнулась: их визит был единственным радостным событием за несколько недель.

После кофе у Алекса Саймон, как и договаривались, доставил Люси до дверей ее квартиры, и между ним и ее соседкой мгновенно пробежала искра. Он прямо-таки ослепил Грейс: его дерзкие высказывания и очаровательная ленца произвели на нее сильное впечатление. Сама Грейс, унаследовавшая от матери-мулатки высокие скулы и соблазнительное тело, а от отца-еврея — непринужденно-шутливую манеру разговора, побудила его развернуть весь арсенал своих лучших качеств. Вскоре Саймон нашел предлог явиться к ней с книгами для Люси, из которых можно было почерпнуть сведения о докторе Ди, и Грейс не замедлила воспользоваться шансом. За несколько недель бурный роман захватил их обоих, словно смерч. Люси радовалась за подругу, которая за год пережила несколько любовных разочарований подряд, однако собственные терзания из-за отсутствия подвижек с Алексом казались ей еще невыносимее. Но сейчас ради гостей она постаралась взять себя в руки.

— Немного легкого чтива,— пошутила она при виде огромной кипы толстенных томов, которую Саймон с трудом удерживал в руках.

— Грейс велела мне чем-нибудь тебя занять. Говорит, иначе у тебя разовьется повышенная слезливость. Биография Ди вроде бы довольно занимательна, но математика и прочий алхимический бред — настоящие дебри. Возьмешься ли ты за это? Уилл наказывал на «Амазоне» книжек и отправил на адрес Алекса. Мы решили, что тебе они тоже пригодятся.

Саймон пытался любой ценой заинтересовать Люси, чтобы вывести ее из нынешнего патового состояния, но бледное и спокойное лицо девушки сейчас более всего ассоциировалось у него с напускной бесстрастностью молодой монахини, в которой ненатурально буквально все. Словно ненароком он добавил:

— Изначально считалось, что Ди скончался как раз двадцать второго декабря — сообщаю ради интереса,— однако позже ученые пришли к выводу, что, скорее всего, дата его кончины относится на конец марта. Разница получается в несколько месяцев. Тебе надо покопаться в его биографии и выяснить, какова причина такой перемены. И еще одна жутковатая подробность: легенда гласит, что его сердце погребено где-то под жертвенником мортлейкской церкви. Не сомневаюсь, что тебе придется по вкусу этот жареный фактик.

На лице Люси появились проблески эмоций — она оценила подбор сведений и загадочно улыбнулась, втайне довольная, что предстоит решать непростую задачку. Все это время острые головные боли, казавшиеся почти сверхъестественными, препятствовали чтению, но теперь, со сменой препаратов, они пошли на убыль. Понятно, что Люси не удалось сильно продвинуться в своих исследованиях, зато они позволяли ей чувствовать себя ближе к Алексу, к чему она, собственно, и стремилась.