Стеклянный ангел - Зухра Сидикова

- Не застегивается.

- Оставь, - сказал он, - я сам.

Он знал, что у него на лице написано сейчас все то, что чувствует его тело.

Она засмеялась, потянула его за руку:

- Не уходи так быстро, побудь немного со мной.

Он скинул сапоги, послушно поплелся следом.

- Садись, - показала она на диван.

Он сел. Она забралась на диван с ногами, обняла его сбоку, прижалась головой к плечу.

- Давай посидим вот так тихонечко. Как хорошо… Я очень, очень устала, только домой вернулась. В такую глухомань ездили, еле выбрались потом, еще и участковый такой тупой попался.

- Но сегодня ведь воскресение.

- Бывает иногда и в воскресение.

Миша отвернулся, замолчал. Перед глазами стояла навязчивая картинка: то, как она целовала чужого мужика, положив руку на мощное плечо. Старик, а такой здоровый. Не то, что Миша – каланча субтильная. И денег, наверняка, немерено. Крутая машина, личный шофер. Куда безработному журналисту до такого дядечки.

- Я пойду, - сказал он, - не буду тебе мешать.

- Ну, перестань, Миша. Не выдумывай ничего такого. Я только с работы вернулась, пошла в душ, а тут он приехал. Он совсем недолго пробыл.

- Он целовал тебя, я видел.

- Целовал. Ну и что? Мы давно не виделись, и неизвестно, когда увидимся в следующий раз. Он все время занят, и я занята. Ничего такого нет в том, что он меня поцеловал. Он всегда целует меня на прощанье.

- Да кто, кто он такой?

- Это важный для меня человек.

- Я понял, - сказал Миша, - это твой босс.

- Можно и так сказать, - Жанна пожала плечами.

- Скажи, все женщины спят со своими боссами? - спросил Миша.

Он вспомнил Юльку с ее директором, и так погано стало на душе. От Жанны он этого не ожидал.

- Если ты собираешься говорить в таком тоне, лучше уходи, - сказала Жанна.

Миша зло вскочил на ноги, рванул к двери. Потом вернулся, налил себе коньяк в рюмку. Залпом выпил, снова сел на диван.

- Извини меня, извини, пожалуйста, я был не прав.

Она снова села рядом, снова обняла его сбоку, положила голову на плечо.

- Ты ведь не пьешь?

- Не пью… Из-за тебя изменяю многолетним принципам.

Она тихонько засмеялась, прижалась тесней.

- Этот человек мне очень помог в свое время, и все, что у меня есть, все это благодаря ему.

Миша промолчал, только скрипнул зубами.

- Ты знаешь, когда я поступала на юридический, конкурс был бешенный, а курс набирался всего в пятнадцать человек. Я, конечно, старательно готовилась, но куда мне было тягаться с городскими… С их репетиторами, с их блатом. Приехала с одним пакетом, в котором два платья и пара туфель. Жила в общежитии с такими же провинциалками, мечтающими звезду с неба достать.

Мои соседки по комнате повылетали после первого же экзамена. Я продержалась до конца, но баллов мне могло не хватить. На этом последнем экзамене я должна была получить максимум – пятерку. Только в этом случае меня бы зачислили.

Пришла утром - в голове молнии от бессонной ночи. Всю ночь зубрила, держалась на крепком чаем, почти чефире.

И сдавала последней, в коридоре на подоконнике еще доучивала. Зашла в кабинет уже никакая, с ног валюсь, еще чуть-чуть и в обморок грохнусь.

Видно, у них уже все решено было, квоту свою выполнили, набрали блатоту, а я так для проформы - не выгонять же. Женщина-экзаменатор говорит:

- Вы, Сергей Яковлевич, принимайте, а я пойду уже - чайник поставлю. И улыбается ему, мне показалось – заговорщицки.

Ну, тут я сразу и поняла: не будет мне никакого юридического. Домой придется в свою мухосрань побитой собакой ехать.

А он мне:

- Садитесь, Разумовская, берите билет.

Я села и на него глаз не могу поднять. Взяла билет, руки трясутся.

Готовьтесь, говорит. Полчаса вам на подготовку.

С трудом вчиталась в билет. Два вопроса знаю прекрасно, а вот по третьему не могу ничего вспомнить. В голове как будто ластиком стерли.

Не знаю, сколько там прошло - полчаса или час?

Позвал он меня отвечать.

Села, взяла себя в руки, ответила два вопроса без запинки. Старалась глаза не отводить. Еще в детстве прочла в одной умной книжке, что сильные люди не любят, когда им в глаза не смотрят. Вот я и смотрела. Глаза у него такие темно-серые, словно свинцовые. И сам представительный такой, виски седые, слушает внимательно, не перебивает.

- Хорошо, говорит, отвечайте на третий вопрос.

А я смотрю на него, пытаюсь хоть что-то вспомнить, хоть что-то сказать, и не могу.

И тут у меня слезы из глаз полились сами собой. А ведь никогда до этого не плакала, и сейчас никогда не плачу. Но тогда что-то во мне перевернулось. Как представила эту дорогу домой, эту жизнь без надежды.

Он черкнул что-то в экзаменационном листе и холодно так, равнодушно говорит:

- Идите, Разумовская, вы свободны.

Вышла я, в коридоре уже нет никого, все разошлись. Шаги мои эхом по пустому зданию раздаются.

Доплелась еле до выхода, а здесь свежий воздух, ветерок такой ласковый, деревья шумят, и лето… Я пока готовилась, ничего этого не замечала, а теперь вроде как все, некуда спешить. Села я прямо на ступеньки, посидела немного. А потом гляжу, а в ладони все еще лист экзаменационный зажат. Я его разгладила на коленке, взгляну, думаю, может, хотя бы тройку поставил - не двойку. Так не хотелось совсем уж с позором возвращаться.

Смотрю и глазам своим не верю! Он мне пятерку поставил! Представляешь?! Пятерку! Я вскочила и бегом по улице! Сама не знаю куда! Бегу, бегу, сердце колотится… Неужели, думаю, поступила? Неужели, поступила? Поступила… Через два дня списки вывесили, и моя фамилия значилась в числе пятнадцати зачисленных.

Я его потом иногда в коридоре встречала, здоровалась. Но он никогда не отвечал мне и не взглянул ни разу. А на третьем курсе стал вести у нас лекции по праву. Я тихонечко сидела на своей последней парте. Я вообще тогда старалась не высовываться. Однокурсники мои меня в свою компанию не брали, да я не очень-то и стремилась. Соблюдала дистанцию… Знала свое место…

И вот на первой лекции он задает вопрос аудитории. Действительно, сложный вопрос. Все молчат. А он усмехается. Так, словно и не сомневается, что никто из присутствующих не ответит.

И тогда я со своей последней парты тихо сказала ответ. Просто так совпало, что я его знала.

Все немедленно обернулись, и он так внимательно поглядел на меня. Не знаю, вспомнил ли он, как поставил мне на вступительных пятерку?

Кто это у нас такой умный, спрашивает, ну-ка, повторите, что вы сказали. Только встаньте, встаньте! Мы все хотим вас видеть!

Я встаю, ноги дрожат, лицо просто пламенем горит.

А он выслушивает ответ и говорит, громко так, на всю аудиторию: «Браво, молодец!»

И с тех пор так у него и повелось: на каждой лекции он задавал сложный вопрос. И всегда смотрел на меня. И все смотрели. Мне приходилось отвечать. Я, конечно, старалась. Горы литературы перелопатила, ночами не спала. И, знаешь, почти никогда не ошибалась.

На четвертом он взял меня к себе на кафедру, и потом так и держал рядом.

Сам поднимался, и я с ним. И работа благодаря ему, и все остальное…

- Так ты из благодарности с ним трахаешься, – неожиданно даже для самого себя сказал Миша. Видимо, коньяк дал о себе знать. Он тут же очень пожалел о сказанном, но было поздно.

- Пошел вон, – сказала Жанна, – немедленно пошел вон.

Миша встал. И она встала.

Они стояли и смотрели друг на друга.

Ему показалось, что она сейчас ударит его.

Но она просто отошла к окну.

- Я насчет расследования хотел поговорить, - тихо сказал Миша.

- Что там с расследованием? – устало проговорила Жанна. Миша видел, что слова даются ей с трудом. Он обидел ее. Как он мог, придурок…

- Понимаешь, там открылись новые сведения.

- Что там нового могло открыться?

- Есть две женщины, которые могут быть причастны к убийству… Одна из них, наверняка, могла свести счеты с этим директором школы.

Жанна усмехнулась:

- Для того, чтобы убить человека, нужен мотив. Веский мотив. И возможность, в том числе и физическая. Ты считаешь, что одна из этих женщин могла вот так, запросто, убить мужчину?

- Мне кажется, что мотив мог быть и у одной, и у другой. Я еще толком не разобрался, но…

- Вот когда разберешься, - прервала его Жанна, - тогда и поговорим. А теперь, иди, пожалуйста, домой. Мне нужно лечь.

Миша подошел к ней, прикоснулся к ее плечу, не решаясь обнять.

- Можно я останусь? Я не буду тебе мешать.

- Нет, нельзя.

От замерзшего окна веяло холодом, и от нее веяло холодом.

- Прости меня… Я не хотел этого говорить, просто приревновал.

Она подалась назад, прижалась к нему спиной. Он повернул ее к себе и поцеловал.

Она отстранилась, посмотрела ему в глаза, погладила по щеке:

- Иди… Я очень устала.